Блокада. Книга 2. Тень Зигфрида - Кирилл Бенедиктов

— И что ты сделал со своим противником? — недоверчиво спросил Шибанов. — Убил?

— Нет, — сказал Гумилев. — Он проиграл, потому что испугался и дернулся.

Пока они готовили револьверы, луна успела юркнуть за чернильную тучу. На расстоянии вытянутой руки человеческий силуэт размывался, превращаясь в сгусток мрака.

— Предлагаю стреляться на двадцати шагах, — сказал Лев. — Иначе только всех перебудим, а вопрос наш так и не решим.

Он сказал это так, что у Шибанова по спине пополз холодок. «А ведь он запросто может меня убить, — подумал капитан. — Повезет дураку — и привет, Александр Сергеевич! Вон Дантесу как подфартило на Черной речке!»

— Тридцать шагов, — сказал он решительно. — Это в два раза ближе, чем до мишеней, а в них мы оба с двух рук стрелять навострились.

— Не в темноте, — возразил Гумилев. — Ну, хорошо, пусть будет тридцать.

Они переговаривались так, будто между ними и не было никакой ссоры — спокойно и буднично. Словно Шибанов не бил Гумилева по лицу полчаса назад и не обзывал его лагерной вошью.

— Что ж, — сказал капитан, когда все приготовления были, наконец, сделаны. — «Пистолетов пара, две пули — больше ничего — вдруг разрешат судьбу его!»

— Теперь — самое сложное, — сказал Гумилев, пропустив мимо ушей классическую цитату. — Секундантов у нас нет. Можно стрелять так, как делали это ганфайтеры на Диком Западе — кто первый выхватит револьверы, но в темноте это не самый лучший вариант. Предлагаю воткнуть в землю спичку и зажечь. Когда она догорит, начнем стрелять.

— Нет, — покачал головой Шибанов. — Спичка должна быть ровно посередине, но она десять раз догорит, прежде чем ты вернешься на свою позицию. Пусть это будет не спичка, а палка, обмотанная тканью.

— Хорошо, — согласился Лев. — Но с места после того, как догорит огонь, сходить нельзя.

Капитан оторвал полоску от своей рубашки и намотал на сухую ветку. Поднес к ткани огонек своей зажигалки.

— Теперь воткни ее в землю и возвращайся на позицию, — велел Гумилев. Он стоял у своего рубежа, скрестив руки на груди. Оба «Нагана» висели в расстегнутых кобурах у него на поясе.

Шибанов хотел ответить колкостью, но сдержался. Какой смысл упражняться в остроумии, если сейчас заговорят пули? На всякий случай он подпалил тряпку с другого конца.

— Стрелять начинаем, когда огонь погаснет, — зачем-то повторил Гумилев.

Капитан быстрой рысью вернулся на свою позицию. Палка горела, но как-то неохотно. Ее мерцающий свет отбрасывал на утоптанную землю стрельбища странные тени.

«Буду стрелять ему по ногам, — решил Шибанов. — Убивать не стану. Главное, чтобы он в меня случайно не попал…»

Ему вдруг стало очень страшно — куда страшнее, чем когда по его самолету лупили немецкие зенитки.

«А ведь Левка же мой товарищ, — подумал капитан. — Мы вместе должны были секретное задание выполнять… Его вон шеф из лагеря специально вытащил… а я ему сейчас пулю в ногу всажу, и все, операция «Вундеркинд» медным тазом накроется… ну, а если не я ему, а он мне, результат будет тот же…»

— Эй, гусар, — крикнул он Льву, — предлагаю решить дело миром. Если хотите, могу даже принести вам свои извинения!

Гумилев не ответил. Огонек догорал, и его фигура теряла четкие очертания, оплывала, превращалась в тень.

— Ну и черт с тобой, потом же сам жалеть будешь! — сплюнул Шибанов. Он чувствовал нестерпимый зуд в кончиках пальцев — так им хотелось поскорее ощутить тепло деревянных щечек рукояти револьверов. Взгляд его метался от угасающего огонька к расплывающейся тени противника. Как понять, когда огонь потухнет окончательно? А если ему примерещится, что он уже потух, а в действительности он еще будет тлеть?

— Приготовились, — мертвым голосом скомандовал Гумилев. — Через несколько секунд он погаснет.

Огонек мигнул последний раз и на стрельбище воцарилась полная темнота. Руки Шибанова метнулись к револьверам. И в это мгновение темноту рассек луч сильного армейского фонаря.

— Оружие на землю! — гаркнул чей-то голос. — Оба!

Капитан замер. Он узнал этот голос. Но ему еще никогда не приходилось слышать, чтобы в нем звенела такая ярость.

— Я сказал — оружие на землю! — повторил Жером, вставая между дуэлянтами. Гумилев нехотя выполнил приказ — оба «Нагана» уже были у него в руках. — Капитан, к вам это тоже относится!

«Вот и все, — подумал Шибанов, — теперь-то уж точно мне одна дорога — в штрафбат…»

Он аккуратно положил револьверы на землю и отошел в сторону.

— Вы оба, — сказал Жером лязгающим голосом, — хуже, чем саботажники. Вас надо судить по законам военного времени. И будьте уверены, на этот раз я вас покрывать не стану.

Он собрал револьверы и проверил, заряжены ли они.

— Что с часовым? — спросил Жером.

Шибанов засопел.

— Да что с ним сделается? Сидит себе в оружейке связанный…

— Пойдете под трибунал, — сказал командир. — Оба.

Он повернулся и зашагал к оружейке.

— Откуда он узнал? — шепотом спросил Гумилев. — Мы вроде не шумели…

Капитан поразмыслил.

— Васька заложил, больше некому. Он знал, что я тебя искать пошел, вот и решил командиру стукануть. Чудило деревенское…

— Сам ты больно городской, — сказала темнота голосом Теркина. — Если бы я Жору не предупредил, один из вас тут бы уже мертвым валялся. А может, и оба. Петухи вы гамбургские…

— Ну, сейчас я до тебя доберусь! — рявкнул Шибанов, бросаясь на звук.

Гумилев схватил его за руку.

— Не надо, капитан. Теркин все правильно сделал.

— Дураки вы оба, — сказал Василий. — Родина вас кормила, поила, обучала всяким премудростям. Как с парашютом прыгать, как бомбы мастерить, как с двух рук стрелять. Не для того же, чтоб вы друг в друга потом палить начали!

Он присел на корточки и принялся скручивать «козью ножку».

— Эх, — сказал он с тоской, — какая команда была! Как мы Гитлера в заложники брали — ведь любо-дорого глядеть было! Все испортили, поганцы…

— Ладно, старшина, — Шибанов от досады закусил губу, — не трави душу, и так тошно…

— И главное — было бы из-за чего! — не обращая на него внимания, продолжал Теркин. — А то — из-за бабы…

— Василий, — не вытерпел Гумилев, — не лезь не в свое дело, пожалуйста!

— Ладно, — пожал плечами Теркин. — Не полезу. Но тогда и ты туда не лезь, Николаич.

— Не понял, — медленно проговорил Лев. — Ты что это имеешь в виду?

— Да то, — Теркин затянулся козьей ножкой. В свежем предутреннем воздухе разлилась крепкая махорочная вонь. — Я, когда понял, что вы смертоубийством заняться решили, сразу к Жорке тыркнулся. Ну, он мне открыл — правда, не сразу. Стоит на пороге, в дом, конечно, не пускает. Но я так через плечо ему гляжу и вижу, в постели у него — Катерина, простыней прикрывается…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});