Кровавое золото Еркета - Герман Иванович Романов

вали, то есть правителем области, в Ходжейли, по приказу Бековича практически вырезали подчистую всех родичей бывшего хана. А мальчиков кастрировали и продали в неволю вместе с женами гаремов и их дочерями. От такой немыслимой жестокости голландца немного замутило, но он отнесся с пониманием, прекрасно зная, что такое династические войны. И даже мысленно одобрил предусмотрительность князя — все же тот басурманин, а у них свои нравы и обычаи.

— Единственное пригодное место только крепость святого Петра — астраханский обер-комендант взял ее под свое попечение, даже подземные цистерны для пресной воды начали сооружать, из камня и кирпича выкладывать. Из Астрахани многое привозят, даже фруктовые деревья целиком выкапывают. Теперь там жить можно, даже зимовать спокойно…

— Это хорошо, и туда будем постоянно караваны верблюдов отправлять — эти животины по пятнадцать пудов груза легко переносят на сорок верст в день, и проходят там, где лошадь давно бы умерла от бескормицы и безводья. А им хоть бы что, идут и идут по пескам в самую жару. Только у калмыков верблюды сильнее чем здешние, да и крупнее — я их для развода оставил, раз купил, то самому пригодится. Пойдет бойкая торговля — благо те земли под моим контролем будут.

Бекович усмехнулся и закурил трубку — на парчовом халате сверкала алмазами царская парсуна — небольшой медальон с портретом Петра Алексеевича, необычайно ценная и значимая награда. Расщедрился государь, наградил гвардии премьер-майором пожаловал, и чином генеральским одарил. Вот только непонятно, как отнесется к новоявленному хорезмшаху, но тут пришлось принять превентивные меры для предосторожности.

Фон дер Виден привел три батальона столь нужной инфантерии, и теперь их число нужно было удвоить, поделив их надвое и влив до полного штата набранных сарбазов. Последних даже с излишком — на две с половиной сотни русских солдат приходилось четыре сотни сартов. Бекович рассудил прагматично — четверть местных новобранцев или помрет, не вынеся тягот службы, или будет искалечена. Батоги ведь не зря «прописаны» в уставе, да и офицеры с сержантами в ход трости пускать будут. И ничего тут не поделаешь — недаром такой распорядок «палочной дисциплиной» именуют. А смысл ее прост — забить до смерти одного, зато двоих выучить. Но зато потом такие солдаты неприятеля вообще не боятся, свои капралы их намного больше страшат.

— Странно как-то на солдат смотреть, ваше шахское величество, — осторожно произнес голландец. — Все в халатах, но смотрятся достаточно браво! Да и выправка во фрунте чувствуется!

Везде на карауле стояли русские солдаты, но уже не в привычных зеленых мундирах, в желтых с черными полосками халатах, с красными наплечниками Хазараспского батальона, такого же цвета чалмами, и кожаных сапожках с невысокими голенищами и чуть загнутыми носками. А вот вооружены они прилично — с фузеями в руках, тесаками в ножнах на поясах и патронными сумками, на ремнях через плечо.

— Так они русские и есть, только переодеты на здешний манер, чтобы европейские одежды глаз не резали. Да и в здешних халатах и шароварах намного удобнее — не подходят кафтаны, парики, камзолы с чулками и туфлями для здешних мест. Из пустыни ветра дуют постоянно, песок несут. Да ты и сам знаешь — тяжко в этих краях. А привычную форму служивые в гарнизонах и крепостях донашивают — материи на халаты ведь токмо на два батальона хватило, хотя все города перетряхнули. Так что и твои служивые мундиры будут донашивать, пока их в новую справу не переоденем — но то к лету будет, никак не раньше.

— Понятно, ваше шахское величество. Государь мне отписывал, что солдаты будут в гвардии вашей, и довольствие всякое от казны получать. И жалование также…

— Деньги будут уплачены немедленно — их привезут, и по батальонам раздадут. Уплата в таньга, каждый в пять алтын или пятнадцать копеек, бухарским серебром полновесным. И, кроме того, получите еще одно месячное жалование сверху, но запреты соблюдать тщательно, надеюсь, ты сам солдат своих предупредил настрого?!

— А как же, ваше величество — к мусульманкам не приставать и паранджу не сдергивать, как и платки с лица. В городах не буянить и вести себя пристойно, вино и свинину не употреблять. За все платить и ничего не отбирать, а ежели служивые выпить захотят, то в цитадели каждой кабак будет — там вино и покупать, пить, но за ворота не выходить. Служанок не обижать, полюбовно договариваться и таньгу платить пристойно.

— Вижу и ты сам все запомнил, так что спокоен буду. Квартирное расписание составлено, роты по гарнизонам ставить. Господам офицерам, сержантам и капралам к обучению рекрутов приступить, учить их нашему языку, и местные наречия тоже выучить — сам проверять буду. А кто на здешних языках бойко лопотать начнет — жалование на треть тому увеличу. Можешь о том всем и передать!

— А ежели все русские научаться, то денег хватит всем платить?! Ведь на две тысячи персон раскошелиться придется?!

— Монет хватит — все получат от меня сполна, в казне достаточно и серебра, и злата.

Бекович говорил чистую правду — только монет было конфисковано у репрессированных родственников и сторонников Шергази-хана свыше двух миллионов таньга, а это триста тысяч рублей. Да имущества всякого, тканей, посуды, одежды и прочих товаров на огромную сумму, и это не считая домов и земли. Драгоценности и оружие, украшенное различными камнями, сразу же ушло в сокровищницу.

Однако часть этой богатейшей добычи уже была отправлена в Санкт-Петербург с посольством — оставалось надеяться, что Петру Алексеевичу подарки понравятся. Как и десяток пусть и небольших, но тяжелых хурджинов, опечатанных печатью визиря. В каждом было до двух пудов золота — слитками, самородками и песком, а половина мешков заполнена монетами — бухарскими тилли, арабскими динарами и прочими золотыми кругляшками, чуть ли не со всех мусульманских стран Востока. Примерно на сто тысяч червонцев, или двести с лишним тысяч рублей — закрома бывшего хивинского хана и его родичей оказались полнехоньки…

— Вот что я тебе скажу, атаман, — Бекович наклонился к Бородину, что по-восточному скрестив ноги, сидел напротив его