Миниатюрист - Джесси Бёртон

Корнелия умолкает. Слышно только, как потрескивает огонь в печи.

– А после она сделала вид, что ничего не было. Опять вся такая святая и недоступная, упокой Господи ее грешную душу. А через полгода все повторилось. Она же могла ему приказывать как хозяйка. У нее была власть над ним. А я его предупреждала. Я говорила: «Отто, держись от нее подальше». Но он меня не послушался. И мало-помалу он стал забирать власть. Ему нравилось, что его хотят. Я ему говорила: «Неужели ты не чувствуешь своей вины?» А он: «Какой еще вины?» – «Ну как же. Наш господин воспитал тебя как сына, а ты вон что вытворяешь». На какое-то время это прекращалось, и все шло своим чередом, а потом… на нее словно что-то находило. Стоят бок о бок в гостиной, вроде как географические карты разглядывают, но я-то слышу, как они шушукаются. И вдруг такая тишина – хоть на руку наматывай.

Она молчит.

– Когда вы сказали мне про ребенка, я попробовала себя убедить, что его отец господин Меерманс. Очень уж не хотелось, чтобы им оказался Отто, потому что… он занимался этим за спиной хозяина, и я знала, что добром это не кончится.

– Он ее любил?

Корнелия вздыхает.

– Честно скажу: не знаю. По-моему, они обменивались любовью. Иногда это шло от нее, иногда от него. Но я всегда ему говорила: «Держись от нее подальше. Это же твоя госпожа». Но когда вы появились у нас в доме, они уже часто встречались.

– А Йохан ни о чем не догадывался? – Нелла вдруг вспомнила слова Джека, брошенные в лицо Отто, перед тем как тот нанес ему удар рыбным ножом: «Ты что-то натворил, и он намерен это выяснить».

Корнелия пожимает плечами.

– Может, и догадывался. Но он любит сестру. По-настоящему.

У Неллы защипало в глазах.

– Мне нужен был покой в доме, – говорит Корнелия, не замечая Неллиных слез. – Чтобы все оставалось, как когда-то.

Понимая, что с этой мечтой давно пора расстаться, они глядят друг дружке в глаза поверх Теи в коконе из простыни, этого ничего не подозревающего херувима один на один с отважным новым миром.

Лисбет Тиммерс

Им приходится раздеть покойницу и снова облачить во все чистое. Они почти не прикасались к Марин при жизни, а тут без грубого физического контакта не обойтись. Но по крайней мере это положило конец разговорам о болезненных тайнах, о которых поведала Корнелия и которые еще больше омрачили атмосферу в доме.

– Вот, – заставляет себя открыть рот Корнелия, поднимая перед собой длинную черную юбку с корсетом, отороченным соболем и белкой, с бархатной дорожкой на спине. – В самый раз.

У Неллы такое ощущение, что она стоит на разъезжающемся под ногами песке. Подмышки у нее мокрые, в кишках все переворачивается.

– Да, – соглашается она с кислой улыбкой.

Наступает самое большое испытание.

Они сажают Марин на постели, чтобы разрезать ночную рубашку острым ножом. Затрещала ткань, и Нелла собирается с силами, сосредоточась исключительно на процессе.

Больно смотреть на обвисший живот, в котором Тея провела девять месяцев, на налившиеся и уже никчемные груди. Из промежности до сих пор торчит пуповина. Из страха перед душой усопшей, возможно, наблюдающей за ними, ни одна не жалуется на удушливый запах уже начинающей разлагаться плоти. Корнелия ловит ртом воздух – от скорби ли, от отвращения ли, поди пойми. Отверстие, через которое Тея вошла в этот мир, как будто затянулось, но они стараются особо не присматриваться. Они втирают в кожу остатки ванильного бруска, чтобы хоть немного отбить тяжелый запах.

Нелла пошатнулась, приподнимая Марин и помогая Корнелии натянуть на покойницу юбку и зашнуровать ее дрожащими пальцами. Когда Нелла наклоняет тело вперед, голова падает на грудь. Корнелия задирает Марин руку, чтобы надеть корсет.

– Я уж сколько лет ее не одевала, – говорит она неожиданно высоким голосом, взлетающим вместе с учащенным дыханием.

Они натягивают на нее шерстяные чулки, затем приходит черед домашних туфель из кроличьей кожи с вышитыми инициалами: M и Б. Почтительно обмывают лицо с помощью чистых полотенец. Распускают волосы и заново их заплетают, чтобы потом скрыть под белым чепцом. Корнелия пощипала мертвенно-бледные щеки в надежде вернуть подобие румянца. Теперь им приходится решать за Марин ее проблемы.

– Подожди.

Нелла уходит по коридору в маленькую спальню Марин. Там она снимает со стены карту Африки с вопросами, так и оставшимися без ответа, – о погоде, о еде, о боге. Тут она кое-что разглядела под ракушкой. Потянув за темно-коричневую ручку, она извлекает на свет всего человечка. Марин стащила у нее крошку Отто и держала у себя в комнате! Нелла пытается представить, как золовка прокралась в ее спальню, воровато пробежалась пальцами по кукольному дому и быстро сунула копию своего любовника в карман. Потом она наверняка спала с ним, он был ее талисманом, ее утешением, ее амулетом, призванным вернуть оригинал, но не сработало.

Крошка Отто лежит у Неллы на ладони и безмятежно глядит в скрытую точку.

– Где ты, Отто? – спрашивает она вслух. – Вернись. – Она кладет куколку в карман и возвращается со свернутой картой под мышкой.

– Надо положить в гроб все ее цацки, – говорит Корнелия. – Перья, орешки, книги. Что мы будем с ними делать?

– Сохраним, – отвечает Нелла. – Для Теи.

Обе молчат.

– Такая спокойная, – последние слова Корнелии относятся к умершей.

Эта тема не вызывает у них споров в отличие от противоречивого наследия, которое сейчас сучит ножками в колыбели. Покой – надежная опора живых в разговорах об усопшем. Но, глядя на золовку, Нелла видит знакомый излом бровей, словно Марин что-то подсчитывает про себя или задумалась о брате. Какой уж там покой. Она лежит с таким видом, как будто ей не до смерти, еще дел невпроворот.

* * *

Приведя Марин в порядок, Нелла забирает из кабинета Йохана «Список Смита», и они с Корнелией садятся в кухне за стол перед очагом. Тея лежит рядом в колыбели.

Пролистав половину справочника, Нелла останавливается на букве «М». Среди мельников и музыкантов обнаруживается и миниатюрист. Неллой вновь овладевает беспокойство.

– Где она? – в ее голосе звучат истерические нотки.

– Кто? – пугается служанка.

– Чей это список?

Корнелия пожимает плечами.

– Трудно сказать. Марин с хозяином покупали их регулярно. Да что такое?

Нелла внимательно изучает переплет. Нет никаких следов вырванной страницы.

Заплакала Тея.

– Ничего.

Под буквой «К» они находят четырех кормилиц.

– Надо взять кого-то по соседству. Вот, – Корнелия тычет пальцем в Лисбет Тиммерс, проживающую под знаком дуба на Шпигельстраат, неподалеку от них. «Четверо своих детей, – сообщает о себе Лисбет. – Отвечаю всем требованиям. Один гульден за дневное кормление».

Через час Корнелия возвращается вместе с Лисбет Тиммерс. Из кухни Нелла слышит, как гостья присвистывает при виде картин, серебра и золота, французского дивана и роскошных гобеленов.

Наконец обе появляются. Крайне бледная Корнелия нетвердо ступает по родной терракотовой плитке, а вот Лисбет шагает уверенно. Нелла присматривается к служанке, но та отводит взгляд.

– Времена нынче трудные, – заявляет Лисбет с порога. – В прошлом году, когда я давала объявление в «Список Смита», я брала гульден за день, а сегодня беру три. – Она широко раскидывает руки, словно извиняясь. – Я вынуждена поднять цену. Многие богачки сами выкармливают младенцев, сейчас это модно. У меня почти не осталось заказчиц.

– Вот как, – это уже Нелла.

– Хорошо, что кто-то еще предпочитает кормилицу. Или это их мужья? – Лисбет хохочет. – Им подавай наследников, и чем больше, тем лучше. Ну, если муженек знает свое дело, мне же лучше, правда? – она обращается к Корнелии за поддержкой, но та молча стоит с болезненным видом.

– Ее подбросили нам на порог, – объясняет Нелла. – Мы не могли от нее отказаться. – Звучит фальшиво, придется потренироваться. Она краснеет – как можно было украсть у Марин материнство, пусть даже в вынужденных обстоятельствах…

Лисбет переводит взгляд со стройной Неллы на девочку. Потом берет ее в руки, как подозрительный овощ на рынке, внимательно изучает спереди и сзади, проводит красными пальцами по туго завязанному чепчику. Нелла наблюдает за манипуляциями, сожалея в душе, что не решилась оставить курчавые волосики Теи на виду.

Лисбет молча кивает, а затем, без всякого предупреждения, спускает свободно прилегающий корсет и нижнюю рубашку, обнажая большие раскачивающиеся груди. Она дает девочке розовый сосок и, устроившись в углу, принимается кормить изголодавшуюся Тею. Корнелия и Нелла украдкой поглядывают. Кажется, что Лисбет Тиммерс была в этом доме всегда.

– Приходите сюда через черный ход, госпожа Тиммерс. – Корнелия с трудом выдавливает из себя слова.

– Как скажете. Можете называть меня Лисбет. – Она смотрит на Тею. – Это никуда не годится.