Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции - Лев Кривицкий

«Весьма напоминают концепцию Шмальгаузена, – отмечает далее В.Назаров, – и представления Ванделя о включении («ассимиляции») мутаций в сложившуюся организацию. Он пишет, что мутация приобретает функциональное или структурное значение лишь в ходе процессов авторегуляции, когда благодаря изменению онтогенетических корреляций весь организм оказывается перестроенным. Только благодаря авторегуляции бесполезное изменение превращается в полезное. На этом, однако, сходство со Шмальгаузеном кончается, ибо в отличие от него Вандель отрицает какую бы то ни было роль в ассимиляции мутаций и отбора» (Там же).

Таким образом, мутации по Ванделю, как и по Шмальгаузену не являются непосредственным источником эволюционных преобразований, они лишь используются в работе регуляторных механизмов и ассимилируются этой работой, обеспечивающей скоординированную перестройку органов и систем.

Близость подхода Ванделя к теории системных мутаций Р.Гольдшмидта – только кажущаяся. От сальтационизма здесь остаются только скачкообразные переходы, из которых изъято именно то, что делает их сальтационными – радикальный мутационизм.

К сожалению, близко подойдя к осознанию эволюционной роли биологической работы организмов, Вандель пришел к отрицанию и исключил из рассмотрения ее взаимодействие с отбором, что не позволило ему в полной мере осмыслить ограниченность и тупиковость сальтационистских подходов к объяснению эволюционных преобразований.

Отмечая важную роль работы регуляционных механизмов в эволюции, Вандель совершенно закономерно приходил к включению в число ведущих факторов эволюции нервной системы и психики. За это критики его теории причислили его к психоламаркистам, идеалистам и финалистам.

Тот же В.Назаров, известный своими независимыми суждениями и широким кругозором, так оценивает этот аспект представлений Ванделя об атрибутах авторегуляции, связанных с функционированием форм психосоматического отражения внешних воздействий и внутренних состояний организмов:

«На роль критериев прогрессивной эволюции данные атрибуты, безусловно, подходят, но допущение их в качестве фактора означает выдавать продукт эволюции за ее причину и вставать на позицию идеализма. Но именно так трактует авторегуляцию Вандель» (Там же).

Отрицание эволюционной роли отбора и приверженность сальтационизму не позволили Ванделю, несмотря на целый ряд замечательных прозрений, проследить закономерный ход эволюционных процессов и выявить источники этих закономерностей. Ограничивая сальтационизм процессами саморегуляции, он в то же время полагает его безграничным как следствие саморегуляции.

В результате он приходит к парадоксальному противопоставлению видообразования и эволюции. Он связывает эволюцию с типогенезом, периодом формирования и расцвета новой организации, а видообразование – с деградацией и крахом этой организации. Он рассматривает виды как своего рода отходы эволюционного процесса, причем предполагает фатальную неизбежность регресса и вымирания всякого вида, как только прекращается повышение уровня «психизма».

Понятно, что подобные категоричные выводы шли вразрез практически со всеми взглядами эволюционистов и не могли вызвать одобрения ни у последователей СТЭ, ни у сторонников сальтационистских подходов. Соответственно и рациональные зерна теории Ванделя не упали на добрую почву и не проросли.

В середине XX века одну из наиболее обоснованных и перспективных концепций сальтационизма выдвинул бельгийский эмбриолог и специалист по биологии развития Альбер Дальк. В 1949 г. он пришел к выводу, разделяемому им с Р.Гольдшмидтом, о том, что ключ к пониманию источников крупных эволюционных преобразований может дать только эмбриология.

Дальк явно не верил, что крупные мутации, образующие уродов, могут быть теми скачками, которые моментально формируют новые виды и обеспечивают таким образом эволюционные преобразования любой степени сложности. Он считал, что крупные преобразования строения могут происходить только в зародышах в силу присущей им пластичности, да и то изменяя лишь незначительно ход онтогенеза, тогда как для взрослых организмов это был бы путь не к эволюции, а к катастрофе.

Для разграничения крупных эмбриональных изменений от крупных генетических мутаций Дальк выдвинул понятие онтомутаций, т. е. изменений в онтогенезе. На основе своего опыта исследования зародышей на разных стадиях онтогенеза, Дальк пришел к выводу, что основные особенности строения организмов и онтомутации этих строений определяются ещё в прогенезе, даже до оплодотворения яйцеклеток.

Он также полагал, что тонкая организация яйца оказывает детерминирующее воздействие на ход развития зародышей, причем на ранних стадиях этого развития цитоплазматические структуры имеют для него не меньшее значение, чем ядерные. Это означало, что геном не управляет процессами онтогенеза, а лишь обеспечивает его необходимыми ресурсами.

В целом сальтационизм можно охарактеризовать как супергеноцентризм. Антигеноцентрические пассажи А.Далька и А.Ванделя, хотя они и заходят слишком далеко даже до отрицания ведущей роли ядерной ДНК на ранних стадиях эмбриогенеза, все же сопровождаются признанием такой роли за цитоплазматической ДНК и тем же безудержным мутационизмом, что и у Р.Гольдшмидта, только в иной, эмбриоцентрической форме.

Геноцентризм доводится сальтационистами до логического конца, предстает в крайне утрированном виде. В сальтационистских теориях гены могут творить в эволюции революционные чудеса, очень напоминающие те, которые в коммунистических доктринах приписывались социальным революциям. Они могут мгновенно создавать не только новые виды, но и новые систематические группы, новые морфологические типы, могут обходиться без отбора, борьбы за существование и биологической работы организмов, создавать скачки в развитии без накопления эволюционных предпосылок и т. д.

Как бы ни назывались мутации, на которых строятся сальтационистские представления, эти представления всегда связаны с поиском обоснования возможностей возникновения именно системных мутаций, то есть не таких, с которыми имеет дело генетика и которые нарушают и подрывают системы жизнеобеспечения организмов, а каких-то иных, сконструированных умозрительным путем и в живой природе не встречающихся.

Отсюда чаще всего следует заключение, что раз таких мутаций нет сейчас, значит, они возникали постоянно в предшествующие эпохи истории жизни, и именно они породили то многообразие жизни, которое мы знаем сегодня по натуралистическим и палеонтологическим исследованиям.

«Для многих, если не для большинства сальтационистов, – пишет по этому поводу В.Назаров, – стало характерным представление о затухании или полном прекращении макроэволюции в современную эпоху. Соответственно, и различного рода макромутации трактовались ими как фактор эволюции давно минувших геологических эпох» (Назаров В.И. Эволюция не по Дарвину: Смена эволюционной модели – М.: Изд-во ЛКИ, 2007 – 520с., с. 245).

Крупные макроэволюционные события действительно происходят при крупных трансформациях биосферы, связанных с изменениями климата и фундаментальными преобразованиями экосистем. Это очень длительные процессы, по отношению к которым современное состояние биосферы представляет нам лишь их моментальный снимок. Это состояние характеризуется относительной стабильностью, узостью амплитуды колебаний параметров глобальной среды.

Соответственно мы не наблюдаем резко трансформирующихся видов, которых мы называем трансформерами, и в этом с сальтационистами можно согласиться. Но это не означает, что эволюция жизни на Земле прекратилась. Сложившиеся на планете обстоятельства не требуют сейчас от наличествующих видов резкого изменения характера, содержания и способов биологической работы, поэтому и отбор принял по преимуществу стабилизирующий характер.

Кроме того, человеческая цивилизация сильно потеснила растительный и животный мир, заставив его приспосабливаться к ней путями, близкими к паразитизму и соответствующему упрощению, а не прогрессивному развитию биологической работы.

Дальнейшее прогрессивное развитие живой природы возможно только в коэволюции с человеком, в соответствии с интенсификацией его усилий по преобразованию самого себя и дальнейшему усовершенствованию природы.

Как отмечает В.Назаров, Р.Гольдшмидт, А.Дальк и многие другие сальтационисты неоднократно заявляли, «что эпоха направленных макромутаций и типогенеза давно миновала и наблюдаемый мутационный процесс красноречиво свидетельствует об истощении энергии эволюции» (Там же, с. 250).

Если сводить макроэволюционный процесс к макромутациям, можно действительно прийти к выводу, что «энергия эволюции» сосредоточилась на человеке и после этого титанического усилия иссякла. Но этот вывод, подводящий к креационизму, свидетельствует лишь о бессилии и иссякании энергии крайнего мутационизма. Человечество эволюционирует, и природа будет эволюционировать совместно с ним.