Безголовое дитё - Светлана Георгиевна Семёнова

что мама с удовольствием продолжила бы Тусин рассказ, если бы в дверь громко не постучали. Это пришли стекольщики. Четверо. Они затащили в квартиру мешок с инструментами, две высоченные двойные рамы и несколько огромных стёкол, проложенных кусками картона.

— А вдруг рамы не подойдут… — засомневалась мама.

— Ошибаетесь, хозяйка. Цэ ж квартыра чотыри… значить рамы ваши. Мы на той неделе мерку сняли.

Мама накрыла стол с посудой и вещи, лежащие на кровати простынями. Красиво меня нарядила, и мы вышли из квартиры. А рабочие сразу же стали крушить кирпичи в оконных проёмах.

Мама вела меня за руку, и пока мы шли по двору, оглядывались на наши окна. Оттуда на землю летели куски кирпичей. Место, куда падали обломки, было огорожено толстой верёвкой. На ней трепыхалась на ветру красная тряпочка.

Я гордо шагала по улице рядом с мамой. Сначала мы зашли в аптеку, чтоб купить по рецепту лекарство. Аптекарша жалостливо посмотрела на мою мордочку и предложила маме купить ещё и витамины:

— У ребёнка должно быть диатэз. При ослабленном организме это часто бывает.

Она протянула маме маленькую коробочку из белого картона. Мама тут же вскрыла её и сунула мне в рот жёлтенький кисленький шарик.

— Только одно драже в сутки, не больше, а то пойдёт аллергия по всему телу.

Три незнакомых слова — диатэз, драже, аллергия — показались мне очень красивыми, тем более что относились они ко мне. И я, шагая рядом с мамой, с гордостью повторяла в такт шагов:

— Диа-тэз, дра-же, аллер-гия! Диа-тез, дра-же, аллер-гия!

Справа от аптеки на весь квартал протянулась площадь. Я запомнила её по каменному дядьке, лежащему носом к земле, когда мы ехали в телеге на нашу новую квартиру. Теперь он возвышался над площадью, стоя на широком гранитном постаменте, торжественно подняв голову и протянув вперёд руку с каким-то свитком. На его макушке сидел голубь и клювиком чистил пёрышки. Нос у дядьки был совершенно белый. Мне стало смешно, и я сказала маме, что дядя напудрился. Мама тоже рассмеялась и сказала, что это голубь накакал ему на нос. Мы долго хохотали, никак не могли остановиться. Вдруг мама посерьёзнела и с опаской оглянулась на людей, проходящих мимо. Резко зажала мне рот ладонью.

— Хватит ржать, — прошептала она, — а то подумают, что мы смеёмся над Кировым.

В конце площади под белыми тентами торговали газировкой и мороженым. Мама решила купить нам по порции мороженого. Мороженое я никогда ещё не ела. Замерев, с интересом наблюдала, как продавщица положила на дно железной коробочки квадратик вафли. Ложкой выгребла из бидона, обёрнутого мешковиной со льдом, белую замороженную массу, наполнила ею коробочку, хорошенько утрамбовала её, сверху положила ещё один квадратик вафли и, нажав на палочку, торчащую под коробочкой, выжала себе на ладонь готовый брикетик мороженого и протянула мне. Я взяла брикетик двумя руками и не понимала, как к нему подступиться. Беспомощно посмотрела на маму.

— Смотри, как надо есть его, — улыбнулась мама и стала вылизывать мороженое между вафлями, ловко держа его всего двумя пальцами.

Ну и намучилась же я, прежде чем съесть это неудобное, но вкуснющее мороженое! Мама вытащила из ридикюля кусок лигнина и осторожно вытерла мой нос и подбородок. Носовых платков у нас тогда ещё не было, и все артисты пользовались лигнином. Эти жатые, как креп-жоржет, белоснежные, и мягкие как бархат листы бумаги выдавались артистам, чтоб стирать грим с лица после спектакля. Мама экономила лигнин. Разгримировывалась старой простынёй, разорванной на маленькие лоскутики. Их она тоже экономила, вываривая в тазике со щёлоком.

А потом было кино. Пройдя пару кварталов от площади, мы подошли к двухэтажному дому, у которого толпилась большая очередь.

— Там что-то выкинули? — вспомнила я Бабунины слова, которые она восклицала, увидев очередь: «О! Знов шо-то выкинули».

— Нет, Веточка, это кинотеатр «Сивашец». Смотри, вон афиша.

Она подняла голову и показала пальцем. Там высоко на стене дома висела огромная картина, нарисованная яркими красками. На меня смотрел, скаля белоснежные зубы, держась за толстый канат, голый по пояс, молодой мускулистый дядя. На плече у него сидело большущее мохнатое чудовище и тоже скалило зубы. Только зубы у чудовища были жёлтые и кривые. Создавалось впечатление, что дядя и чудовище висят на канате в воздухе, среди густой листвы. Мама прочла надпись под картиной:

— Тарзан. Фильм взят в качестве трофея. О! Это как раз то, что нам нужно. А я ломаю себе голову, как нам убить время, пока будут вставлять окна.

Мама часто употребляла непонятные мне выражения: «камень с души свалился» или, к примеру, «руки не доходят». В моём воображении сразу возникала картина — мама стоит на руках, её юбка падает на пол, закрывая лицо и обнажая трусы. «Ей же ничего не видно, поэтому руки и не ходят» — думала я и хихикала, В такие минуты маме наверно казалось, что я недоразвитая, и она странно поглядывала на меня.

И вот теперь мама хочет «убить время» и при этом радуется. Совсем не радостно. Слово «убивать» имело для меня единственное и страшное значение, связанное с Бабуниными «ужастями» о войне. Правда, я не заметила, чтоб мама ломала себе голову. Может и убивать не будет?

— Я не видела, когда ты ломала себе голову… это же больно, — пожалела я маму.

— Глупышка! — засмеялась мама, — Это просто такое выражение, когда человек о чём-то мучительно думает и не может найти выход из положения.

— А-а. Значит «убить время» это — выражение?

— Ну да. Это значит, что есть много свободного времени, а ты не знаешь, куда его девать.

— А-а. Значит, по всамделишному ты его убивать не будешь? — с облегчением спросила я маму.

— Ну что ты? Время убить невозможно. До него даже дотронуться нельзя. Оно само ускользает. И вернуть нельзя. Его можно только правильно использовать. Больше всего жалко неиспользованного времени… Потраченного впустую. А мы с тобой его потратим на кино! Стой тут под деревом, я сейчас…

Мама стала протискиваться сквозь толпу. Люди раздражённо отталкивали её, а она, улыбаясь и извиняясь, продвигалась к входу в здание.

— Извините, пропустите. Мне не в кассу, мне к администратору…