Наследница клана Лунных - Юлия Викторовна Меллер

Если простого солдатика ранят, то его не будут лечить, и можно получить статус почтенной вдовы.

Женщины одобрительно закивали.

— А как же лекарь?

— Живодёр! Всех поит какой-то затуманивающей мозги дрянью и ждёт.

— Чего?

— Умрёт солдатик от ран или нет.

— Зачем держать такого лекаря?

— А других тут нет. Говорят, он — как мы, — с опаской оглядываясь, делились сведениями женщины, сидя во дворе и спешно прихлёбывая из мисок выданное варево.

— Из Империи приходит денежка на содержании лекаря и покупку зелий, а вместо лекаря — душегуб, только он не людей резал, а скотинку мучал. За это его выгнали из деревни, а после уже он попался на разбое и вот…

— Так может, и нам так повезёт? — обрадовалась одна из товарок. — Я умею крыс травить, а ещё знаю, как сонное зелье варить. Может, и меня лекаркой сделают?

— Говорят же тебе, ему даже денег не платят!

— Зато отдельным жильём обеспечат, почёт и уважение окажут, а заработать я сама могу… мужиков-то тут полно!

— Везучая! А мы крыс никогда не травили. Знать бы, что в жизни пригодится, так научилась бы.

Маха хмурилась, а Анха слушала, наблюдая за женщинами. Все они воспрянули духом и смотрели на местных свысока. Откуда взялся этот снобизм, она не могла понять. Большинство из них были отбросами в империи, а здесь почувствовали себя важными.

— А это, никак, наша болезная? — переключились «дамы» на Анху. — Одёжка свежая и сама как будто посвежела! Бабы, пока мы тут спину гнули, эта дрянь уже с кого-то поимела подарочки!

— Меня на кухне чуть кипятком не обварили, а потом ещё палками по спине прошлись, — выкрикнула обиду одна из женщин.

— Вот поэтому надо идти в казарму! Там никто тебя бить не будет, но если эта вперёд тебя полезет, то самые щедрые клюнут на её невинные глазки, а нам достанутся объедки.

— Ты чего говоришь! — подскочила Маха. — Мы в лекарской работать будем. Нам позора не надо!

— Ах, позора! — взорвалось общество. — А не много ли вы о себе мните? Вы такие же, как мы!

— Они хитрее нас. Всю жизнь такие, как они, облапошивали нас, не давали жизни, а теперь и здесь гадить начнут.

Анха с тревогой смотрела на раззадоривавших самих себя женщин. Справедливости ради, большинство сидящих здесь не участвовало в разговорах. Тихони прислушивались и что-то соображали, но активистки с энтузиазмом взялись формировать удобное им общественное мнение и давили им на растерявшихся подруг по несчастью. Впрочем, настроение активисток уже завтра могло перемениться, но здесь и сейчас, надрывающие горло дамы безнаказанно ярились и чувствовали себя хозяйками положения. Для Махи и Анхи всё могло закончиться плохо.

— Эй, ты куда?! — послышался возмущённый голос одной из тех, кто яро агитировал сначала за лёгкую жизнь в казарме, а потом вызверилась на Маху с Анхой. Все повернулись на её голос. Женщина упирала руки в бока и зло смотрела на Ланку, поднявшуюся и собирающуюся уходить.

— А твоё какое дело, падаль? — процедила Ланка.

Она не сомневалась в своём авторитете и сумела ещё в пути доказать, что умеет устраиваться, и связываться с ней не стоит. Но сейчас все вроде как бы объединились, а змеища Ланка осталась сама по себе.

— Ты кого падалью назвала? — оглядываясь на подружек, активистка угрожающе двинулась к давно раздражающей её девке, и совсем не ожидала, что та первая ринется вперёд.

Анха успела заметить, как Ланка вполне профессионально нанесла серию ударов своей противнице и после пнула её под зад так, что та полетела на замерших подружек.

— Порежу любую! — зло процедила Ланка и ушла, виляя бёдрами под оглушающую тишину.

Маха потянула Анху за руку, и они тоже быстренько скрылись, пока на них не выместили обиду. Забежали на кухню и под хмурыми взглядами поварского коллектива, отдали чисто подтёртые серым хлебом миски.

Анха уже поняла, что новенькие успели и здесь составить о себе неблагоприятное мнение. Всё это было ужасно неправильно и плохо для крепости. С таких мелочей рушится большая работа.

Княжна быстро обошла работников, касаясь их рукой, и когда все обернулись на неё, приложила руку к груди и склонила голову, чётко проартикулировав губами: «Спасибо, очень вкусно!»

— Она благодарит, — первой догадался кухонный мальчишка, и Анха улыбнулась ему.

Растерянные лица и тишина были ей ответом. Маха тоже поблагодарила и более не задерживаясь, они вдвоём направились в лекарскую.

— А ведь хорошо готовят, — как будто бы с удивлением заметила Маха. — Порция хорошая и мяса не пожалели, да ещё хлеба дали. Я припрятала хлебушка нам на вечер, — похвасталась она.

Анха вопросительно посмотрела на Маху. Она тоже хотела взять хлеб с собой, но не нашла, куда положить и съела.

— В тряпицу завернула и за пояс заткнула, — показала женщина и расстроено добавила: — Раскрошится, но нам не все ли равно? Будем, как птички крошки клевать и водой запивать, — улыбнулась она.

Анха, чтобы поддержать подругу, улыбнулась в ответ. Затормозив возле узкого прохода, ведущего наверх в башню, Маха быстро поднялась на несколько ступенек и оставила там сэкономленный хлеб. Потом засомневалась, вспомнив разговоры о крысах, но возвращаться не стала.

Подруги входили в лекарскую на цыпочках и старались углядеть возможную опасность до того, как станет поздно. Пахло в помещении травами, хотя вдоль стен прямо на полу валялись грязнющие комковатые матрасы со следами испражнений. На эти матрасы было противно смотреть, не то чтобы взять в руки и расправить, а люди должны были на них лежать.

— Странно, должно вонять, а не воняет, — прошептала Маха.

В лекарской было тихо, поэтому храп врачевателя они услышали загодя. Будить его не хотелось, но уходить было нельзя. Остановившись, подруги разглядывали своего начальника.

Высокий, сухопарый мужчина сидел на скамье, вытянув длинные ноги вперёд, и дремал. Его возраст приближался к зрелому, одежда не была свежей, хотя по воротничку было видно, что рубашку стирали часто.

В общем, обычный мужчина и ничего страшного в нём не было: крупноватый нос, выдающийся подбородок и даже есть ямочка на нем, чуть обозначены носогубные складки. Маха с Анхой успели разглядеть волосатые руки, сложенные на груди, и лежащую рядом лекарскую мантию, больше походящую на половую тряпку, прежде чем мужчина открыл глаза.

Взгляд блеклых серо-голубых глаз оказался холодным, неприязненным и