Ротмистр - Евгений Акуленко

— Один, что ль живешь? — не то спросил, не то утвердил Вортош, прохаживаясь по скрипящим половицам.

— Один, — хозяин брякнул на плиту видавший виды чайник, подбросил в топку пару поленьев.

— Мы из кадастровой палаты будем. По земельным вопросам…

— Угу, — пробурчал хозяин, ощупывая ушибленный бок. — Вижу я из какой вы палаты…

— Ты, дядя, не серчай на нас, — примирительно произнес Ревин, — мы за постой заплатим.

— Ну, ладно, коли так… Звали хозяина Евлампием Ивановичем. Был он на хуторе фельдшером. А по совместительству еще хирургом и ветеринаром. И акушером выступать ему доводилось, когда у жена станционного смотрителя от бремени разрешалась. К пустому чаю выставил Евлампий Иванович медовик, настолько засохший, что впору не кусать его было, а колоть ножом. Почаевничали, разговаривая о том о сем. Хозяин осторожничал, с незнакомцами откровенничать не спешил. Господа и не торопили. Решили осмотреться сначала, поутру по округе погулять. Глядишь, и строгий спрос чинить не придется. Либо сами люди расскажут, либо еще как ситуация прояснится.

— Спать, вот, у печки будете, — Евлампий Иванович вынес тюфяк, набитый сенной мякиной. Помялся, покряхтел, и гостей напутствовал: — Да ночью на двор не ходите!.. Коли приспичит по нужде, там охапка соломы в сенях. Я приберу после… Уразумели?

— Да как прикажете, — пожал плечами Вортош. — А что за напасть-то такая?.. Хозяин не ответил. Затушил фитиль и полез впотьмах к себе на лежанку. После уже, копошась в одеялах, пробубнил под нос:

— Можете сходить… Коли жизнь не дорога…

Вортош проснулся, когда уже рассвело, и обнаружил себя в горнице в одиночестве. Спал он этой ночью плохо, ворочался, метался, вскидывался то и дело в непонятной тревоге, но, слыша мерное посапывание Ревина и храп хозяина, успокаивался немного, вновь проваливался в тяжелое забытье, то распахиваясь от жары, то кутаясь в пальтишко, которым укрывался.

Ревин отыскался во дворе. Полковник самозабвенно колол дрова, виртуозно орудуя топором. Вортош поневоле залюбовался товарищем: бодр и свеж, себя же он ощущал полностью разбитым.

— Помогает собраться с мыслями, — Ревин кивнул на груду поленьев, загнал топор в колоду. — Как спалось?

— Спасибо, ужасно… А где наш фельдшер?

— Подался к соседям с визитом.

— Скажите, Ревин, а вы ничего не слышали ночью?

— Ну, если не считать переливов с печки и ваших стенаний… А вы? Вортош дернул плечом.

— Не знаю… Мне показалось, вокруг дома кто-то ходил… Ревин помолчал, раздумывая о чем-то и, наконец, решился:

— Идемте!.. Помните, вы давеча едва не угодили в капкан? Так вот осторожнее, здесь есть еще… Вот ваш след на снегу, видите? Вортош кивнул.

— А вот этого вчера не было… Отпечаток ноги Вортоша в лежалом насте приминал по краю еще один. Отчетливо его рассмотреть не удавалось, смерзшаяся ледяная крупа плохо держала форму, но в том, что кто-то здесь был, сомнений не оставалось.

— Ну, так это хозяин наш, наверное… Ревин покачал головой.

— Ночью он не выходил, даже не вставал, я бы услышал. А утром я поднялся раньше всех.

— Еще нашли что-нибудь?

— Снега мало, — покачал головой Ревин. — Тот, что намело по ямкам, взялся коркой, земля мерзлая… Непонятно… Вы завтракали?

— А есть чем?

— Да, гречневая каша в чугунке. С салом. Не телячьи отбивные конечно, но, судя по всему, тоже вполне ничего себе.

Перекусив, господа прогулялись по окрестностям и совершили инспекцию подворий. Дом с кирпичным фундаментом занимал станционный смотритель с женой и грудным ребенком. Мрачная женщина с черными кругами под глазами не удостоила гостей ни взглядом, ни словом, и, баюкая непрерывно орущего младенца, скрылась в другой комнате. Смотритель предъявил земельную метрику и проводил господ в огород. Точнее, выпроводил. Вон, мол, межа. Перемерять саженью? Извольте-с! А мне нездоровится, знаете. Пойду прилягу… По соседству со смотрителем проживали обходчики путей. Первый обходчик по прозвищу Седой следил за участком в пятнадцать верст налево, если глядеть от хутора. Второму, по фамилии Кривошеев, достались четырнадцать верст вправо. С Седым побеседовать не удалось, потому как ушел он спозаранку по шпалам. А Кривошеев, напротив, оказался дома и в весьма веселом расположении духа, поскольку, не смотря на ранние часы, успел уже пропустить внутрь стаканчик-другой.

— Матушка моя, — представил он хлопочущую у стола сухенькую женщину и подставил макушку под материнский поцелуй. — Прошу вас, господа, с нами отобедать чего ни стало с нами.

— Благодарю, — отозвался Вортош, — разве что чайку…

— Кто же вы будете такие? Откудова в наших краях?

— По земельным делам мы. Из уезда…

— Эвона, хватили! — махнул рукой Кривошеев. — Тут земли сколь угодно! Желаешь — паши, желаешь в бочки засаливай! Вона надысь соседка Прасковья-то померла,

пашня гуляет. Не надо никому!.. Ничейная землица-то выходит, — Кривошеев понизил голос, — дармовая!.. А все отчего?

— Отчего? — переспросил Вортош.

— Оттого, что нету порядка! Вот, к примеру, я. Захочу — пойду по путям, захочу — дома останусь.

— Ой, не ходи, сынушка, не ходи! — запричитала мать.

— Сегодня, так и быть, не пойду! — Кривошеев залпом опрокинул полстакана, со стуком утвердил тару обратно и потянулся за квашеной капустой.

— А что же смотритель станционный?

— А что смотритель?.. Что это за смотритель такой, которого я по матери могу,

— Кривошеев икнул, покосился на образа и мелко перекрестил рот. — Прости Господи!.. Нет порядка в отечестве! Нет!..

— Скажите, — спросил Ревин, — а соседка ваша, Прасковья она старая была или молодая?

— Да не то, чтобы старая, — Кривошеев пожал плечами, — но и не молодая. Так себе, бабенция…

— А от чего же она умерла?

— Так известно от чего, — хмыкнул Кривошеев.

— От чего все умирают, оттого и она, от смерти, — мать неодобрительно покосилась на сына.

— Ладно, засиделись мы! — вскинулся Вортош. — Спасибо!

— А это вы вчера стучались-то? — прищурился на господ Кривошеев.

— Мы, — кивнул Ревин. — Отчего ж вы не открыли?

— Так известно отчего, — Кривошеев снова хмыкнул. — Не открывают у нас по ночам-то… Потому как нет порядка в отечестве! Нет!.. На месте хаты, где жила покойная Прасковья, остались только обгорелые головешки да куча битого кирпича от печи. Странное дело, но следов таких пожарищ обнаружилось на хуторе несколько. Не жгут в селах пустующие дома. Стоят себе такие с заколоченными окнами да дверьми, ждут новых жильцов. Кому, край как надо сына отселить, отделить хозяйство, кого красный петух клюнет. А в Жох-Пырьевке ни одной заброшенной хибары. Но куда большее удивление вызвало у приезжих господ посещение кладбища. Вортош, тот всегда говорил, что изучение местности нужно начинать с погостов, где, словно в зеркале, отражаются последние несколько лет жизни селений. Каков средний возраст усопших? Много ли мертворожденных? Кого больше, мужчин либо женщин? Сколько за оградой самоубийц и иных хоронимых без креста? На основании этих вопросов можно нарисовать развернутую картину, которая высветит многие скрытые моменты. По виду Жох-Пырьевское кладбище ничем не отличалось от тысяч других: та же покосившаяся, упавшая местами ограда, врата под крышей из драни, почерневшая от времени икона под коньком. По соседству со старыми безымянными могилами — несколько свежих. Их сразу видно по крепким крестам и надписям, которые еще можно разобрать. Вот здесь, пожалуй, сходство заканчивалось. Все до одной новые могилы стояли раскопанными. Не просто с разрытыми холмиками, а именно раскопанными. Кое-где виднелись доски гробов: на Руси кого хоронят в домовине, кого так.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});