Электрические тела - Колин Харрисон

В ту ночь, когда они спали в своей старой квартире, примерно в четыре утра их разбудил телефонный звонок. Кто-то подогнал к заднему входу в магазин трейлер. Звонивший – владелец прачечной через два дома от них – спросил, получает ли Гектор товары так поздно. Грузовик без номеров стоял на холостом ходу на холоде, задние дверцы были открыты, трейлер поставлен вплотную к задней стене магазина, так плотно, что между магазином и грузовиком даже воскресную газету нельзя было просунуть. В кабине грузовика сидел какой-то парень и спокойно пил кофе.

К тому времени, когда Гектор пробежал десять кварталов от их квартиры, грузовик уже уехал. Они срезали задние двери магазина ацетиленовыми горелками. Свет был включен, все товары исчезли. На самом деле зал выглядел так аккуратно, словно его подмели. Они забрали кассовый аппарат. Они проникли в подвал, взломав сейфовый замок, и вывезли оттуда весь товар – и даже три коробки туалетной бумаги, которую он туда принес. Остались только заряженные крысоловки. Гектор решил, что это могли сделать всего пять-шесть человек за час усердной работы, особенно если они привезли в грузовике мини-погрузчик. Он предложил десять долларов за груз вместо двенадцати, так что при трех грузах в неделю он экономил всего шесть долларов. Помножить на пятьдесят две недели. Вшивые триста двенадцать долларов в год – вот сколько стоила его гордость. Часть товара была застрахована, но отчеты полиции и страховых инспекторов будут оформляться несколько недель. У него не было товара и нечем было торговать. Он лишился своих сбережений, а после выплаты страховки он все еще останется должен мистеру Чжу пятнадцать или двадцать тысяч, в зависимости от того, удастся ли ему вернуть залог за аренду.

К тому моменту, когда Долорес пришла в магазин, Гектор плакал от ярости и бессилия и сломал правую кисть об одну из стен. «Это был мой гребаный шанс, Долорес, – сказал он. – Единственный». Они не смогут переехать в новую квартиру. Теперь они ничего не смогут.

– И после этого, – сказала Долорес, глядя на звезды, – все стало как-то не так. Гектору пришлось отдать старому китайцу новую машину. Он взял себе право аренды магазина и продолжил торговать. С тем же названием, тем же товаром. Он и сейчас там. Мы не сдавались и что-то делали, и Гектор выплатил деньги, но это было похоже... Знаешь, если ударить собаку - по-настоящему сильно ударить, то собака уже не будет прежней, она всегда будет бояться. И Гектор сделался какой-то злой. Жить стало труднее. Нам очень нужны были деньги. Он нашел работу в Манхэттене, убирал квартиры. Его заставили носить форму с его именем, вышитым на нагрудном кармане. Его это бесило. Люди это видят и понимают, что ты – никто. Он так и говорил. «Я – никто, Долорес». Он рассказывал мне про эти квартиры, про то, сколько у людей денег. У одной дамы было тридцать семь комнат. Он сказал, что специально посчитал. Они там убирались неделю. Пришлось класть кусочки ленты на ковер, чтобы потом поставить мебель на нужные места. Антиквариат и все такое. Дама запирала ванные комнаты, чтобы они ходили в туалет в подвале. Он возненавидел эту работу и уволился. Потом он сменил несколько работ, а потом стал устанавливать кабельное телевидение. По крайней мере, теперь он работал в Бруклине, среди нормальных людей. Мы по-прежнему любили друг друга. По ночам я его обнимала и говорила, что все хорошо, что я его люблю и все нормально, что он не виноват, откуда ему было знать, что они устроят такое. Я говорила ему это каждое утро, чтобы он не расстраивался. «Я люблю тебя, Гектор, ты не виноват». Я повторяла это каждый день.

Долорес посмотрела на меня своими темными глазами, и я понял, что она переживает за мужа. Только позднее мне предстояло понять, что, хотя все, рассказанное ею той ночью, было правдой и выражало ее истинные чувства, она очень избирательно вела свое повествование, умалчивая о тех фактах, которые требовали объяснений. И если бы я знал о них, то изменил бы свое поведение. Но в тот момент я был погружен в жизнь Гектора и его терзания. Я невольно восхищался им – и потому содрогался от чувства вины. Хотя Долорес наверняка знала, что Гектор ее ищет, она не подозревала о его коротких посланиях мне. Долорес не знала, что я делал. И на самом деле я тоже этого не знал.

Глава одиннадцатая

Беспокойство, подобно звуку, может внезапно стать оглушительным. Рано утром на следующий день, когда я еще не встал с постели, мне позвонили.

– Это мистер Уитмен, мистер Джон Уитмен?

Я ответил, что да.

– С вами говорит Джимми Фицпатрик, заместитель начальника технической службы здания, где вы работаете. Мне ваш телефон дала охрана. Извините, что я так рано звоню. Я звоню... странное дело, сэр, этой ночью кто-то аэрозольной краской написал перед зданием ваше имя. Я уже поручил моим людям этим заняться...

– Мое имя? – перепросил я сонно, глядя на электронные часы. Было две минуты седьмого.

– На самом деле там еще были слова.

– Какие?

Рядом со мной зашевелилась Долорес.

– Я их записал, чтобы вам прочитать.

– Да? – Я почувствовал, что он замялся, что-то было не так.

– Там вот что написано, – продолжил мужчина, – большими печатными буквами. «СКАЖИТЕ, ГДЕ МОИ ЖЕНА И МАЛЫШКА, ДЖЕК УИТМЕН». Крупные буквы и большая стрелка, ведущая к южному входу.

– Господи.

– Я решил дать вам знать, на тот случай, если кто-то будет спрашивать, понимаете ли.

– Спасибо.

– Я прикрыл это оберточной бумагой и заставил козлами, так чтобы все обходили стороной, но мы это обнаружили всего полчаса назад, так что я знаю, что кто-то это видел, видел ваше имя. Я, конечно, не знаю, кто именно, – добавил он. – Еще очень рано, и теперь больше никто этого не увидит.

– Спасибо, – с трудом выдавил я, почувствовав тошноту.

– Мне кажется, что он использовал нечто вроде аэрозольного баллончика, только большого, потому что краски было много, и она впиталась в камень, – продолжил он объяснения, явно тревожась, что его обвинят в том, что он не проявил должной поспешности и не устранил неприятную надпись, адресованную одному из высокопоставленных сотрудников Корпорации. – Речь идет о буквах высотой футов в пять, а шириной примерно в фут, – добавил он. – Я уже послал моих людей их удалять. Но я должен сказать вам, мистер Уитмен, что на это уйдет несколько часов.

– Почему?

– Если бы он написал это на обычном цементе рядом, на улице, то мы бы просто все закрасили, – сказал он уверенным тоном человека, хорошо разбирающегося в своем деле. – Это было бы просто. Но надпись сделана на итальянских мраморных плитах. Их закрашивать нельзя, будет выглядеть ужасно. Не совпадет с черно-белым узором, и все такое. Понимаете, этот камень привозят из каменоломни в Италии, он хорошо отполирован. Но по нему каждый день проходят тысячи и тысячи ног, и полировка изнашивается. Там появились трещинки, углубления и швы, в них глубоко проникла красная краска, так что нужно брать концентрированный хлористый метилен, который в результате химической реакции нагревает краску и заставляет ее расширяться. Тогда ее можно извлечь стальной щеткой. Мои люди заливают им мрамор.

Я встал с постели и пошел в душ, где подставил голову под струю воды.

Когда я оказался у здания Корпорации, то прошел к южному входу. Там работали четверо мужчин из бригады техобслуживания. Они стояли на четвереньках в своих аккуратных рабочих костюмах – синие брюки и спортивные хлопчатые рубашки с логотипом Корпорации на нагрудном кармане. Они установили переносные лампы, чтобы лучше видеть камень. Я подошел ближе.

– Получается? – спросил я у одного из рабочих, стараясь говорить спокойно.

– Угу, – ответил он, не поднимая головы. Химический состав пузырился в трещинах мрамора. – Но смотреться все равно будет плохо.

Я пришел рано – возможно, никто из высокопоставленных сотрудников надписи не видел. Внутри здания такой же усталый мужчина возил по холлу полотер. На тридцать девятом этаже я прошел мимо всех кабинетов, проверяя, кто уже на месте. Было всего четверть восьмого. Несколько секретарш из финансового отдела заваривали кофе: они пришли только что, так что прочесть надпись не могли. Но когда я заглянул в кабинет Саманты, она оказалась у себя: со стянутыми в хвост волосами и выпрямленной спиной она сидела у включенного монитора и стучала ярко-красными ногтями по клавиатуре.

– Джек? – спросила она, не отрывая взгляда от монитора. – Это ты?

– Доброе утро.

Я остановился в дверях ее кабинета, пытаясь мысленно восстановить ее путь на подземке от Ист-Сайда, чтобы определить, с какой стороны она шла от остановки. Коридоры под Рокфеллеровским центром расходились во все стороны. Саманта посмотрела на меня. Ее светлые волосы лежали безупречно, одежда была яркой и безупречной, ноги были длинные и безупречные. Ее левый глаз не был безупречным, и какая-то мысль промелькнула на ее лице, прежде чем она вспомнила, что надо включить улыбку.