Аэций. Клятва Аттилы (СИ) - Тавжар Алекс

— Погоди-ка. То есть ты хочешь сказать, что она…

— Скончалась от переломов. Об этом было объявлено тихо и как-то вскользь. Ни траура, ни публичного погребения. Никто даже толком не знает, где её саркофаг.

— Хм, вот как, — в раздумье произнес Аэций. — Похоже, она, действительно, кое в чем провинилась.

— Думаешь, с лошади её подтолкнул император? — произнесла Пелагея, понизив голос.

— Своей рукой? Ну, что ты, — отверг эту мысль магистр. — Для такого он слишком изнежен. Кровь и убийства — не его стезя. Может быть, тех, кто находится рядом, но только не сына Галлы Плакидии.

В ответ Пелагея насмешливо закатила глаза.

— Ах, да. Ну, конечно. Как я могла запамятовать. Галла Плакидия — сама доброта, само совершенство, само божество. А то, что в юности поддержала казнь своей родственницы Серены — так это так, недобрые слухи…

— Послушай, в юности мы все совершаем ошибки, — с легким нажимом сказал Аэций. — Валентиниана она воспитала прекрасным юношей.

— Прекрасным?! — округлила глаза Пелагея. — Прелюбодеем, каких свет не видывал! Сенатские жены только и скачут в его постели. Интересно, что они там находят?

— Привелегии для своих мужей, — не сдержался Аэций. — Давай не будем обсуждать императора. Скоро мы с ним породнимся и станем одной семьей.

— Что-что? Породнимся?.. Как ты наивен! Как ты ужасно наивен! — воскликнула Пелагея.

С тех пор они больше не говорили о смерти Гонории. Аэций почти поверил в её виновность, и все же его глодал червячок сомнения, ведь так удобно свалить вину на того, кто уже ничего не скажет.

Поиск изготовителя яда продолжался до осени. Действовать приходилось негласно, чтобы его не спугнуть. И вот отыскался некий осведомитель, назвавший не только имя изготовителя яда, но и того, кто сделал заказ. Им оказался бывший префект претория Петроний Максимус.

«Так вот, кто роет мне яму», — подумал Аэций. Арестовать сановника столь высокого положения без особого дозволения он не мог и, не откладывая, решил нанести императору визит.

21 сентября. Покои императора Валентиниана

— Так вы считаете, что во всем виноват Петроний Максимус? — спросил император, останавливаясь напротив Аэция в озаренном солнечными лучами атриуме своих покоев. Статуи древних героев сочетались здесь с вазами полными роз. Ослепительная белизна колонн придавала атриуму помпезный вид. За спиной императора в грозном молчании застыли спатарии из числа его личных телохранителей. Возглавлял их новый начальник стражи, рядом с которым стоял Ираклий — непривычно вооруженный и одетый в броню.

— Причастность Петрония Максимуса к убийству для меня очевидна, — сказал Аэций, у которого забрали оружие при входе в атриум.

— Вы не ответили на вопрос, — слегка раздражаясь, произнес Валентиниан. — По-вашему император — пустое место, а всеми его делами заправляет бывший префект претория?

— О, нет. Я не это хотел сказать, — смешался Аэций.

— Однако ваши слова прозвучали именно так, — с холодной настойчивостью произнес Валентиниан. — Услышав их, даже птицы умолкли от удивления. Оказывается, это вовсе не император вершит правосудие, а Петроний Максимус так непомерно велик, что решает, кому умереть, а кому остаться в живых!

По лицу магистра пробежала тень.

— Правосудие?.. Разве это слово применимо к отравлению исподтишка.

— Правосудие применимо к тому, кто виновен! — воскликнул Валентиниан и, неожиданно дернув из ножен короткий клинок, казавшийся частью его облачения, а не грозным оружием, ткнул им Аэция в грудь. От неожиданности магистр качнулся назад и, мазнув по груди, ладонью увидел темную кровь. Расширенными зрачками взглянул на того, кто его ударил. На лице императора появилась плоская белая маска, не узнать которую было нельзя. Валентиниан придерживал её тонкими пальцами, унизанными рубиновыми перстнями. Такую же маску надел Ираклий и спатарии, стоявшие сзади. И только начальник стражи отчего-то промедлил.

Аэций встретился с ним глазами, и в то же мгновение в него снова вонзился клинок. Император целился в сердце. От удара Аэций упал на колени, схватившись за рану дрожащей рукой. А потом повалился на мрамор, на который стекали красные капли.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

При виде крови императору стало дурно.

— Добейте его и бросьте в болото! — велел он начальнику стражи и вместе с Ираклием быстро вышел из атриума. Следуя его приказанию, спатарии двинулись было к лежавшему без движения телу.

— Не подходите! — остановил их свирепый возглас. Начальник стражи нагнулся к магистру и набросил ему на голову плащ. — Рука императора не могла промахнуться. Аэций мертв! Вы поняли?! Мертв! Оптила. Траустила, — позвал он своих подручных. — Несите сюда мешок и носилки. Остальные — вон из покоев! Слыхали, что я сказал? В казарму! Ногами! Живо!

Домус Петрония Максимуса. Некоторое время спустя

— Император убил Аэция? — Петроний Максимус смотрел на Ираклия и не верил тому, что слышит.

— Убил, собственноручно. Я сам принимал участие, — подтвердил Ираклий. — Так что теперь вам не о чем беспокоиться.

— Как это не о чем? Ты обещал назудеть императору в ухо, чтобы назначил меня магистром армии.

— Как обещано, так и сделано. Уже назудел. Ступайте к нему. Предложите себя магистром. А я всеми силами вас поддержу.

— Не задаром, конечно? — усмехнулся Петроний Максимус, тряся двойным подбородком.

Ираклий с улыбкой пожал плечами. Не задаром, мол, не задаром.

В руки ему полетел пузатый мешочек с золотом.

— На, подавись, крохобор.

— Ваши крохи да мне за пазуху, — любезно ответил Ираклий. — На этом — ади́о, как говорили у меня на родине. Увидимся вечером на приеме у императора. Надеюсь, вы понимаете, что ему не следует сообщать о нашем маленьком соглашении.

— Да понимаю я, понимаю, — прозвучал недовольный голос. — Каждый раз повторяешь одно и то же. Иди уже. Иди.

После ухода евнуха Петроний Максимус немедленно пошел переодеться. Однако сделал это не для того, чтобы выглядеть лучше, а напротив — вместо роскошного одеяния надел наряд поскромнее из опасения раздосадовать императора. В Сенате и так шутили, что когда они рядом, вальяжность Петрония Максимуса слишком бросается в глаза.

Вечерний прием у императора

— Кого назначить магистром армии? Вас? — переспросил император, окинув нежданного претендента пренебрежительным взглядом. — Тогда уж лучше Ираклия.

— Я охотно уступлю Петронию Максимусу эту должность, — тут же вмешался Ираклий. — По-моему, лучшего магистра армии не найти.

— Где не найти? Среди евнухов? Ха-ха-ха, — зашелся хохотом Валентиниан.

Следом за императором, чтобы ему угодить, захохотали и те, кто присутствовал в зале, все эти «белые туники», которые гордо именовали себя патрициями, а на деле — в большинстве своем были выскочками из низов.

Петроний Максимус побагровел от негодования. На этот раз император перешел границу! Повести себя так оскорбительно, сравнить с оскопленным рабом, заставить терпеть насмешки — неужели и правда думает, что это сойдет ему с рук?

— Позвольте мне удалиться, — произнес сановник с учтивым поклоном. — Надеюсь, я не слишком расстроил моего повелителя, предлагая возглавить римскую армию.

— Вы меня не расстроили. Вы меня насмешили, — высокомерно ответил Валентиниан и снова захохотал.

*

Из покоев императора Петроний Максимус прямиком направился к начальнику стражи, у которого рассчитывал выяснить подробности убийства магистра армии, а заодно понять, каково его отношение к тому, что случилось. Порой даже мелкого недовольства бывает достаточно, чтобы вспыхнула искра. Петроний Максимус собирался раздуть из неё настоящее пламя. С казнью Аэция император лишился единственного надежного союзника любого правителя — армии. Всю жизнь проведя под крылом великого воина, он уверовал в собственную неуязвимость. А крыла-то больше и нет. Отрубил его собственными руками. После таких ошибок на троне становится шатко.