Вперед,гвардия - Олег Селянкин

Прошло волнение первых минут, и Норкин теперь уже более трезво рассуждал о предстоящем объяснении. Да, многое наврал Семенов, и доказать это будет нетрудно. Но есть доля правды в его обвинениях, и придется сегодня попариться. А разве в жизни все гладко? Разве не бывает выбоин на прекрасном асфальтированном шоссе? А жизнь — не шоссе, человек — не машина. У каждого человека свой собственный непроторенный путь, и идет он по нему как первооткрыватель. Мудрено ли ошибиться?

В это время Пестиков входил в палатку Ясенева. Входил боком, насупившись, исподлобья поглядывая то на адмирала, со скучающим видом просматривавшего газету, то на Ясенева, нервно дергавшего плечами.

— Матрос Пестиков явился по вашему приказанию, — пробурчал Пестиков и вздохнул. В голосе его прозвучала неподдельная тоска. А вздох как бы поставил точку. «Опять всю душу взбаламутят», — вот что скрывалось за этим вздохом.

Голованов быстро вскинул на него свои живые глаза. Адмиралу показалось, что он понял этого на первый взгляд мешковатого матроса.

— Садитесь, Пестиков, — предложил Ясенев.

— Ничего мы постоим, — ответил тот.

— Разговор длинный будет.

— Постоим.

И Ясенев растерялся. От матроса веяло таким несокрушимым мужицким упорством, такой силой собственной правоты, что капитан второго ранга сразу понял всю нелепость заранее подготовленного разговора. Но с чего начать, чем расшевелить эту глыбу, застывшую у входа? Конечно, можно приказать сесть, но что от этого изменится?

— Ежели сомневаетесь, отдайте под трибунал, На любые муки пойду. Совесть моя чиста, — прервал молчание Пестиков. Его голос, вначале ровный, глухой, вдруг оборвался.

Голованов резко поднялся, подошел к Пестикову, легонько ткнул его кулаком в грудь и сказал тепло, проникновенно:

— А ты дурь из головы выбрось. Слышишь? Мы тебя за тем и вызвали, чтобы это сказать. Иди! Ну, чего уставился? Иди!

Пестиков растерянно посмотрел на хмурого Ясенева, на улыбающегося Голованова.

— Верите? — не то простонал, не то всхлипнул он.

— Иди, тебе говорят! — прикрикнул контр-адмирал. Пестиков повернулся и вышел, ткнувшись плечом в полог палатки.

— Давай, Ясенев, отменяй сегодняшнее заседание, — сказал Голованов. — Самое главное обвинение отпало, а остальное выеденного яйца не стоит.

— Не могу, Борис Павлович.

— Почему? Неужели не видишь, что не было у Пестикова иного выхода? Не видел он его, понимаешь, не видел!

— И не проси, Борис Павлович.

— Да я и не прошу, черт тебя побери! — крикнул Голованов. — Я в конце концов требую! Как командир бригады, своей властью, прекращаю всю эту пачкотню!

— Норкин еще и коммунист. По своей линии ты ему хоть благодарность объявляй, а как с коммуниста мы с него спросим.

— Да за что, за что спросите? Или еще и Мараговского сюда вызовешь? Да я ему скомандую: «Кругом!» — и хвоста не увидишь!

— В своей палатке скомандуешь, — наливаясь злостью, но еще сдерживаясь, ответил Ясенев.

Голованов взглянул на него, швырнул на землю журнал, который машинально вертел в руках, и выбежал из палатки.

Ясенев поднял журнал, прошелся по палатке и лег на койку. Да, трудно разбираться в человеческих взаимоотношениях. С Пестиковым — все ясно. Мараговский — другого от него ожидать и не приходилось. Вспыльчив, невыдержан, переполнен ненавистью… Хотя здесь не только в этом дело. Пожалуй, любой на его месте, встретив среди врагов соседа, вспыхнул бы так же… Письмо Семенова — это только предлог для того, чтобы накрутить хвост Норкину. Ох ты, буйная, непутевая головушка! Оторвался от бригады, оказался один на один с трудностями и подставил свою шею. Дескать, валите, выдержу! Хорошо, что делом Семенова занимались представители наркомата и вывели его на чистую воду. Тю-тю Семенов! Голову, может, и сохранит, но с партийным билетом наверняка расстанется.

Полог палатки откинулся и вошел Голованов. Теперь он не метал громы и молнии.

— У тебя есть курить? — спросил Голованов таким тоном, словно и не ругались они недавно. Ясенев пододвинул к нему папиросы и спички.

Пуская к потолку кольца дыма, Голованов спросил:

— За что же мы Норкину вздрайку давать будем?

— Как за что? За отрыв от бригады, за то, что возомнил себя одиноким путником в пустыне, за то, что благодаря его упорному молчанию Семенов смог наломать столько дров. Ведь если бы Гридин не написал того письма и комиссия не проверила фактов, то Семенов, может быть, и по сегодняшний день командовал бы группой. За это мы Норкину всыплем по первое число. Согласен?

— За это следует. А так — смотри, Ясенев, не перегни. Чугун — хрупкий, чуть что — лопается, железо — хоть веревки вей, а сталь — она особого обращения требует.

— Не беспокойся, не перегну! — засмеялся Ясенев. — Так согнем, что он потом выпрямится и зазвенит! Или думаешь, он мне безразличен? Да я за него, чертушку, души не пожалею!

— Кому она нужна, душа твоя? — усмехнулся, вставая, Голованов. — Теперь такой товар не в моде. Ты нам цветные металлы подавай!

3

Вечером, когда багровое солнце окуталось дымкой и скрылось в грозовой туче, нависшей над горизонтом, пришел долгожданный приказ высадить десант в Пинск и освободить город. Откуда-то из болот появилась молчаливая пехота, по-хозяйски расположилась на тральщиках, и снова все замерло. Потекли мучительные минуты ожидания последней команды.

Чигарев еще раз обошел свои тральщики, не нашел к чему придраться и, немного успокоенный, возвращался к себе на флагманский катер.

— Разрешите обратиться, товарищ капитан-лейтенант? — окликнул его Карпенко, взбираясь на невысокий обрыв.

Чигарев остановился. Не любил он инженер-механика. Было в его поведении и манерах что-то отталкивающее. А после вчерашнего разговора Чигарев и вовсе не терпел его присутствия. Вернее, терпел только по долгу службы. Вчера, когда Норкин был еще на парткомиссии, Карпенко подсел к Чигареву и сказал со вздохом притворного сожаления:

— Доигрался наш комдив. До ручки дошел.

Никогда до этого не слыхал Чигарев от Карпенко такого откровенного высказывания и, чуть отодвинувшись, удивленно взглянул на него.

— Если бы вы знали, Владимир Петрович, что у нас в дивизионе творилось! — торопливо зашептал Карпенко.

— Не нужно, — остановил его Чигарев. — Лучше пойдите туда и выложите все в глаза Норкину. Так честнее будет.

— За кого вы меня принимаете? — обиделся Карпенко. — Что я знаю — умрет во мне! А что вам хотел сказать, так ведь нам вместе служить…

В это время и появились Норкин и Гридин. Они шли быстро и о чем-то оживленно разговаривали. Норкин даже смеялся. Чигарев понял, что все обошлось, гроза прошла стороной, и невольно улыбнулся.

— Михаил Федорович! — окликнул он Норкина.

Тот остановился, всмотрелся в темноту и ответил радостно:

— Вовка? Ты с кем здесь сумерничаешь?

— Я здесь, товарищ комдив! — ответил Карпенко, и Чигарев с удивлением отметил, что голос его звучит заискивающе.

— А, Карпенко. — Чувствовалось, что Норкин разочарован. — О чем сплетничаете? Небось, мои косточки перемываете?

Чтобы замять неприятный разговор, Чигарев спросил:

— Порядок, Миша?

— Какой черт порядок! — засмеялся тот. — Как упрямому волу, хвост накрутили и отпустили пастись!

— Ну?

— Выговор схватил, — ответил Михаил, вздохнул, помолчал и продолжал серьезным тоном — Сегодня же принимай тральщики. Расстанемся с тобой на время.

— Куда?

— Головным пойду, — шепнул Норкин, пригибая к себе голову Чигарева. — Чуешь? Вон какая честь опальному боярину Михаилу!

— Вы не поверите, как я рад, что все так хорошо кончилось! — залепетал Карпенко.

Норкии словно не слышал, не замечал его и продолжал разговаривать только с Чигаревым:

— Ты, Володя, уж не задерживай меня.

Это было вчера, а сейчас Норкин уже ушел в Пинск, может быть, подкрадывается к его окраинам… Скоро тронется и он, Чигарев, но пока надо разговаривать с Карпенко. Зачем только таких людей держат в армии? Только одна радость от них — не пьют и начальству не грубят. Но от неприятного разговора не уклониться, и Чигарев говорит:

— Слушаю вас.

— У нас в старом дивизионе, товарищ комдив, механик обычно не ходил в бой.

— А что он делал? В тылу отсиживался?

— Зачем отсиживался? Готовился к ремонту и… вообще.

Чигареву показалось, будто он видит бегающие глаза Карпенко, замечает дрожь его колен, — и, чтобы раз навсегда покончить с попытками Карпенко уклониться от участия в бою, сказал резко:

— Выполняйте мой приказ. Пойдете обеспечивающим на сто пятьдесят четвертом. Повторите приказание.

— Есть, идти обеспечивающим, — промямлил Карпенко, отступил в сторону и растворился в темноте.