Война затишья не любит - Алескендер Рамазанов

Стало Астманову нехорошо. Комдиву сны пересказывать? Занозину жестом показал, что зайдет попозже, и нырнул в противоположную дверь, к разведчикам.

Начальником разведки был в то время подполковник, он еще во времена Крюкова историю с флейтой знал и добродушно над пророчеством Астманова издевался, правда, не при начальнике штаба. Атеист, а значит, не вполне военный человек. Так оно и вышло. Молодым ушел, «уволился в коммерцию».

– Ну вот, сейчас командиру доложите, он и так накрученный ходит. И к чему мне вашу информацию пристегнуть? – с досадой спросил начальник разведки.

И то ведь правда. «По дневному сновидению «отставной козы барабанщика» следует ожидать нам потерь безвозвратных» – вот это рапорт!

К Орлову Астманов в тот день не пошел, а завернул в полковую церковь, к иеромонаху о. Алексею. Батюшка его облобызал троекратно, выслушал и сказал, что бряцать оружием на Страстной, конечно, не стоит, но его воли над командованием нет, поскольку в миру он командир полевой водонасосной станции – сержант контрактной службы Алексей Буланушкин. Кстати, о наваждении с флейтой батюшка знал и снов Астманова не одобрял.

Во вторник на Страстной неделе перед вышкой командования врезался в землю штурмовик «МиГ»-спарка из полка штурмовой авиации. День ясный, как стекло, солнце сияет, ни ветерка… Летчики погибли мгновенно.

Начальник разведки, увидев Астманова, сказал:

– Вот он, ваш серебристый металл… Накаркали.

Нет, не тот металл. Быть другой беде. Тот металл «по земле ходил»! И Астманов шагнул в кабинет командира дивизии. Изложил все. И просил только одного: отложить всю «войну» до окончания Страстной недели, тем более что генеральная репетиция была назначена на пятницу – день Крестной муки Спасителя.

Орлов, явно подавленный гибелью экипажа «спарки», а трагедия произошла у него на глазах, обреченно сказал:

– Ну как я доложу о ваших предсказаниях? Мы усилили меры безопасности. Да и сроки учения установлены Москвой. В воскресенье основной этап. Да вы знаете…

– Валентин Леонидович, Страстная пятница – особый день, поверьте.

– Верю. Разделяю вашу тревогу. Спасибо, но…

В пятницу утром, во время генеральной репетиции «борьбы с международными террористами», снаряд РСЗО «Ураган» сошел с траектории и врезался в борт бронетранспортера ротной колонны. Когда на помощь бросились экипажи соседних машин, начали рваться кассеты боевой части ракеты, набитые стальными иглами (поражающими элементами). 14 апреля 1998 года погибли: сержант Шишватов Э. Е., сержант Шефер В. В., рядовой Сафин Д. А., младший сержант Коломиец О. В., младший сержант Глазунов С. Ю., сержант Велеляев К. А.

Антитеррористическое учение в субботу прошло успешно. Без потерь. А в Светлое Воскресение Господне дивизия вынесла из гарнизонного Дома офицеров шесть гробов. Лица у покойников были белее снега. Все они умерли от потери крови. Долго к месту происшествия шел вертолет – из Душанбе. Еще с десяток бойцов получили ранения.

После Воскресения Господня 1998 года Астманов никогда более не видел этого странного и страшного в своей простоте сна: он играет на флейте на берегу широкой мутной реки – Пянджа. «Фа», «ми», «соль», «фа»… Да, бесполезно…

Что не излечит железо…

Порт-Ветровск – Душанбе,

август-сентябрь 2001 г

Хозяин рыбацкого домика затеял большую приборку. Развесил на штакетнике паласы, на веревках вздулись парусами занавески и простыни. Издали понятно: на месте человек. А вот что делает во дворе – не разглядеть.

Под навесом, в чугунной печке, гудело пламя: изгибались в последних муках блокноты, гармошки карт, пузырились фотографии. Рукописи надо сжигать под присмотром: они плохо горят. Компакт-диски, оптику, ножи, медали и памятные значки с девизом «Величие Родины…» приняла шахта в лодочном сарае. Там тоже будет огонь, но посерьезней.

Теперь два звонка.

– Татьяна? Привет, голубушка… Отъездился… Устал. Ты вот что сделай. Забери завтра с утра в абонентском ящике почту, а потом кати ко мне. Про жизнь московскую расскажу… Нет, завтра… Уборку затеял… Дай порядок наведу, отлежусь… Не буду, стирай, на здоровье… Целую.

«Яша… Нет, Пушкин! Не тяни время, не определишь. Сам скажу. Дома я… Пока ты не скажешь, согласен тот «мен» с камнем на честную сделку или нет… Я тебя услышал. Теперь помолчи, говорю по делу: я готов доставить свою часть в условленное место. Пусть он тоже доставит свою. Туда же… Где? В Караганде!… Только после того, как буду на месте… Сам, не сам! По мне хоть ты, хоть твоя тетя. Вот там проверим: у кого в руках проснется крестик, тот и хозяин… Себе заберешь, на память, если пустышка… Гарантии? С его баблом – полк охраны можно выставить… Номер этот… Мне тоже интересно. До связи».

Мобильник – в шахту, реле на «шесть часов вечера после войны». Прощай, Черный камень… Вот так – откуда все начиналось, там и начало конца. Только был раньше Красноводск, а теперь Туркменбаши… Надо же было русскому форту дорасти до «баши» всех туркмен!

В сумерках Астманов пересек границу суверенного Азербайджана. Но вечерний свет не помешал стражам священных рубежей заметить и оставить на память вложенные в загранпаспорт зеленые бумажки.

В сумерках над Черным камнем выбило из старого сарая протуберанец, а через минуту-другую дружно занялись сухие шпалы и просоленная обшивка из бондарной клепки. Пограничный наряд доложил о пожаре, точнее о том, что сгорела хозяйственная постройка, а дом целый, но хозяин отсутствует. Как выехал до обеда, так и не возвращался.

Черноокая бакинская ночь… Воистину, за Дербентом – Восток! Воздух, вода, мясо, зелень, вино – иные! Мугам – сладкая истома сердца. Где струна, где голос? «Юбилейный… Двадцать пять, «четвертак», понимаешь, да? Святой человек!» – шепчет Астманову гостеприимный хозяин, «фармазон» Исмаил, глазами указывая на седого, сгорбленного певца.

Утром в аэропорту Туркменбаши вышел Зиямутдин Сулейман-оглы, гражданин Азербайджана, заместитель генерального директора фирмы «Манас». Он направляется в Ашхабад для встречи с потенциальными клиентами. Остановка в Кизил-Арвате объясняется тем, что в окрестностях города находится дорогая его сердцу могила.

Утром, у Черного камня, приметив дым над рыбацким домиком, схватилась за сердце полная гречанка. Водитель успокоил: были тут ночью пожарные, сказали, что сарай сгорел, а домик цел, только вот хозяина не нашли. Гречанка в сердцах хотела разорвать плотный листок с гербами, но потом одумалась и утолила ярость, сорвав с двери пластилиновую печать. Она – хозяйка. В абонентском ящике старого ишака не было никакой почты, кроме генеральной доверенности на ее имя. И как хозяйка она встретила вежливых, но очень настойчивых людей, имеющих право на обыск. Смотрите все, что нужно, ведь исчез человек. А зеленая тетрадка, чужим ее не нужно просматривать, прилипла к животу до того, как визитеры пересекли порог…

«Если гражданин Астманов объявится – непременно сообщу, давайте номер, куда позвонить…Кто он мне? Ты, капитан, у матери своей про Астманова спроси, кто он мне и кто ей. Они за одной партой, кажется, сидели. Так и скажи, Таня-гречанка рекомендовала… По существу? Друг, товарищ и брат по несчастью». Таня вытирает уголки огромных карих глаз…

Следы азербайджанского коммерсанта Сулейман-оглы оборвались в Ходженте. Через перевалы Шахристан и Анзоб в Душанбе прибыл гражданин России Алексей Астманов. Собственный корреспондент электронной газеты «Интерфакт. ру». Издание малоизвестное, безобидное, а потому аккредитацию в департаменте информации МИД Таджикистана Астманов прошел без труда. Конечно, сработали и старые связи. Правда, начальник департамента, задумчиво посмотрев на Астманова, сказал: «Леша, покайся, ты ведь не за этим сюда прибыл».

В июле 2001 года Душанбе стал Меккой для журналистов и шпионов, что уже давно одно и то же. Антитеррористическая коалиция готовилась нанести смертельный удар талибам и под этим предлогом размещала свои военные базы в столичных аэропортах среднеазиатских республик. Астманова позабавила суета в гостинице «Интурист» и у афганского посольства и восхитили непомерные цены на краткосрочные визы и место в вертолете. Нет денег – нет билета в театр военных действий! Афганцы уловили момент истины. Журналисты всех стран жаловались на алчность афганского консульства, но в столицу Северного Альянса – нищий поселок Ходжа-Багаутдин – рвались, как голый в баню. Это же высший пилотаж: «Наши камеры установлены на линии фронта…» и т. д. Полный расчет с талибами, приютившими Усаму бен Ладена, был близок.

Несмотря на визу и посадочный талон, за Пяндж Астманов не собирался, считая, что интернациональный долг он выплатил с процентами. К тому же в Ходжа-Багаутдине можно было встретить немало старых знакомых, а вот это было бы попросту опасно. Виза – часть легенды. Но судьба распорядилась иначе.