Черный Гетман - Александр Трубников

Солнце не доползло до полудня как из крепости за Ольгердом и его друзьями прибыл шляхтич. Вид у него был не важнецкий — щеки впалые, наряд потертый — сказывались долгие недели осады. Оглядев Ольгерда, кивнул довольно:

— Выглядишь настоящим героем, его величество будет доволен. Собирайся со всей своей свитой, магистратура тебе для постоя предоставила отдельный дом с прислугой, там немного передохнешь, а вечером, после закрытия ворот будет ужин в малом кругу. Король желает не только отблагодарить за подвиг, но и приглядеться к тебе. У его величества, скажу тебе по секрету, верных военачальников почти не осталось. Так что, если придешься ко двору, сможешь сделать такой карьер, что и не снилось.

Ничего не сказал Ольгерд. Взялся за седельную луку, взмыл в седло. Не оглядываясь назад пришпорил коня и поскакал прочь из лагеря. Заметил лишь краем глаза, что за ним, стоя у входа в шатер, внимательно смотрит Темир-бей.

До крепостных ворот от ногайского лагеря было версты три — меньше получаса езды легкой рысью. Миновав дубовую рощу, всадники обогнули холм и вышли к долгому подъему, ведущему к стенам замка. Ольгерд посмотрел на открывшуюся перед глазами картину и волосы у него встали дыбом.

— Что это!? — дернув повод, чтобы приостановить коня, спросил Ольгерд. — Кто устроил эту жуть? Неужели Темир-бей?

Сопровождавший их шляхтич удивленно хмыкнул:

— А что здесь такого? Татары в знак своей дружбы передали его величеству пленных бунтовщиков-казаков, и король приказал казнить их так, чтобы другим неповадно было.

Перед ними будто развернулась и ожила гравюра из огромной старинной книги, которую Ольгерд когда-то листал в одном из литовских замков. Там на весь разворот была изображена казнь христиан в языческом Риме: повешение вдоль дороги на столбах. Только увиденное сейчас оказалось намного страшнее. Прямая мощеная дорога, идущая к вершине холма, была истыкана по краям двухсаженными колами, на которых извивались люди в пестрых кунтушах. Облепив ближние деревья ждали своего часа перелетевшие от реки вороны, а вдоль дороги, отгоняя зевак, гарцевало с десяток всадников. Любому проезжему, чтобы добраться до Клеменецкой крепости нужно было пройти сквозь этот ужасный строй.

Вороний гвалт ненадолго затих, стало слышно как молится Сарабун.

— Человек сорок на первый взгляд, — тихо произнес из-за спины Измаил. — Все казаки, которых ногайцы не добили там, в ущелье. О чем ты думаешь, капитан?

— Думаю развернуть коня и уехать отсюда, — ответил со злостью Ольгерд. — Хорош Темир-бей! Неужто не знал, кому пленных передает?

— Скорее всего не знал, — отвечал египтянин. — Хотел бы я поглядеть на того, кто эдакое придумал. Может, ради этого и стоит проехать в крепость…

Ольгерд сжал волю в кулак, пустил шагом коня и, стараясь не оглядываться по сторонам, двинулся в сторону ворот. Больше всего он опасался встретить здесь кого-нибудь из своих знакомых, а пуще всего страшился обнаружить лоевских людей. Думал об этом все время, от боязни содрогаясь внутри. Потому, когда увидел Тараса Кочура с выходящим из спины блестящим от масла дреком, был к этому отчасти готов.

— Пан сотник! — простонал Сарабун.

Даже на колу лоевский сотник выделялся в общем ряду немалым ростом и грозным взглядом. Пробивший тело отесанный ствол доставлял ему невыносимые страдания, но в широко раскрытых глазах старого казака читалось одно лишь бешенство. Кочур, с натугой воротя шею, обернулся на голос. Взгляд его остановился на Ольгерде и в нем проявилось некоторое умиротворение.

— Нашелся все-таки! — прохрипел он, пуская кровавые пузыри.

— Как же так, отец? — подъезжая поближе, спросил Ольгерд. Руки его мелко дрожали, кровь прилила к голове и в глазах потемнело.

— В бок. Ранили. Стрелой, — собирая силы для каждого слова отвечал Тарас. — Взяли. Едва. Живым… И. На кол. Словно. Татя.

— Снимем сейчас! Сарабун здесь, со мной, он мигом вылечит. Эй, кто есть тут!!!

Клчур, морщась от боли, отрицательно мотнул головой.

— Погоди. Не нужно. Это расплата за грехи мои тяжкие. Приму смерть. Но к мукам не готов. Ты воин. Знаешь что делать.

Воля Тараса была высказана ясно. Ольгерд сделал глубокий вдох. Подчиняясь, кивнул.

— Как Ольга? Что с ней? Нашелся ли жених, отцом ей завещанный?

Усмехнулся Тарас, словно пойманная в капкан росомаха.

— Долго говорить. В сумке бумаги. Из них все поймешь. Пожалей же, сынку. Избавь от мучений. Отправь на высший суд…

Ольгерд оглядел казака от чубатой макушки до запыленных сапог. Казнь совершали наспех, не ограбив пленных, сажали их на кол в чем есть и с плеча сотника, перехваченная поясным ремнем для боя, свисала кожаная плоская сумка. Ольгерд вынул нож, отрезал ремешки, забрал планшет к себе в переметную суму. Постоял собираясь с духом, потом решительно достал из-за пояса подаренный Темиром пистоль, быстро вытянул досыпал порох на полку, приставил дуло к тарасовой груди слева, где сердце и, глядя прямо в глаза старому казаку, резко нажал на спуск.

В небо, оглашая долину криками, взмелись всполошенные выстрелом вороны. Вздрогнул старый казак всем телом, смежил похмурые свои веки, словно заснул.

Сопровождавший их шляхтич изменился лицом. Схватился за саблю, но не успел двинуться с места дорогу ему перегородила конем Фатима.

— Не дергайся, лях. Если капитан стреляет, значит так нужно.

— Ты что, господин!!! — не удержавшись, завопил Сарабун. — Ведь это же Ольгин отец, пан Тарас, считай что тесть твой. А ты его собственною рукой…

Шляхтич, услышав эти слова, отпустил саблю и ослабил повод.

— Нет мне прощения, прав ты, лекарь, — сквозь зубы процедил Ольгерд. — Мой грех, мне с ним и жить. Да будет к сотнику милостив наш Господь и примет его таким как есть, не обрекая на адовы муки.

— Ты неправ, Сарабун, — вмешался в разговор египтянин. — Капитан поступил, как настоящий солдат. Прервать мучения обреченного на смерть товарища — угодное дело.

Сарабун, не соглашаясь, мотнул головой.

— Господь осуждает такое. Любой лекарь бьется за жизнь пациента до последнего, даже зная что тот обречен.

— Больной на смертном одре, и воин, взятый в полон — совсем не одно и то же, мой друг, — голос Измаила звучал негромко, но в нем слышалась настоящая сталь. — И то, что правильно и хорошо в мирное время, никуда не годится на войне.

— Нужно позаботиться о том, чтобы старика похоронили по-христиански, прервал их Ольгерд.

Шляхтич, разобравшись в чем дело, шум поднимать не стал. Кликнул рейтар из оцепления, приказал позвать простолюдинов, чтобы снять тело и отдать для похорон.

Уже страшась смотреть на искалеченное мертвое тело, Ольгерд развернул коня в сторону татарского лагеря.

— Поехали, — окликнул он свою свиту. — А ты, Сарабун, выполни свой лекарский долг, останься, проследи за всем до конца.

— Куда теперь? — Без малейшего удивления осведомилась Фатима.

— Обратно в лагерь.

Легкий порыв ветра до ушей слабый молящий голос:

— И меня дострели, лыцарь…

Ольгерд обернулся. Голос принадлежал казаку, посаженному на кол в в нескольких саженях от Тараса. Он снова взялся за пистоль, и двинул коня вперед.

— Езус Мария! Святым Станиславом заклинаю, не нужно делать этого, пан! — вскричал шляхтич, и в голосе его звучал неподдельный испуг. — На всех казненных пуль у тебя не хватит. Погляди на дорогу, к нам едет сам воевода со свитой, которого король для встречи твоей отрядил и все те, кому король приказал встречать тебя на въезде в крепость. Если применишь сейчас оружие — охрана разбираться не станет, тоже откроет огонь. Начнется, пся крев, такая потеха, что из нее живыми не выбраться.

Ольгерд обернулся в ту сторону, куда указывал провожатый. По дороге со стороны ворот двигалась плотная группа десятка в полтора нарядно одетых всадников. Приближающиеся определенно были теми, кого король для пущей важности отправил к воротам для торжественной встречи. Судя по всему они, разглядев что на дороге, ведущей к крепости происходит что-то выходящее из ряда вон, решили спуститься вниз и самолично выяснить в чем там дело.

До всадников оставалось не более десяти саженей, когда Ольгерд, в который раз за сегодня поразившись крутым поворотам своей судьбы, разглядел среди них знакомые лица. Едущий на полкорпуса впереди остальных старый шляхтич в позолоченном нагруднике, бархатном плаще, укрывающем конский круп и высокой енотовой шапке оказался бывшим смоленским воеводой, Федором Обуховичем. Однако не он привлек внимание Ольгерда, а держащийся чуть в стороне от прочих прямо держащийся всадник на вороном коне.

Боясь ошибиться, Ольгерд не верил своим глазам, однако с каждым ударом копыт приближающихся коней о плотную, щедро политую казацкою кровью землю, все сомнения уходили в сторону. Черный наряд, простоволосая голова с проседью, оружие, отсвечивающее серебром и, главное, волчий, насмешливый и безжалостный взгляд мог принадлежать только одному человеку. И не было никакого резона рядить о том, как и почему он вдруг очутился в числе приближенных польского короля…