(Интро)миссия - Дмитрий Лычев

В воскресенье позвонила тетка и сообщила, что приедет ко мне в субботу. Вообще-то звонить на коммутатор было запрещено. Но Денис „прорубил окошко“ через несколько „левых“ телефонов и теперь каждый день общался с Минском. Я разузнал у него номер телефона и дал его родным и знакомым. Последние поначалу не жалели денег на межгород, звоня по каждому пустяку. Я представляю себе рожу начальника военного телефонного узла, если бы он услышал, как Констанция расписывает нового лавера: „Димидрелла, пизда, ты не представляешь — всё влагалище разорвал, падла! А потом, прямо с утреца (это после того, как я ему минет острочила и вафлями его погаными позавтракала) позвонил Игоретте — ну, помнишь, это та, которая только на косметику работает, у которой клиторочек вместо хуя, — забил с ней стрелку и покинул меня, несчастную… Навсегда, злодей… Вот ща сижу, клитор подрачиваю — дай, думаю, Димидрелле позвоню… Ты там матрац-то хоть выжимаешь? Еще не все соки из солдатиков высосала? Да ладно, знаю я тебя — ты своим ебальником везде залезешь! Ладно, подруга — колись, скольких перепортила? Чё значит „мало“? „Мало“ — это сколько? Рота, две? Или полк? Что значит „не можешь всё сказать“? А там кто, твой командир стоит? Так дай ему трубочку! Ну, тогда сам спроси: девушек он к себе в армию берет? Что, не берет? Ничего не берет? Плохой у тебя командир! Так и скажи, что Констанция, мол, сказала, что ты, мол, товарищ командир, плохой, совсем плохой… Ладно, я на тебя опять ползарплаты угрохаю… Я тут сапожки клёвые отсосала, в долги влезла по матку — натурой никто не берет… Смотри, будь умницей. Вафельник не перетруждай, матку не застужай… Звякну еще как-нибудь. Всё, цалую!“ Констанция была мила, как всегда. Он был пошлой „девкой“, но его оптимизму, просто непробиваемому, я всегда хотел научиться…

Впрочем, я о тетке. К ее приезду я подготовил только увольнительную, зато на два дня и, в виде исключения, с ночевкой. Необходимости резервировать номер в гостинице „Березка“ не было — она была почти пуста. Ранним субботним утром я отправился встречать автобус.

Прямого сообщения с Москвой у этого города не было. Нужно было ехать поездом до уже упоминавшихся Мостов, а оттуда автобусом. Неудобно было не только тетушке — я встретил четыре мостовских автобуса, прежде чем увидел, как она грациозно выпархивает из пятого. „Березка“ нас неприятно удивила. Администраторша, узнав, что тетка мне женой не приходится, наотрез отказалась поселять нас в один номер: у нее, видите ли, инструкция селить разнополых отдельно друг от дружки — как бы чего не вышло! От мыслей трахать родную тетку я был очень далек, но твердолобую администраторшу всё равно не убедил. Как подарок с небес, я воспринял известие, что жить мы будем не только на одном этаже, но даже друг напротив друга. Разбросав по комнате шмотки, тетушка изъявила желание посмотреть мою часть. Не хотелось, но пришлось тащиться…

Тетке часть понравилась. Особенно сослуживцы. Ничего обо мне не зная, она делилась впечатлениями. „Хорошие, — говорит, — ребятки, будь я здесь, я бы…“ И тут она увидела его… Нет, не парня своей мечты — майора Смирнова. Работая три года назад в Германии, в госпитале, она познакомилась с ним. Смирнов лежал у них в отделении. И он ее тоже сразу узнал. После двух часов он ждал нас у себя дома…

Неожиданный поворот событий избавил меня от необходимости показывать тетке местные достопримечательности, коих, собственно, и не было. Не совсем же я тронутый, чтобы устраивать ей экскурсии в чебуречную или водить в кино! А так прекрасный повод — день рождения Смирновской дочери. Запасшись коробкой конфет и цветами, мы отправились к майору. Давно забытую привычку целовать даме ручку пришлось вспомнить. Девушка, которой исполнилось восемнадцать, была на самом деле девочкой — только целки так краснеют при вручении подарков. Девочка оказалась довольно примитивной. На счастье, она вскоре удалилась обмывать праздник с подругами. Мать ее являла собой образец провинциальной простоты и хитрости одновременно. Стоило нам только сесть за стол, а новорожденной матрёне удалиться, как мамаша, поддав, пустилась в рассуждения, как неплохо было бы пристроить доченьку в столице — выдать замуж, например. Салат полез обратно, когда я сообразил, что на роль мужа выставлена моя кандидатура. Заметив, что девочку я видел всего полчаса и даже поговорить не успел, я отказался. Но, чтобы не обижать хозяйку дома, добавил: „Пока“. Смирнов упился (это было его нормальное состояние) — и женушка уложила его соснуть.

Тут явился младшенький, с мячом подмышкой. „Кирюха“, — представила сына мать. Я пожал руку. От алкоголя, которого я принял на грудь не так уж и много, мгновенно закружилась голова. Прелестное блондинистое создание сидело прямо напротив меня, поглощая салат. Я никак не мог поверить, что эта женщина почти семнадцать лет назад могла родить ЕГО. Небо и земля… Нежная кожа и беленький пушок на руках… Розовые губки в обрамлении светлых волосиков, никогда не знавших бритвы… Чуть приподнятый маленький носик… Ясные голубые глаза…

Боясь, что тетки заподозрят нечто неладное, я старался не смотреть на Кирилла часто. Быть может, я смотрел на него реже, чем это позволяли меры предосторожности. Только заговорив с ним, я получил возможность наблюдать за каждым его движением. Впившись голодным страстным взглядом в небесные очи, я делился футбольным опытом. Мамаша, только что кончившая расхваливать дочку, принялась за сына, будто и его хотела пристроить в Москве. Умненький он у нее, школу наверняка закончит без троек и потом поедет поступать в военное училище… Несчастный! Молодость завянет, как цветок, которому слишком заботливый садовник не даст распуститься. Стоило мне узнать, что парнишка еще и в шахматы хорошо играет — и я загорелся желанием играть в шахматы…

Мы уединились в его спальне. Долгое отсутствие практики мешало мне сосредоточиться на игре. Да, наверно, виной этому было только отсутствие практики… Кирилл играл хорошо, разгадывал все мои комбинации. К концу первой партии фигур почти не осталось, и я принял его предложение разделить очки пополам.

— Кирилл, а ты неплохо играешь! Где учился?

— Отец научил. (Батюшки! Ни за что бы не подумал, что Смирнов-старший играет в шахматы!)

— Ты что, правда собрался в военное училище?

— Пока не знаю, это предки хотят, а я еще не решил.

— И правильно, ты не торопись. Всё-таки тебе придется уехать из дома, оставить родителей, любимую девушку… Девушка-то есть?

— Нету.

— А чё так? Взрослый уже! Я в тринадцать начал с ними гулять, — соврал я, но лишь наполовину, потому что почти в тринадцать заимел первого парня.

— Не знаю. Да и с кем тут гулять? Ты бы их видел — кикиморы одни…

— Ну-у, я бы так не сказал. Сестра твоя, например, очень даже ничего…

— Ну-у, это же сестра…

— Ни за что не поверю, что она одна симпатичная во всём городе!

— Не одна, конечно. Может, мне не везло пока… Сдаюсь… — это он про вторую партию. Разговор его явно отвлекал, и он пропустил неприлично легкую для себя комбинацию. — Давай прервемся. Хочешь, я покажу тебе семейный альбом?

— Ага.

Альбом оказался обычным семейным, как и был представлен. Младенческие фотки не навевали ничего, кроме тоски об упущенном времени. Я безумно хотел просто поцеловать этого парня в щеку. Мы сидели близко-близко, страницы альбома мелькали в глазах. Кирилл сам сообразил, что это не обязательно должно быть мне интересно. Тут проснулся Смирнов-старший. Мы засобирались в гостиницу. Уже было темно, да и хозяева должны были зайти в гости к дочкиной подруге — проверить, как веселится молодежь… Мне стало вдруг несказанно тоскливо. Кирилл, которому я выразил надежду сразиться в шахматы еще не раз, вдруг сказал, что я могу остаться: у него всё равно нет желания идти в эту компанию.

— И правда, оставайтесь, — поддержал сына отец. — Мы всё равно больше часа там не будем. Потом еще посидим, выпьем…

Тетка сослалась на усталость с дороги (да и пьяненькая была).

— Ну ладно, нам по пути, мы Вас довезем до гостиницы. А с тобой, Дима, не прощаемся, — за двоих проговорила женская половина.

Дверь захлопнулась. Мы одни. Садимся за доску. Игра не идет, я нарываюсь на матовую атаку и, ссылаясь на алкоголь, предлагаю отложить до лучших времен.

— Слушай, Кирюх, а у тебя других фоток нет?

— Каких?

— Ну-у, с тёлками?

— А-а, есть несколько журнальчиков… Хочешь посмотреть?

— Ага, сто лет не видел! — беззастенчиво вру я.

Кирилл лезет высоко на шкаф и достает стопку запыленных журналов. Еще один он извлекает из тумбочки, которая стоит рядом с его кроватью. Значит, часто пользуется, раз так близко лежит. Значит, дрочит…

— А этот что, твой настольный журнал? Или нательный? Судя по всему, ты его частенько читаешь…