Искры - Раффи

угнетенных?

Внутренний голос отвечал мне: «нет».

Однако, вместе с тем, при всей доброте своей, Каро совершал такие поступки, которые не были поступками доброго человека. Тайну, которую открыла мне Маро у развалин часовни в Ганли-Даре, под сенью священных деревьев, тайну о том, как Каро убил одного из лучших своих товарищей, юношу из Индии, из-за простого подозрения — я еще не забыл, я помнил еще это ужасное преступление. А теперь в своем письме он предлагал старому охотнику новое злодеяние — «успокоить» архимандрита из Духова монастыря, отрубить голову помазанника, причем роль палача возлагалась на полупомешанного Мхэ. «Будет ли участвовать в таком кровавом предприятии старый охотник?» — спрашивал я.

С неудержимым хохотом вошла Маро. Приложив руки к груди, она старалась удержать душивший ее смех, но это ей не удавалась. Она упала на стул и умирала от смеха.

— Что случилось? — спросил я.

Она не могла ответить.

Вдруг двери с шумом широко распахнулись и послышался голос Мхэ.

— Какой черт унес мои лапти?

Огромная фигура его металась по комнате в яростном гневе. В руке он держал огромный кнут.

Маро сквозь смех стала уверять Мхз, что она не виновна в утере его лаптей и очень сочувствует ему. Затем она добавила, что лапти были сделаны из совершенно сырой кожи и целый год висели на стене в хлеву, т. к. Мхэ их не носил, а прятал, чтоб надеть их на пасху. Лапти совершенно высохли и скорчились. Сегодня Мхэ снял их со стены и положил в воду, чтоб они размякли и можно было бы надеть на ноги. Но проклятая собака, воспользовавшись отсутствием Мхэ, украла его лапти, и Маро только что видела, как пес в углу уплетал лакомый свой ужин — лапти Мхэ.

Маро все это рассказала непринужденно и шутливо, и это еще больше взбесило Мхэ.

— Ты ведь знаешь, как я люблю тебя, Мхэ, — добавила она. — Так неужели ты думаешь, что я могла бы отнестись невнимательно к твоим лаптям?

— Знаю… — пробормотал Мхэ и, кинув на прекрасную девушку дикий взгляд, вышел вон.

— Ты знаешь, Фархат, ведь этот дурак влюблен в меня, — сказала мне Маро.

— Разве можно увидеть тебя и не влюбиться?

Она сделала вид, что не услышала моих слов.

— Несчастный! Он до сих пор хранит в кармане мой чулок. Вот уже сколько лет! Сколько раз я видела, как он достает его из кармана, любуется, целует и опять прячет. Однажды я заболела. Была зима. И он, бедняжка, всю ночь не спал. Сидел за дверью и прислушивался через щель как я дышу, как вздыхаю или стону. Часто я слышала, как он плачет. Такой зверь, а плакал! Ведь моя комната выходит во двор — вот он там на дворе и сидел, на снегу, в холоде.

— Должно быть он иногда говорит тебе комплименты.

— Нет, не говорит. Он только смотрит на меня. Задумчиво смотрит и очень радуется, когда я его браню.

— Видимо, это его забавляет.

— Да, что-то в этом роде. Однажды он сказал мне: «Маро, дай коснуться рукой твоих волос».

— Ты рассердилась?

— Нет, не рассердилась. Если бы это сказал Саго, то я бы рассердилась. Но чтобы Мхэ ни говорил, я на него не рассержусь. У него чистое сердце. Он не понимает, что такое любовь.

— А ты понимаешь?

Маро ничего не ответила, т. к. в эту самую минуту послышался визг собаки, который, однако, сразу же умолк.

— Боже, этот дурак, видно, убил собаку, — сказала Маро и, захватив свет, выбежала вон.

Я тоже вышел. Действительно, собака неподвижно валялась во дворе. Мы с Маро при свете увидели, что голова собаки совершенно размозжена ударом кнута с железным наконечником.

— Хоть сам бы околел, дуралей этакий, — говорила Маро. — Чего ради убил собаку-то бедную?

Мхэ, стоявший тут же у своей жертвы, ничего не ответил. Он пошел к воротам, отодвинул камень и, открыв ворота, ушел во тьму,

— Куда он ушел? — спросил я.

— Бог его знает. Раз он взял свою дубину и надел лапти, стало быть ему далеко идти. А то целый год ходит босиком. Обувь кажется ему лишней обузой.

— Но у него и сейчас не было обуви.

— Да ведь собака же съела! Запри-ка ворота, Фархат.

Я подошел к воротам. Камень, который Мхэ отодвинул в сторону одной ногой, как щепку, я пододвинул с великим трудом. Маро, увидя это, засмеялась.

— Ведь этак и я бы могла подвинуть камень.

— А ну, попробуй.

И действительно, Маро взяла да подняла камень с земли.

— Ты на самом деле сильная, Маро, потому-то Мхэ и любит тебя, что ты также сильна, как и он.

— Чтоб сгинул ты, окаянный! Я его больше не буду любить, — ответила она, взглянув на убитую собаку, огромный труп которой лежал во дворе.

Другие собаки подошли и лизали рану своего товарища. Словно хотели исцелить его.

Мы вошли в комнату.

— Маро, я знаю, куда ушел Мхэ.

— Куда?

— Не скажу. Боюсь как бы ты не проговорилась.

— Я же не ребенок.

Я рассказал ей все, что знал о цели путешествия Мхэ.

Лицо ее покрылось тенью, и она заговорила дрожащим сердитым голосом.

— Я этому верю. Он сделает. Он готов сделать все, что ему прикажет мой папа. Ах, папа!..

Она замолкла.

Через минуту она сказала:

— А ты знаешь, Фархат, что Мхэ убийца.

— Как?

Маро рассказала мне о том, что Мхэ не здешний, а из какой-то далекой-далекой страны, название которой она не помнит. У Мхэ была сестра, по его словам очень красивая. Сын помещика их села заглядывался на его сестру. Сестра сказала об этом Мхэ. Сын помещика был перс. Однажды, когда сестра Мхэ вышла в поле, сын «ага» поймал ее и мучил… Тут Мхэ налетел на него и ножом отрезал ему голову. А затем покинул родину и убежал сюда…

Я заметил, что Мхэ не виноват, т. к. и я бы так поступил, если бы кто-нибудь осмелился обесчестить мою сестру.

— А я сама бы убила такого нахала и не позволила бы, чтоб за меня вступился брат, — ответила Маро. — Но Мхэ и тут много чего натворил…

— Что именно?

— Не спрашивай, я не могу сказать. Отец велел никому об этом не говорить.

— И мне тоже?

— Да, и тебе.

Я ясно видел, что у Маро невозможно вырвать эту тайну, т. к, она была не из наивного десятка. Тогда я спросил:

— А почему твой отец держит у себя убийцу?

— Именно потому, что он убийца.

— А разве убивать хорошо?

— Дурных людей, конечно, хорошо.

— Почему же ты сердишься