Особый район - Юрий Козловский

Он так и не понял, что сделал. Просто посмотрел на пузырь и представил, что изо всех сил давит на него взглядом. И произошло невероятное. Пузырь вмялся внутрь, и поверхность камня разгладилась, снова став плоской.

То, что произошло потом, по силе воздействия затмило все, случившееся раньше. Казалось, что прорезавший тишину жуткий вопль должен быть слышен по всему району. В вопле слились миллиарды голосов, в которых можно было различить злобу, отчаяние, тоску по несбывшимся надеждам и ненависть, ненависть, ненависть… Звук нарастал и становился невыносимым, даже Страгон сжал голову руками и тихо застонал. Но Артем все равно понял, что они победили.

А потом тьма, будто до того она держалась за внутреннюю поверхность камня из последних сил, а теперь эти силы иссякли, оторвалась и рухнула в бездну. Вопль сразу смолк. Камень стал погружаться в землю, и через минуту на его месте осталась лишь неглубокая воронка. Страгон побледнел и мягко опустился на землю. Аня сомлела еще раньше. Артем сел прямо на землю, положив голову девушки себе на колени. Он один остался в сознании, хотя это стоило ему огромных усилий. Кто-то должен был оставаться на ногах…

Глава 19

Одержимый

Вода бежала по крутому распадку, заглушая своим шумом все другие звуки. Русло было усеяно большими камнями, о которые вода разбивалась, образовывая перекаты и водовороты. Лежи камни ближе друг к другу, можно было бы попытаться перейти на другой берег, перепрыгивая с одного на другой, но Хлуднев трезво оценивал свои возможности и понимал, что если сорвется, то уже через несколько секунд течение будет тащить его с разбитой башкой и переломанными костями. А рисковать было никак нельзя, потому что с каждой минутой он все сильнее чувствовал зов источника счастья, до которого он обязан был дойти живым.

Те, кто гонится за ним, думают, что ему понадобится неделя, чтобы достичь того места, куда он так стремится. Дурачье! Да, они подозревали, что источник укрепит его силы, но не думали, что это произойдет так быстро. Хлуднев шел почти сутки, не чувствуя усталости и не испытывая потребности в пище и сне. Шел он даже в темноте, каким-то чудом находя дорогу, и ни разу не оступился на покрытых скользким лишайником камнях. Если так пойдет и дальше, то цели он достигнет уже завтра к вечеру, вчетверо быстрее оптимистических раскладов приисковых лохов. А погоня безнадежно отстала — он знал, где она находится каждую минуту. Стоило закрыть глаза и подумать о них, и преследователи возникали, как на картинке, каждый на том месте, где находился сейчас. Ничего, дайте только добраться до места, думал он, и все вы проклянете момент, когда появились на свет!

Опасаться следовало только двоих. Первым был Бестужев с его проклятым самолетом, а вторым — старикан, невесть откуда появившийся в районе. Хлуднев не понимал, почему он должен бояться именно их, но голос приказал ему держаться от них подальше, пока не настанет момент соединения, великий миг, когда он припадет к источнику. Тогда ему не будет страшен никто. Но почему-то именно этих двоих он не видел, будто они покинули район или укрылись за непроницаемой завесой. Любого другого — пожалуйста, а этих нет. Сосредоточившись, он видел даже поганого мента Сикорского, почему-то оставшегося в поселке, видел директора Незванова, но эти двое оказались недосягаемы.

Больше полугода Хлуднев просидел в тесной камере, лишенный общения с кем-нибудь, кроме тупых охранников, из которых невозможно было вытянуть лишнее слово, и которые до дрожи в коленках боялись его. Он не знал ничего о том, что происходит за высоким забором со спиралью колючей проволоки, окружающим золотоприемную кассу, отчего двор был очень похож на зону. В одном Хлуднев был твердо уверен — район по-прежнему отделен от большого мира невидимой преградой, иначе он давно уже оказался бы в настоящей зоне.

А недавно у него в голове впервые прозвучал голос, и Хлуднев подумал, что сходит с ума. Но потом поразмыслил и решил, что настоящему дурику никогда не придет в голову мысль, что у него едет крыша. В тот же день он понял, что ему выпало счастье стать избранным…

Голос отвечал на любые вопросы, научил видеть происходящее далеко за пределами тюрьмы, знать, где находится тот или иной человек, видеть будущее. Подсказывал решения и поступки. И, главное, рассказал про источник, открыв который Хлуднев обретет такую безграничную мощь, что сможет осуществить самые заветные мечты.

Голос открывал перед ним весь мир, рисовал такие радужные перспективы, что у запертого в тесной каморке без окон Хлуднева сладко замирало сердце. Как наяву, перед ним проносились яркие картины триумфа и мести обидчикам. Чтобы грезы стали реальностью, нужно было всего лишь добраться до источника, путь к которому уже светился перед ним яркой огненной полосой, и выполнить предназначение. Голосу невозможно было не верить. Услышав его, Хлуднев стал следовать указаниям, и вот результат — он на свободе, и скоро, очень скоро все это тупое быдло — красноармейские, узкоглазые и, тем более, старатели, упадут перед ним на колени! А Бестужев, посмевший так обойтись с ним, оба мента — Сикорский и Винокуров, директор прииска и еще несколько человек узнают, что такое настоящие мучения, прежде чем умереть. Для начала он заставит каждого жрать из параши…

О побеге Хлуднев думал давно, с первого дня помещения в камеру, и даже выточил из стальной полосы, оторванной от кровати, длинную острую заточку. Останавливало только то, что бежать было некуда. Единственная мысль, которая приходила ему в голову, — это вернуться на Хатагай-Хаю и, грохнув парочку самых ретивых, вернуть себе власть. Он всерьез обдумывал эту идею, но тут появился голос, и все изменилось. Не надо было больше ничего планировать, голос все решал за него.

Вчера утром, прощупав тайным взглядом окрестности своей тюрьмы и убедившись, что вокруг нет ни одного человека, Хлуднев понял — лучшего момента не будет. Достал из нычки несколько спичек и кусочек чиркала, оторванный от коробка, сбросил на пол заранее распоротый матрас и поджег вату. Когда камера наполнилась дымом, он схватил табурет и стал колотить в дверь, с криком «Пожар! Горю!».

Если бы его караулил профессиональный дубак, то он скорее всего не поддался бы на такое дешевое разводилово. Но это был обычный мужик, которому сунули в руки «наган» и велели стеречь арестованного. Он не знал зоны и не имел понятия о повадках блатных, поэтому поступил именно так, как предполагал Хлуднев. Так, как и должен был поступить лох. Увидев дым и услышав жалобные крики (тут уж Хлуднев постарался), он первым делом открыл камеру и бросился вытаскивать погибающего в огне узника. Хороший был человек, жалостливый! — ухмыльнулся Хлуднев, вытирая лезвие от крови. Через несколько минут он был уже в лесу, который почти вплотную подступал к ограде золотоприемной кассы, а еще через два часа преодолел первый перевал и очутился в большой пологой долине. Идти по ней было легко, но так же легко его могли заметить с воздуха, и Хлуднев свернул под спасительную тень деревьев. Вскоре он почувствовал прилив сил, и голос подсказал — это источник поддерживает его, и чем ближе он будет подходить, тем больше сил будет в него вливаться. Для того, чтобы открыть проход, освободить дорогу живительному источнику, их понадобится много.

Слушая голос, Хлуднев вспоминал свою жизнь и с каждой минутой убеждался, что вся она была подготовкой к великому событию. По сути, он всегда знал, что стоит неизмеримо выше людишек, населяющих этот говенный, протухший мир, и потому с самого детства в грош не ставил такие понятия, как дружба, любовь, нежность. В детском саду для него не было большего удовольствия, чем бить или щипать исподтишка других детей, чтобы потом насладиться их плачем. В школе, если кто-нибудь приходил в новой куртке или пальто, он подкрадывался в гардероб и незаметно вспарывал одежду половинкой лезвия, которую всегда носил с собой. Делал он это вполне осознанно, потому что чужие обиды и страдания доставляли ему наслаждение.

Отца он не знал, а мать тряслась над своим ненаглядным Мишенькой, как клуша, и к восемнадцати годам так надоела ему, что он не мог смотреть на нее без чувства гадливости. Тем более что жили они в однокомнатной квартире, где невозможно было избавится от навязчивой опеки. Во сколько бы Хлуднев ни возвращался домой, хоть под утро, он каждый раз видел в окне около отодвинутой занавески ее силуэт. Пока он поднимался по лестнице, она успевала лечь в постель и сделать вид, что спит. Однажды, придя ночью в плохом настроении, он высказал ей все, что о ней думает, и ушел на кухню. Через несколько минут услышал приглушенный хрип, вернулся в комнату и включил свет. Мать лежала на кровати с посиневшим лицом и, глядя на него умоляющим взглядом, пыталась что-то сказать. Хлуднев сел на диван и завороженно замер, не сводя с нее взгляда. Он не чувствовал ни жалости, ни сострадания. Только любопытство и жадный интерес к смерти. Когда мать затихла, он, не желая оставаться в одной комнате с мертвым телом, спустился к телефону-автомату и вызвал «Скорую». После похорон он ни разу не был на ее могиле…