Мое преступление - Гилберт Кийт Честертон

священника[54].

Я на мгновение онемел. Как-то сразу увиделась сцена: затравленный молодой человек крадется сквозь лес, так хорошо знакомый ему с детства, отыскивает вход в подземелье – и… Господи, почему же никто из нас не подумал об этой возможности! Конечно, полиция ничего не может знать об этом подземном ходе. Даже из слуг о нем знает только сам Уэльман. Известно, что где-то в поместье есть комната священника, к которой должен вести тайный лаз, но считается, что он давно обвалился. Сэр Борроу позволял всем считать так…

По иронии судьбы этот ход, действительно потерянный много поколений назад, обнаружили лондонские инженеры, специально приглашенные в усадьбу, чтобы оборудовать артезианский колодец. Баронет оценил их находку, ему понравилось ходить «сквозь стены», затаиваться и ловить своих ни о чем не подозревающих слуг на оплошностях. Поэтому он довольно часто пользовался комнатой священника… во всяком случае, до той поры, когда на его сына пал позор. С того времени сэра Борроу уже не интересовала возможность следить за слугами. Секретная каморка оставалась закрытой с того самого дня, как Саутби был осужден. Даже те из нас, кто знал о ее существовании, успели о ней позабыть.

Тайник находился на западном конце длинной галереи. Там расположена восьмиугольная башня со старинной каменной лестницей, хитро укрытой в ее стенах. Выйти оттуда на галерею можно, нажав на панель справа от меньшего из каминных дымоходов. Комната расположена у основания одного из лестничных пролетов, а дневной свет в нее поступает через пару узких окон между зубцами башни. Собственно, это не окна, а подлинные стеклянные витражи четырнадцатого века, с изображением тогдашних настоятелей местного монастыря в соответствующем облачении. Сама комната довольно просторна, с камином и нишей для ложа. Выбраться оттуда в лес можно, спустившись по скрытой части лестницы, которая ведет в старый склеп, датируемый еще саксонской эпохой. Подземный ход оттуда тянется к так называемой Адамовой круче, где он выходит в старинный колодец, давно уже пересохший: теперь это просто яма, поросшая травой и кустами ежевики.

Я не сомневался, что Саутби сумел пробраться через лес осторожно, не дав себя заметить, а уж когда он достиг потайного участка пути, то там его тем паче не мог выследить ни один чужак. И вот он проник в комнату священника, а затем, по словам дворецкого, постучал в дверь спальни Эвелин.

– Он разбудил ее примерно в час ночи, – сказал Уэльман, все еще настолько встревоженный, будто приход молодого хозяина состоялся не часы, но минуты назад. – Мы не могли вас оповестить раньше, сэр, опасаясь полиции. К тому же мисс Эвелин страшно боялась, сэр, что сэр узнает. Поэтому я сразу, как только стало возможно, пришел к вам. Счастье еще, сэр, что суперинтендант Мэтьюз обыскал весь особняк от чердака до подвала вчера, а не сегодня. Он, наверно, имел какие-то сведения насчет планов мастера Саутби, но поторопился.

– Суперинтендант Мэтьюз устроил вчера обыск?! – воскликнул я в изумлении. – Как может быть, что мисс Эвелин не сказала мне ничего об этом? Впрочем, конечно: ей было бы трудно отправить письмо так, чтобы никто не заметил. Как вы думаете, Уэльман, знает ли суперинтендант о комнате священника?

– Нет, сэр. – Старый слуга покачал головой, что меня несколько успокоило: он был человеком необычайной осторожности. – Я боюсь не этого. Но вообще полиция что-то уж слишком много знает, сэр, – и очень жаль. Вопрос, однако, в том, что нам делать с молодым хозяином: мисс Эвелин без ума от страха за него! Она будет рада видеть вас в усадьбе как можно скорее. По моему мнению, сэр, вам действительно лучше поспешить. Всякий скажет, что разобраться с этим самостоятельно – трудная задача для юной леди.

Я согласился и, надев шляпу, немедленно вышел из дома вместе с Уэльманом. Наш путь лежал через Адамову чащу, и, признаюсь, я испытал некоторую тревогу, увидев идущего навстречу незнакомца – лишь в ста шагах от старинного колодца, в котором начинается тайный ход. Это был невысокий толстячок в саржевом пиджаке, черных кожаных гетрах и фуражке; заметив нас, он тут же остановился, а затем повернулся к нам спиной и, пока мы проходили мимо, делал вид, что закуривает сигарету.

– Это не полицейский, – сказал я Уэльману, когда незнакомец уже не мог нас подслушать. Дворецкий согласился со мной, однако тут же добавил:

– Но он вполне может быть внештатным агентом, сэр. Я слышал, что в Лондоне есть такие. Говорят, они постоянно переодеваются, чтобы их не узнали. Я бы ему не слишком доверял, сэр.

– Не собираюсь доверять ему вообще, – сказал я. – Надеюсь, он принял меня за шофера.

– Может быть, сэр. Сейчас шофер – едва ли не самая распространенная специальность. Еще недавно мы держали несколько конных выездов, но теперь хорошего кучера не найти: все они желают быть шоферами… А этот человек, сэр, – он тут явно что-то вынюхивает, за кого бы он вас ни принял. Даже если таких людей привлекают к работе на полицию, всякий раз, когда они оказываются рядом с домом, меня тянет проверить, на месте ли столовое серебро. Вот клянусь Богом, сэр!

Я заверил старика, что он поистине laudator temporis acti[55], но не услышал от него ответа. Мы продолжили наш путь и вскоре оказались в усадьбе.

Эвелин была ужасно взволнована, но ничего не могла мне сказать, поскольку рядом находился сэр Борроу. Баронет явно заметил, что его дочь близка к истерике, и когда она с вымученными извинениями удалилась, он намекнул, что догадывается: Эвелин, должно быть,