Внук Персея. Сын хромого Алкея - Генри Олди

– Прочь!

Он грубо оттолкнул Алкмену. Та не удержалась на ногах, вскрикнула, упала – Амфитрион не заметил этого. Краткий миг прикосновения к женскому телу; тайный аромат, кружащий голову; самка, спелый плод, истекая соком, ползла к нему на брюхе. Стонала без слов – чудесным образом слова звучали в сознании, пульсируя в висках горячечными толчками крови: «Возьми Алепо[74]! Алепо хочет тебя!» Алепо… Лиса… Сладкая тяжесть в паху. Восстающая плоть требовала совокупления. Но что‑то мешало броситься на самку, навалиться, войти в разверстые врата…

Соперник. Другой.

Рядом.

Надо прогнать соперника. А еще лучше, убить. Обоих – и большого, и маленького. Тогда никто не помешает. Движение сзади. Опасное, злое. Разворачиваясь, Амфитрион скользнул влево, чтобы уйти от удара. Меч уже был в руке, бронзовое жало подрагивало в жажде боя. Тритон воздвигся древним титаном, дубина пошла на взмах, готовая разнести вдребезги череп врага. Тритон велик. Тритон могуч. Алепо хочет самого сильного. Самого лучшего.

Ну что ж…

Крон, Владыка Времени, ухмыльнулся в глубинах Тартара. И прищелкнул пальцами – если, конечно, у него были пальцы. Миг превратился в вечность. Дубина медлила опуститься. Меч не спешил вонзиться в печень врага. Глаза в глаза. Два зверя. Разные; одинаковые. Готовые убивать ради обладания. Безумцы. Соперники. Мужчины, сражавшиеся плечом к плечу, а теперь вставшие лицом к лицу. Соратники, боевые друзья; верные спутники…

«Возьми Алепо! Алепо хочет тебя!»

Тритон отбросил дубину. Шагнул к бассариде, оставив Амфитриона за спиной. За широкой, мощной спиной, куда так легко всадить меч по рукоять. Воистину, бронза удивилась, оказавшись в ножнах. «Глупец!» – взвизгнул меч, изворачиваясь. Амфитрион выругался сквозь зубы – лезвие напоследок рассекло ему мякоть ладони.

– Эй, ты! – рявкнул Тритон. – Кыш, да?!

Вековые буки качнулись от баса тирренца. Казалось, еще чуть‑чуть, и с деревьев, багровея от ужаса, осыплются листья, превратив весну в осень.

– Кому сказал?! Вон пошла!

Алкмена тем временем поднялась на ноги. Беззвучно рыдая, она пятилась от Амфитриона. А вдруг снова оттолкнет? Ударит? Прогонит?! Неужели рыжая девка свела сына Алкея с ума? Подхватив с земли мелкий камешек, Алкмена швырнула его в бассариду. Убирайся! Не слышала, что ли? В ответ ярость исказила острое личико вакханки. Ей пренебрегли?! Ее гонят?! Закат полыхнул на лисьей шкуре, охристым сиянием окутал стройное тело. Капюшон упал на лицо, превращая его в оскаленную морду. Бассара приросла к живой плоти; мех встал дыбом. Взвился в небо пожаром, слепя глаза, пушистый хвост.

Лиса прыгнула с места, не вставая.

Соперница? Убить!

Амфитрион не знал, как он успел оказаться на пути бешеной твари. Второй раз за сегодня он отталкивал Алкмену – дальше! еще дальше! Неожиданно тяжелый, сильный хищник ударил с лету, опрокинул навзничь. Кривые когти разодрали плечо. В лицо пахнуло жаром. Правый бок обожгло хуже, чем если бы Амфитрион упал в костер. Лиса навалилась на дерзкого, рыча, прижала к земле. В размерах она не уступала молодой львице.

Жаждал страстных объятий, герой?

Лиса подобралась. Когти задних лап больно впились в бедра. Амфитрион ясно понял, что сейчас произойдет. Следующим прыжком лиса достанет Алкмену. Зарычав яростней бассариды, он сгреб тварь в охапку. Хвост‑факел жег лодыжки, но сын Алкея уперся ступнями в брюхо чудовища – и, ревя как разъяренный бугай, отшвырнул лису к деревьям. Откуда‑то сбоку сунулся Ликимний с палкой – парень совсем ошалел с перепугу – замахнулся, и с воплем отскочил, держась за опаленную щеку. Плащ на Ликимнии дымился. Хвост чудовищной лисы метался из стороны в сторону, разбрасывая яркие снопы искр. Мох вокруг твари уже начал тлеть.

А потом лису заслонила знакомая спина.

– Кыш, – сказала спина. – Пришибу.

Дубина вознеслась и упала. Дрогнула земля. Тритон бил и бил, с мерностью кузнеца, сотрясающего наковальню. Лиса металась, уворачиваясь; вся – буйство пламени. Пылающий хвост мазнул Тритона по лицу. Раздалось злобное шипение. Тритон словно превратился в Медузу Горгону. Вместо волос на голове тирренца образовался клубок сердитых змей. Гадины сплелись в облако дыма… Нет, пара! Пар улетучился, и стало ясно: Тритон не пострадал. Только одежда прогорела в двух местах.

Лиса отпрянула – и кинулась наутек.

* * *

Заночевали в пещере. Алкмена отказывалась наотрез, грозила, что убежит в лес – и пусть ее там съедят дикие звери. Амфитриону пришлось возвысить голос. Он и сам не знал, почему для него так важно провести ночь в логове сбежавшей бассариды. Вызов? Доказательство своей силы? Стыд за миг слабости? Как бы там ни было, они с Тритоном дежурили всю ночь, сменяя друг друга.

Бассарида не вернулась.

7

– Спаситель!

– Избавитель!

– Боги оглянулись на нас!

Возле Пройтидских ворот бесновалась толпа. Если в Семивратных Фивах у каждых ворот было по такой же толпе – населению города мог бы позавидовать лесной муравейник. Люди кричали, размахивали ветвями олив; отцы сажали малышей на плечи, чтобы и детям досталась толика зрелища. Женщины рыдали, славя милость судьбы. Музыканты старались, кто во что горазд. Все смешалось в дикой какофонии: тимпаны, лиры, флейты и даже корн – закрученный спиралью рог, звучащий обычно на поле боя.

– Спаситель!

– Хвала Зевсу Защитнику!

– Хвала Афине Помощнице!

– Хвала…

Измученные, обожженные путники остановились. Они еле держались на ногах. Людской водоворот пугал Алкмену и Ликимния; Амфитрион мечтал о покое и тишине. Пойти к другим воротам? Это означало тащиться вокруг Фив лишние стадии. Может, удастся незаметно прошмыгнуть мимо общего ликования?

Не удалось.

– Спаситель!

– Это они!

– Это он!

Схватили, завертели, оторвали друг от друга. Амфитриона вскинули на руки, понесли; потащили и Тритона, хохоча под тяжестью богатыря‑тирренца. Надрываясь, фиванцы спорили: у кого спаситель? Кто несет избавителя? Мы! нет, мы! а вот и нет… Тритон сиял, прижимая к себе верную подругу‑дубину. А ну как отберут? Амфитрион шарил взглядом, ища Алкмену. Не находил, волновался, глох от гомона. Ему сунули в руки мех с вином. Набросили на голову лавровый венок. Измазали ноги благовонным маслом. Сандалии упали, потерялись – жалко, хорошие были, почти новые…

– В Кадмею! В Кадмею спасителя!

– Которого?

– Обоих!

– К басилею!

Амфитрион покорился. Лишь вертел головой – где Алкмена? – да шипел сквозь зубы, когда руки добровольцев‑носильщиков касались свежих ожогов. «За кого нас приняли? – билась в голове тревожная мысль. – И что будет, когда эти люди узнают, кто я на самом деле? Изгнанник, оскверненный убийством. А они‑то радовались… В живых не оставят, нет. Хорошо еще, если сразу прибьют… Вырваться? Убежать, пока не поздно? Куда ты сбежишь в чужом городе, в гуще толпы, возлюбившей тебя, богоравного? Не это ли имел в виду Меламп, крича на смертном одре: «Иди в Фивы – и встреть свою судьбу!»