Искры - Раффи

о себе.

Но Маро не вытерпела. Она снова бросилась на курдиянку и одним ударом свалила ее с ног. Мне с большим трудом удалось вырвать из ее когтей, ее, не менее разъярившуюся, жертву.

— Пусти, я хочу задушить ее, — говорила Маро.

— Сука! — кричала курдиянка.

Я заметил, что у Маро рука ранена. Когда она пыталась отнять у курдиянки нож, ранила себе палец, но увлеченная борьбой, не чувствовала боли. Я хотел перевязать ей рану, но она не позволила, сказав, что перевяжет сама. Она пошла к роднику и стала мыть рану. Курдиянка накинула на плечо мешок, в котором лежал барашек, и направилась в село.

— Куда несешь барашка? — спросил я.

— Несу «божьему человеку», — спокойно ответила она.

— Кто такой «божий человек»?

— Он пишет талисманы и ими может внушить юноше любовь.

— Значит, ты любишь кого-то?

— Да, сына Ахмета, Сафо. Он отважный охотник.

— А этот барашек из стада твоего отца?

— Нет, я украла его по пути.

— Должно быть у армян, не правда ли?

— Конечно. У курда я не стала бы красть.

— А далеко отсюда до шатра твоего отца?

— Наш шатер за Хана-Сором. Я оттуда ушла еще до рассвета. Отец не заметил, как я ушла.

Курдиянка прошла более трех миль. Она посмотрела на небо, чтоб узнать время и, собираясь уходить, сказала:

— Мне придется идти долго. «Божий человек» живет далеко. Вон там, за синими горами, Если когда-нибудь тебе придется пройти через Хана-Сор, спроси шатер отца Гюли. Его называют Рахимом сыном Рахмана. Он вождь племени билбасов. Гюли тебя очень полюбила, ты помог ей. Глаза твои похожи на насурьмленные глаза ее Сафо. Гюли даст тебе отдых в шатре своего отца и месячного барашка зарежет для тебя.

Мне захотелось на ласковые слова курдиянки ответить комплиментом и я сказал:

— Гюли похожа на Кяфар-гюли.[13]

На темном прекрасном лице курдиянки появилась улыбка, но она быстро отвернулась от меня и, указывая на Маро, сказала:

— Бог даст, когда-нибудь я убью эту чертовку проклятую.

Маро уже вымыла и перевязала рану. Я подошел к ней.

— Знаешь, кто такая была эта девушка? — спросила она.

— Гюли. Она шла к колдуну, чтоб взять у него талисман и этим приворожить сердце своего возлюбленного.

— Откуда ты узнал это? Ты знаешь даже как ее звать!

— Она сама мне сказала.

— А ты значит, Фархат, порядочно пококетничал c ней. Ты хитрый!

— Она мне, говоря по правде, очень понравилась,

— Потому что ранила мне палец? Да?

Глаза Маро загорелись ревностью,

— Нет, не потому, а потому, что она красивая девушка.

— Дурак!

— Я хотел только разозлить тебя, Маро.

— Я без того зла.

— На меня?

— Да. Почему не дал, чтоб я ее убила.

— А ты знаешь, что бы с тобой сделали курды?

— Убили бы. Ну и пусть. Когда-нибудь должна же я умереть, не все ли равно когда умереть?

— Тогда я остался бы без Маро.

Она ничего не ответила. Через минуту она спросила:

— А что сказал Асо?

Я ей ответил, что Асо согласился на нашу поездку, но только выразил желание, чтоб и Хатун поехала с нами.

— А рана твоя не помешает нашей поездке? — спросил я.

— Нет, это пустяк. Рана небольшая, — ответила она.

— Она пошла к колдуну за талисманом, — сказал я.

— Несчастная! Ее отец глава племени, а она полюбила какого-то бедного охотника из-за того только, что тот хорошо поет и что у него красивые глаза.

— А как ты с ней встретилась?

Маро объяснила, что не вытерпела и пришла мне навстречу, чтоб поскорей узнать о результатах моих переговоров с Асо. Гюли сидела у родника и как только увидела, сразу накинулась на нее с ножом.

— А почему она враждует с тобой? — спросил я.

— Это старая история, — ответила Маро, — Однажды племя их зимовало в нашем селе. Гюли жила недалеко от нашего дома. Каждый день мы замечали, что одной курицы у нас не хватает. Отец думал, что кур наших крадет лиса. Однажды я села сторожить и вместо лисы появилась Гюли. Она тихонько вошла в сарай, поймала двух кур и хотела сбежать. В эту минуту я вышла из засады и схватила ее за волосы. Я повалила ее и хотела задушить, но Мхэ вырвал ее из моих рук. Вот с тех пор она и враждует со мной.

— Ты и сегодня бы ее задушила, если б я не подоспел. Но я эту историю о Гюли уже слышал от тебя.

— Слышишь, никому не рассказывай о сегодняшнем случае, — сказала она.

— А рана на твоей руке?

— Я скажу, что сама поранила.

— Хорошо.

— Ну пойдем.

Глава 31.

ПАЛОМНИКИ

Рана Маро оказалась не такой легкой, как ей казалось. Но она не обращала на нее внимание и целый день была занята приготовлениями к поездке. Я видел, как она одной рукой месила тесто для хлеба и для «назуков», и как старательно она приготовляла халву.

Старушка Хатун тоже суетилась. Она побежала к молочному торговцу купить свечки и ладан. Эти вещи она покупала на те деньги, которые сэкономила и припрятала для таких душеспасительных дел. Она старалась поскорее связать вторую пару носков, предназначенных для настоятеля монастыря, чтоб он в своих молитвах поминал бедную Хатун.

Все это делалось с благочестивым рвением и горячим вдохновением.

Только Маргарит, жена Асо, была грустна. Ей было тяжело, что Маро и Хатун поедут на торжество, а она останется дома. Отчего ее не отпускали? Разве у нее нет души? Разве она не хотела бы приложиться к святыням? Наконец, ведь и ей нужно бы хоть раз вырваться из хаты охотника и взглянуть на вольный божий мир. Маро живет вольной птицей, уходит куда вздумается, нет ей запрета, а Маргарит должна сидеть дома и это только потому, что Маро еще девица, а она уже замужняя женщина… Должно быть так думала Маргарит, хотя и не произносила ни одного слова протеста, кипевшего в глубине ее сердца.

И действительно, в армянской семье положение невестки иное, чем положение девушки. Девушка пользуется довольно широкой свободой. Она с кем угодно может говорить, она может бывать всюду — у соседей, в поле, конечно, в пределах скромности. Ее лицо не закрыто фатой, и язык не связан. Но с того дня, как она обручилась, она порывает все свои связи с внешним миром. Она становится собственностью мужчины. Ее мир замыкается стенами дома ее мужа. Уста ее закрываются. Она не сможет говорить ни с кем. Лицо ее покрывается густой фатой. Она никому не сможет показывать своего лица.