Блеск клинка - Лоуренс Шуновер

— Это правда, сэр Роберт. Пьер через несколько дней покинет Монпелье. Министр направляет его в Константинополь в связи с возмутительно высокой платой лоцманам в Босфоре. Без сомнения вопрос будет быстро решен, потому что у Пьера большие способности к математическим расчетам, связанным с торговлей.

— Ты делаешь успехи, юноша, — сказал граф, а Луиза добавила:

— Я так рада за тебя, Пьер.

Клер протянула руку, чтобы погладить лошадь, перешедшую от нее к Пьеру, но животное отпрянуло от чужой руки.

— Моя бедная любимица, — сказала Клер. — Ты забыла свою старую хозяйку. Она не только толстая, но и неблагодарная, Пьер.

— Я собирался немного покататься на ней сегодня вечером перед возвращением домой, — пояснил Пьер. — Я виноват, что так мало о ней заботился. Если сэр Роберт не возражает, и если вы хотите возобновить знакомство с лошадью, я сочту за честь прокатиться с вами. Может быть, я успею показать вам некоторые городские достопримечательности до наступления темноты.

Красивое лицо де Кози стало мрачнее грозовой тучи, да и сэр Роберт был поражен почти так же, как в тот вечер, когда Пьер попросил у него коня.

Де Кози сказал:

— Это слишком самонадеянное предложение, Пьер, и ты знаешь это.

— Почему самонадеянное, Бернар? — спросила Луиза. — Ты говоришь, как наша мать. Пьер не похитит девушку.

— Нет, не похитит, — сказал сэр Роберт, слегка улыбнувшись. — Пьер известен тем, что возвращает юных леди, а не пускается с ними в бегство.

— Я имел в виду не это, — возразил Бернар.

— Не знаю, — сказал сэр Роберт. — Конечно, твоя мать, Клер, взорвется как бомба, но я не запрещаю тебе прокатиться с ним, если хочешь.

— Мне действительно хотелось бы возобновить знакомство с лошадью, — произнесла Клер.

Бернар почуял, откуда ветер дует, и сразу же сказал:

— Пьер достаточно надежный сопровождающий, сэр Роберт, — он заложил руки за пояс, — все знают, что он мой лучший помощник.

— Это естественно придает определенный вес моему заурядному занятию в этом торговом городе, сэр Роберт, — сказал Пьер, изящно, по-аристократически поклонившись в седле. В его голосе не было и тени злости, и это восхитило сэра Роберта.

— Конечно, конечно, — отозвался граф. — Ну, хорошо, только не задерживайся, дочка.

— Не забудь, что завтра у нас встреча с министром, Пьер, — предостерег де Кози. — Не останься за стенами города! О, мой Бог, что я говорю? Сейчас ведь ворота вообще не запирают.

Пьер снова поклонился. Удовольствие, которое он чувствовал, не отразилось на его лице, как раньше смущение не отразилось в его голосе. Они повернули коней и направились размеренным шагом в направлении замка.

— Луиза, — произнес сэр Роберт, — тебе необходимо напрячь свой ум, чтобы придумать для меня оправдание перед графиней за это исключительное нарушение этикета. Ты помнишь, как она в прошлом году задирала нос перед сыном барона. Ну да ладно, я сражался при Азенкуре. Я не боюсь твоей матери.

— Я напомню ей, что провела с ним целую ночь, и это не причинило мне вреда, — отважно заявила Луиза. — Кроме того, по-моему, он выглядит на коне очень благородно. Мне всегда казалось, что у Пьера благородный вид.

— Тогда и он, и его лошадь были моложе, — сказал сэр Роберт, покачав головой. — Лошадь действительно слишком толста. Думаю, надо подарить ему другую. Нет, смелый молодой человек, наверное, сам попросит об этом!

Если графиня молилась, чтобы Клер выросла прекрасной, то, должно быть, благословенные святые в небесах все сразу склонили свои чуткие и сострадательные уши и вняли ее мольбам. По крайней мере, для возбужденного и настороженного Пьера, скакавшего рядом с ней по улицам Монпелье, Клер де ла Тур-Клермон была сияющим чудом, призванным к жизни совместными действиями небесных сил. Его одинокое сердце раскрылось как вход в святилище; образ Клер вплыл туда на серебристом облаке, золотой ключик повернулся и запер его там.

Алхимия внезапной всепоглощающей любви вызвала таинственное обострение всех его чувств, так что у него появилась сверхъестественная чуткость ко всем незначительным и несвязным явлениям окружающей действительности. Глядя на Клер и думая только о ней, он одновременно, как вездесущий дух, замечал птенцов дрозда, которые только что вылупились из пятнистых зелено-голубых яиц на дереве высоко над его головой; их мать держала в клюве улитку и била ею о булыжник, чтобы достать корм птенцам. Светлячок влетел в ухо собаки, дремлющей на мостовой; собака дернула ухом, и насекомое улетело прочь, прочертив тонкий пунктир пульсирующего зеленого свечения. Бриз раскачивал цепочку задвижки на дверях магазина, который кто-то забыл запереть, а на колокольне соседней церкви начал поскрипывать колокол, раскачивающийся на цапфе. Пьеру, потерявшему представление о времени, показалось, что минуло столетие, прежде чем старый звонарь сумел достаточно раскачать тяжелый колокол и привести его обод в соприкосновение с языком. В воздухе поплыл священный звон, и все в Монпелье склонили головы, кроме Пьера, и молились. Пьер тоже молился.

Высокая светловолосая девушка, от присутствия которой так смешались мысли ее спутника, не походила на худого подростка, сбежавшего по каменным ступеням благоухающего замка в Париже много лет назад. Клер де ла Тур-Клермон быстро обрела женственность и зрелость. Она отлично сознавала свою красоту и ее волнующее действие на мужчин. Прежде чем ее фигура переросла подростковые формы, от которых к счастью не осталось и следа, она привыкла слышать, как все достойные внимания юноши из соседних имений превозносили ее рыжие волосы, фиалковые глаза, алые губы, щеки, похожие на розы, руки в форме лилий, маленькие ножки, ее грацию, осанку, манеры. Самые пылкие из них говорили о красоте ее тела откровенным языком, что в тот период считалось в рамках приличий. Она понимала и принимала эти восхваления, поскольку всякому было очевидно (и ее мать уверила ее в этом), что они вряд ли преувеличены. Другие молодые люди, более интеллектуального склада, сочиняли изысканные оды ее уму. Клер они мало интересовали. А немногочисленные благочестивые юноши, колебавшиеся между карьерой священника и службой в армии, двумя по-настоящему благородными профессиями, говорили о ее душе. Их разговоры приводили Клер в замешательство. Она никогда не встречалась с купцом, если не считать великого Жака Кера и ее благородного родственника Бернара де Кози, которого графиня, ее мать, по необъяснимой причине считала наиболее подходящим из ее поклонников.

Если бы не сэр Роберт с его непростительным равнодушием к судьбе дочерей, убежденно заявляла графиня, обе ее привлекательные дочери давно бы вышли замуж, имели свой кров и кусок хлеба, причем одна из них, неважно которая, вышла бы за Бернара с его элегантными манерами и принадлежностью к древнему и высокому роду.