Почта в Никогда-Никогда - Люциан Воляновский

Китобойный промысел и Америке убила нефть. Ее было легче добывать, чем китов, она была дешевле и давала больше доходов. Последний удар китобойному промыслу нанесла гражданская война. Только крейсеры «Алабама» и «Шеиэнд» послали ко дну полсотни китобойных судов Новой Англии, тридцать семь других командование направило в Чарлстон и Саванну и там натопило, чтобы помешать вторжению в эти порты.

Человек, отправлявшийся в морское путешествие, должен был в борьбе со стихией надеяться только на самого себя. Мир быстро признал моряков людьми особой породы. Море стало наезженной дорогой, а те, кто отваживался отправиться в неизвестность, нашли свое место на страницах истории. Именно китобои были первопроходцами, они открывали новые морские пути, первые появились на островах Южных морей, где до них никогда не видели белого человека.

Нет никакого сомнения в том, что «Чарльз В. Морган» — бесценное свидетельство истории китобойного промысла. ИI хотя не слышно уже прежнего крика из бочки на мачте и громкие команды не поднимают экипаж, гордый корабль не утратил достойного облика.

В Нантакете жива память о китобое по фамилии Чарльз Грант, который провел в море пятьдесят шесть лет; тридцать из них его сопровождала жена. Он умер в возрасте девяноста одного года и девяти месяцев! Из Нью-Бедфорда уходил в плавание капитан Джордж Тилтон, известный своим переходом протяженностью в пять тысяч километров через снежную Аляску, когда стоял вопрос о спасении жизни двум сотням людей с четырех китобойных судов, затертых во льдах Арктики. Он говорил о себе как о единственном китобое, вернувшемся домой из рейса… пешком.

Иона [37] из Люблина

Когда я сдал экзамен по теории, наступила очередь практических занятий — на австралийской китобойной флотилии.

В Олбани проживают двести пятьдесят польских семой. В это воскресенье, во второй половине дня, я выступал в роли болельщика на футбольном матче, в котором принимал участие местный клуб «Полония». Однако меня не очень увлек кожаный мяч, который футболисты безжалостно гоняли по зеленой травке: сегодня вечером я должен явиться на борт китобойного судна «Чейнз III», чтобы выйти на промысел.

Мистер Вацлав Козинец, родом из Люблина, сейчас исполняет роль дьявола, помешивающего в котле «китового ада». Прямо на берегу лежат вздутые туши кашалотов; их блестящая кожа разодрана в нескольких местах, и оттуда выглядывает обнажившийся белый жир. На убитое животное обычно набрасываются акулы, они всплывают из глубин, чтобы вцепиться своими страшными зубами в тело гиганта, который уже не может защищаться.

Мистер Козинец — современный Иона. Когда очередную жертву втягивают по слипу прямо в котел, механической пилой вспарывают брюхо кита, и мистер Козинец входит в его чрево. Он выбрасывает оттуда крупных осьминогов, на которых кит охотится на большой глубине в стране вечного мрака; на бетонную плиту шлепаются еще не переваренные могучие пупырчатые щупальца головоногих. Их попугаичьи клювы печально опущены, как бы свидетельствуя о вечном фатализме природы. Охотник сам стал добычей. Пожирающий сам сожран. Еще не найден способ использовать запах кита — кроме него, используется все. И белый жир, и темное мясо, напоминающее по вкусу говядину, — все идет в котел. Из костей получают костную муку, из толстой кожи — искусственные удобрения, различные отходы идут на корм для скота, жир уже не освещает жилища, но из него изготовляют маргарин.

Похоже, что в этой ситуации — «съедай или будешь съеден сам» — победителем всегда будет человек. Именно он швыряет огромные куски, на которые расчленен кашалот, в разверзшиеся прямо под ногами люки огромного котла, где в «китовом аду» вечный огонь пожирает «тела грешников».

Но бывают исключения. Однажды Вацлав Козпнец споткнулся и соскользнул прямо в большой котел. Каким-то чудом он удержался на огромном куске еще не растопившегося жира. Прошло около минуты, пока товарищи вытянули его теми же крюками, которыми он сам до этого цеплял туши тысяч кашалотов. Санитарный самолет немедленно вылетел в столицу штата — Перт, где современному Ионе целыми кусками пересаживали кожу вместо его собственной, спаленной «адским огнем». Долго лежал он без сознания, прежде чем смерть отступила от китобоя. Он сам вернулся в свои домик на Грей-стрит в Олбани, но теперь уже не ходит на промысел, работает на базе, бродит в чреве китов и снова балансирует на стенке котла. Козинец является на работу рано утром, его механическая пила стучит до тех пор, пока не скатится в «ад» последний кит, подтянутый к берегу кораблями флотилии. Обычно это бывает уже в конце дня, а то и поздно вечером, но мистер Козинец, как правило, не возвращается домой, а идет «подхалтурить»: он ловит молодых акул и потом поставляет их в магазины но три шиллинга за фунт. «Это хорошее мясо», — говорит он. Итак, человек ест акул, пожирающих китов, а иногда даже человека. Я ем, ты ешь, он ест — мы все едим… Трудно установить, кто кого ест и в какой последовательности.

Последний кит-горбач

Мистер Козинец вытащил из шкафа свою старую одежду китобоя, и я получил три толстых свитера, которые надеваются один на другой, как луковая шелуха, две пары шерстяных носков, толстые штаны, две пары шерстяного нижнего белья, высокие резиновые сапоги и теплую шапку. Нет, жарко на будет: рейс-то предстоит в направлении Южного полярного круга!

Перед тем как я поднялся на борт корабля, меня критически осмотрел Росс Фримен, капитан всей флотилии. Я узнал от него, что теперь промышляют только кашалотов, последний горбач отправился в котел 17 июля 1963 года. Мистер Козинец проводил меня на «Чейнз III», нашел удобное местечко, вверил меня заботам кока (очень важно!) и близких друзей из экипажа, с которым ходил на китов несколько лет.

— Когда старик кончит работу, надо будет ему представиться… — сказал он.

Затем участливый земляк оставил меня на борту китобойца. Он помчался назад, даже не сказав, куда спешит: прямо к своим акулам или к жене, симпатичной немке, в ожидании мужа коротающей время за чтением.

«Старик» — это капитан Стаббс. Я видел, как он договаривался с кем-то о поставке топлива. После полуночи заработали машины, послышались радиосигналы на всех трех кораблях флотилии. Они четко проделали необходимые маневры и наконец оказались в открытом море. Я стоял на корме, глядя, как на далеком горизонте исчезают мерцающие огни Олбани.

Час спустя я отправился поговорить с капитаном. Его положение, рассуждал я, довольно трудное. Даже если я придусь ему не по вкусу, он ничего не сможет сделать. Материк мы уже оставили далеко позади, впереди на нашем пути только ледяные пустыни южного Заполярья, а под нами… Ну, до такой степени скверно, пожалуй, не будет, чтобы пришлось высаживать меня прямо в открытом море!