Электрические тела - Колин Харрисон

Целями на ту неделю были: 1) Освоить программу Д-базы. 2) Окончательно отучиться кусать ногти. Саманте тогда было всего двадцать семь, она была добрее и сочнее. Кожа у нее была невероятно гладкой, еще девичьей. По-моему, в тот момент она только начала осознавать и осваивать все возможные взаимодействия между работой и сексом. Женщины так делают, как бы они ни возмущались, когда мужчина навязывает отношения женщине, занимающей более низкое служебное положение. Позже Саманта станет жестче и изысканнее. Она начнет зарабатывать большие деньги, и месяц за месяцем к ней домой будут тянуться мужчины, скрашивая ее одиночество.

Я никогда не был способен испытывать горькие чувства к женщинам, с которыми спал. Отношения могли сгореть, но я вспоминал каждую женщину – или в некоторых случаях девушку – с некой грустью, сожалея о хрупкости отношений. Я с печалью вспоминал, какими юными и невинными мы были. Даже мое деловое соитие с мисс Наджибуллой, платной куртизанкой из клуба Президента, со временем покроется слоем дешевой ностальгии. Я считаю это своим недостатком – и, наверное, Саманта это во мне увидела и поняла, что можно переспать со мной и таким образом в будущем обезопасить себя от возможной жестокой конкуренции в Корпорации. Однако в тот момент я этого не понимал. Я помню, как пришел домой поздно вечером после того, как мы это сделали – в то время мне для этого достаточно было пройти пешком пятнадцать кварталов, – и принял душ. Лиз вернулась домой поздно и разделась у кровати. От нее еще пахло рестораном: дымом, пролитым пивом, лимонными корками и недоеденным филе меч-рыбы. Она устало швырнула одежду на пол и упала в постель, а я думал о том, что жизнь обладает какой-то странной щедростью, если я могу за один вечер переспать сразу с двумя женщинами. Я поступил нехорошо: ведь я обещал Лиз, что никогда не стану этого делать. У меня не было причин нарушать свое слово, но это было невыразимо приятно. Я точно знал, что меня никогда не поймают, – и так оно и было, если не считать того, что Лиз погибла прежде, чем я набрался храбрости, чтобы во всем ей признаться. А я собирался это сделать – по правде говоря, думал об этом каждый день. Когда ты лишен возможности покаяться, ты лишен и возможности получить прощение. Я был окончательно лишен этой возможности.

Все утро я беспокоился, что всем в Корпорации известно, что именно Джеку Уитмену, вице-президенту с тридцать девятого этажа, предназначалась эта надпись. Я жевал антациды. И мне не стало лучше, когда ко мне в кабинет зашел Билз. Его крупная, красивая фигура заполнила дверной проем.

– Давай сегодня пойдем на ланч вместе, – сказал он. – Поговорим.

– Поговорим?

Я сразу же подумал, не рассказали ли ему о граффити.

Его лицо было каменным.

– Нам с тобой необходимо поговорить.

Возможно, он был прав. Мы договорились встретиться в час в дорогом индийском ресторане, затянутом огромными полотнищами красновато-коричневой ткани, так что казалось, будто вы внутри громадного сердца. Я пришел туда первым, и меня провели вглубь зала, где было меньше посетителей. Не отрывая взгляда от скатерти, я прислушивался к разговору двоих мужчин за соседним столиком.

– Когда тебе звонят, не говори: «Я отказываюсь давать комментарии», – сказал первый.

– Они это обожают: это можно истолковать как чувство вины.

– Да. Совершенно верно. Вместо этого надо говорить: «Я не могу помочь вам в этом вопросе». Это очень хорошо. Эти слова можно процитировать, тут нет официального отказа говорить и выражено уважение к роли журналиста. Это показывает, что вы понимаете: им надо работать. Это очень тонко, но это действует.

– «Я не могу помочь вам в этом вопросе»... – задумчиво повторил его собеседник.

– Да. Вот что ты говоришь, когда тебе звонят.

С другой стороны сидел плотный мужчина, одетый в псевдонепринужденном стиле литератора, со стянутыми в хвост волосами. Я решил, что это редактор какого-нибудь журнала или издательства. Он разговаривал со знаменитым южноамериканским поэтом, который создал себе имя, воспевая мучения в бразильских трущобах (и который сейчас, как я прочел, проводил большую часть времени в Сан-Франциско, Париже и Нью-Йорке). Пока официанты покорно сбрасывали крошки со стола на медные подносы, двое мужчин с наслаждением осуждали преступное равнодушие администрации к беднейшим слоям населения. Всего за несколько минут они рассмотрели американскую внешнюю политику в Латинской Америке, последнее решение Верховного суда США, культурную запущенность пригородов и сочность овощей в вошедших в моду салатах. Мне пришло в голову, что Долорес, скорее всего, никогда не обедала в подобных заведениях.

Билз вошел в ресторан, бесцеремонно растолкав индийских уборщиков, наслаждаясь своей крупной фигурой. Он спешил – и будет спешить до самой могилы. Он увидел меня, но заметил какого-то знакомого из Си-би-эс и остановился поговорить, не присаживаясь, чтобы быть заметнее. Несмотря на активные занятия теннисом, у него начал расти живот. Много лет назад, когда мы изо всех сил старались быть друзьями, он настаивал, чтобы после работы мы заглядывали в небольшое заведение на Бродвее, между Пятьдесят второй и Пятьдесят третьей. Это был топлес-бар со сценой. Туда можно было попасть, поднявшись по узкой грязной лестнице. Огромный черный мужчина в костюме и галстуке провожал вас к столу у сцены и спрашивал, что вы будете пить. Мелькали разноцветные огни, зеркальные шары кружились. Тем временем девицы, танцующие на сцене, уже приближали к самому вашему лицу свои бикини, узенькие подвязки с розочками, кожаные шортики... Некоторые из них скучали или притворялись, но некоторые выглядели убедительно. Они были очень умелыми, поскольку заведение находилось в центре Манхэттена. Напитки были слишком дорогими, бесплатные закуски сводились в основном к самому дрянному сыру. Но мы были женатыми мужчинами, а это зрелище нас захватывало и возбуждало. Там была очень крепенькая техасская девица, которая выглядела лет на восемнадцать, ее волосы, словно шелковый занавес, струились по телу, которое было по-змеиному гибким. Когда она с силой кружилась у бронзового шеста, можно было слышать, как в дереве стонут винты. Меня она совершенно не волновала, и я отстраненно гадал, понимает ли она на самом деле, что она делает со своим ртом во время танца. Но Билз, женатый на тяжелозадой блондинке, родившей троих детей, весивших больше четырех килограммов, был заворожен этой юной девицей, ее подтянутым гладким телом. Она выглядела такой плотной. В первый раз он сунул ей в трусики больше десяти купюр.

Став вице-президентом, он продолжал ходить в клуб один и возвращался в офис после ланча с большой задержкой. А потом, ни о чем не говоря жене, он купил крошечную однокомнатную квартирку в квартале от Центрального парка. Она была не больше обычного ковра, десять на восемнадцать футов, и стоила восемьдесят тысяч баксов, достаточно небольшая сумма, чтобы жена не заметила понижения уровня жизни семьи из-за выплат ссуды. Недвижимость была бы отличным вложением денег, но Билз не сдавал ее в аренду. Он раза два в неделю водил туда танцовщицу из бара во время ланча, а порой и по вечерам, перед тем, как сесть в поезд и отправиться к детишкам и обеду. Греховные радости поспешного траханья! Такие вещи очень распространены: из-за стресса мужчины становятся более жесткими.

Билз подошел к столику.

– Итак, – сказал он, когда мы сделали заказ, – знаешь, почему я решил поговорить? Потому что все мы – ты, я, все остальные – рвем пупки, пытаясь устроить сделку с «Ф.-С.» и Вальдхаузеном, и мы уже к этому близки...

– Насколько близки?

– В сущности, уже обсуждаются вопросы управления. По маркетингу договориться уже удалось. Но я хочу поговорить не об этом, Джек. – Он помолчал, проверяя, готов ли я сменить тему разговора. – Думаю, нам с тобой следует заключить перемирие. Когда мы ссоримся в присутствии Моррисона, это вредит нам обоим. Я понимаю, что мы с тобой не очень друг друга любим, но ты выказываешь настоящее раздражение...

– Конечно, – перебил его я. – Я выказываю раздражение, потому что ты заставил Моррисона исключить меня из группы переговорщиков и отправить пердеть с Президентом.

Брови Билза поехали вверх.

– Я этого не делал.

– Черта с два ты не делал.

Он приподнял вверх раскрытые ладони:

– Наверное, это Моррисон сам придумал.

– Не думаю, чтобы сам, – ответил я. – Совсем не думаю. Он с самого начала поручил мне работать над планом слияния. Он включил меня в группу как одного из тех, кто знает все. С его стороны глупо было выводить меня из игры.

Билз откинулся на спинку стула:

– Я с этим согласен.

– Согласен?

– Да, это было глупо. Но тогда я этого не понимал.

– И ты ничего не сказал?