11/22/63 - Стивен Кинг

Джордж Амберсон больше не интересовался недвижимостью. К весне 1959 года в Америку пришла рецессия. На флоридском побережье Мексиканского залива все продавали и никто не покупал, поэтому Джордж Амберсон воспользовался предложением Эла: стал начинающим писателем, получившим наследство от относительно богатого дядюшки. На эти деньги он вполне мог прожить, во всяком случае, какое-то время.

Я действительно писал, причем не одну книгу, а две. По утрам, на пике бодрости, работал над рукописью, которую вы сейчас читаете (если книга найдет своего читателя). По вечерам переключался на роман, который предварительно назвал «Место убийства». Речь шла, разумеется, о Дерри, но в романе я дал городу другое название – Доусон. Начал я его исключительно для того, чтобы пускать пыль в глаза. На случай что у меня появятся друзья и кто-то спросит, над чем я работаю. Тогда я мог предъявить этот роман («утреннюю рукопись» я хранил в стальном денежном ящике под кроватью). Но со временем «Место убийства» перестало быть камуфляжем. Я начал думать, что роман получается очень ничего, и грезил, что когда-нибудь смогу увидеть его в печати.

Час на мемуары с утра и второй на роман вечером оставляли много свободного времени, которое требовалось заполнить. Я попробовал рыбалку, благо рыбы для ловли хватало, однако мне не понравилось, и больше я этим не занимался. Прогулки доставляли удовольствие на заре и на закате, но не в разгар дня. Я стал регулярным посетителем единственного книжного магазина в Сарасоте и проводил долгие (и по большей части счастливые) часы в маленьких библиотеках Нокомиса и Оспри.

Еще я читал и перечитывал материалы по Освальду. Наконец понял, что такое поведение граничит с одержимостью, и убрал тетрадку в сейф, к «утренней рукописи». Я считал заметки Эла исчерпывающими, и тогда они мне таковыми и казались, но по мере того как время – эта конвейерная лента, на которой мы все едем, – подвозило меня к той точке, где моя жизнь могла пересечься с жизнью будущего убийцы, мое мнение начало меняться. Я находил в них дыры.

Иногда я проклинал Эла за то, что его стараниями мне пришлось втянуться в эту миссию без должной подготовки, но на ясную голову осознавал, что дополнительное время ничего бы не решило. Может, не пошло на пользу. Возможно, Эл это знал. Даже если бы он не покончил с собой, в моем распоряжении осталась бы неделя или две, а сколько книг написано о цепочке событий, которые привели к тем выстрелам в Далласе? Сто? Триста? Думаю, ближе к тысяче. Некоторые соглашались с Элом в том, что Освальд действовал один, другие заявляли, что Освальд – часть тщательно спланированного заговора, третьи пребывали в полной уверенности, что он вовсе и не нажимал спусковой крючок, а оказался, как он себя и назвал после ареста, козлом отпущения. Покончив с собой, Эл избавил меня от ахиллесовой пяты любого ученого – желания проводить все новые и новые исследования, прежде чем сделать решительный шаг.

3

Иногда я ездил в Тампу, где осторожные вопросы вывели меня на букмекера по имени Эдуардо Гутиеррес. Убедившись, что я не коп, он с удовольствием начал принимать мои ставки. Сначала я поставил деньги на победу «Миннеаполис лейкерс» над «Селтикс» в чемпионате 1959 года, показав себя полнейшим профаном: «Лейкерс» не выиграли ни одной игры. Я также поставил на победу «Канадиенс» над «Мэйпл лифе» в кубке Стэнли и выиграл... но только отбил свои деньги. «Мелочь, а приятно, браток» – как сказал бы мой друг Чез Фрати.

Мой единственный крупный выигрыш случился весной шестидесятого, когда на Кентуккийском дерби я поставил на Винишен Уэй, хотя признанным фаворитом считался Болли Эйк. Гутиеррес сказал, что при ставке в тысячу долларов он даст коэффициент четыре к одному, а при двух тысячах – пять к одному. Помявшись для приличия, я поставил две тысячи и стал богаче на десять тысяч долларов. Он заплатил с той же улыбкой, что и Фрати, но его глаза поблескивали сталью, что меня особо не взволновало.

Гутиеррес, кубинец по рождению, весил не больше ста сорока фунтов в мокрой одежде, однако раньше работал на новоорлеанскую мафию, в те дни возглавляемую плохишом по имени Карлос Марчелло. Этот слушок дошел до меня в бильярдной, которая располагалась рядом с парикмахерской, где Гутиеррес принимал ставки (и где в подсобке сутками напролет шла игра в покер под фотографией скудно одетой Дианы Дорс). Мужчина, с которым я играл в «девятку», наклонился ко мне, огляделся, чтобы убедиться в отсутствии нежелательных ушей, и прошептал: «Ты знаешь, что говорят о мафии, Джордж? Мафиози – это навсегда».

Я бы хотел поговорить с Гутиерресом о его годах в Новом Орлеане, но полагал, что проявлять любопытство – идея не из лучших, особенно после моего выигрыша на Кентуккийском дерби. Если бы я решился – и если бы нашел благовидный предлог для того, чтобы затронуть этот момент, – спросил бы Гутиерреса, а знаком ли он с другим известным членом семьи Марчелло, бывшим боксером Чарлзом Марретом по прозвищу Страшила. Я почему-то думаю, что он ответил бы положительно, поскольку прошлое находится в гармонии с собой. Жена Страшилы Маррета была сестрой Маргариты Освальд. То есть он приходился Ли Харви Освальду дядей.

4

Одним весенним днем 1959 года (весна во Флориде бывает; местные говорили мне, что в иной год она длится целую неделю) я открыл почтовый ящик и нашел пригласительную открытку из публичной библиотеки Нокомиса. Я записался на новый роман Бада Шулберга «Разочарованный», и он поступил в библиотеку. Я тут же прыгнул в «Санлайнер» – лучший автомобиль для места, которое со временем назовут Солнечным берегом – и поехал в библиотеку.

В вестибюле на обратном пути заметил новый плакат на завешанной всякими бумажками доске объявлений. Плакат очень уж бросался в глаза – ярко-синий, с карикатурно трясущимся человечком, уставившимся на большущий термометр, ртуть в котором опустилась до десяти градусов ниже нуля. «ПРОБЛЕМА С ВЫСШИМ ОБРАЗОВАНИЕМ? – вопрошал плакат. И тут же отвечал: - ВЫ МОЖЕТЕ ПОЛУЧИТЬ ЗАОЧНЫЙ ДИПЛОМ ОБЪЕДИНЕННОГО КОЛЛЕДЖА ОКЛАХОМЫ! НАПИШИТЕ НАМ, ЧТОБЫ УЗНАТЬ ПОДРОБНОСТИ!»

От Объединенного колледжа Оклахомы дурно пахло, хуже, чем от тушеной макрели, но в моей голове сверкнула мысль. Возможно, потому что я уже совсем закис. Освальд по-прежнему служил в морской пехоте, демобилизация ждала его только в сентябре, после чего он отправится в Россию, где попытается отказаться от американского гражданства. Ему это не удастся, но после показушной – и, вероятно, липовой – попытки самоубийства в московском отеле русские позволят ему остаться в стране. На испытательный срок. Он проведет там около тридцати месяцев, работая на радиозаводе в Минске. На какой-то вечеринке встретит девушку, Марину Прусакову. Красное платье, белые туфельки, написал Эл в своей тетрадке. Красивая. Одета для танцев.

С ним все понятно, но что в это время делать мне? Объединенный колледж предлагал приемлемый вариант. Я написал, желая узнать подробности, и ответ не заставил себя ждать: пришел каталог, содержавший великое множество дипломов. Меня заворожила возможность получить степень бакалавра английского языка и литературы за триста долларов (наличными или почтовым переводом). От меня требовалось лишь успешно пройти тест из пятидесяти вопросов. На каждый предлагалось несколько ответов, так что оставалось только найти правильный.

Я отправил деньги почтовым переводом, мысленно распрощавшись с тремя сотнями, и послал заполненный бланк заявления на прохождение теста. Две недели спустя получил из Объединенного колледжа тонкий конверт из плотной бумаги, в котором лежали два отпечатанных на ротаторе листка. Буквы во многих местах расплывались. Вопросы предлагались замечательные. Привожу два, которые произвели на меня самое большое впечатление:

22. Какая фамилия была у Моби?

А. Том

Б. Дик

В. Гарри

Г. Джон

37. Кто написал «Том о 7 карнизах»?[85]

А. Чарлз Диккенс

Б. Генри Джеймс

В. Энн Брэдетрит

Г. Натаниэль Готорн

Д. Никто из перечисленных

Закончив наслаждаться этим замечательным тестом, я выбрал ответы (иногда восклицая: «Да вы надо мной смеетесь!») и отослал тест в Энид, штат Оклахома. Оттуда пришла открытка с поздравлениями: экзамен я сдал. После того как я заплатил еще пятьдесят долларов – «административный сбор», – мне сообщили, что диплом выслан на мой адрес. Так они написали, и да – свершилось. Выглядел диплом гораздо лучше вопросника. Особенно впечатляла золотая печать. Когда я представил диплом администратору школьного совета округа Сарасота, этот достойный человек принял его без единого вопроса и включил меня в список замещающих учителей.

В результате в учебный год, начавшийся осенью пятьдесят девятого и закончившийся летом шестидесятого, я преподавал один-два дня в неделю. И как же мне это нравилось! Ученики были прекрасны – юноши с короткими стрижками, девушки с конскими хвостами и в юбках с пуделем до середины голени, – хотя я отдавал себе отчет, что в классах вижу исключительно лица разных оттенков ванили. Работа замещающим учителем позволила мне вновь открыть для себя важную личностную особенность: мне нравилось писать, и я обнаружил, что получается у меня достойно, но любил я учить. Меня это вдохновляло, пусть и не могу объяснить, как именно. Или не хочу. Объяснения – это такая дешевая поэзия.