Ангелы времени - Гаевский Валерий Анатольевич

………………………………………………………………………………………………

Когда через два часа после этого события фрегат Терцинии Вальехо достиг восемнадцатого орбитального меридиана Второй Луны, а бортовик сообщил, что «не видит» в эфире ни одного радиобакена, Терциния подумала, что кибертер заштормило очередной порцией фантазий. Но такая информация касалась вполне реальных вещей и вряд ли была следствием постсиндромов нейроквантового поля.

Снизив скорость до одной десятой крейсерской, Терциния отменила команду посадки, взяла полное маневровое управление на себя и, проскочив против вращения спутника его еще несколько меридиональных градусов, нырнула в «поднебесье» города-притона…

Картина отыгравшей здесь битвы выглядела ошеломляюще и как-то по-настоящему нереально: шестнадцать огромных каравелл были полностью разгерметизированы, взломаны их шлюзовые люки, модульные отсеки. Корабли на орбите выглядели так, словно их кто-то выпотрошил до основания, рассеяв в космосе все их содержимое, и живое и мертвое, но теперь уже все мертвое…

Лиловые тоги… Теократы… Наверное, их были сотни вперемешку с оружием и возами всякой бытовой дребедени… Они плавали вокруг каравелл точно в остывшем адском бульоне…

Еще ужасней выглядело пространство на поверхности вокруг куполов терминалов. Десятки искореженных посадочных модулей, обломков их же и пиратских дракаров, люди в штурмовых скафандрах и без них…

Визоры и сканеры бортовика материализовали жуткую картину фрагмент за фрагментом на экранах в пилотской рубке Терцинии. Ничего подобного она не видела в своей жизни.

Ее прежняя работа в Департаменте защиты была для нее шалостью, игрой в шпионов: полигоны, рукопашные бои с киберкуклами, интеллектуальные ребусы, тренировки памяти и выносливости… Но и вся эта отлаженная система под тенью Великого Приговора пришла в упадок. Никто не верил и не хотел верить, что она кому-нибудь понадобится всерьез. Были подразделения, где все еще действовали правила секретности и жесткой дисциплины, но всех таких агентов держали на психотропе, а в качестве награды за стойкость обещали Спасение. Что же еще! Кого-то обманывали, а кто-то угодил в счастливцы.

И вот война, вернее, ее плоды, вернее — разоблачение… Разоблачение обмана одних другими. Искореженный металл, десятки тысяч тонн искореженного металла в оправе крови и смерти!

Разве не свершился Великий Приговор для этих несчастных? Что заставило их отдавать себя как материал для будущего разоблачения, неужели вера в то, что они будут оправданы и спасены? Не так, как к этому стремится обреченное большинство, а по-другому… По замыслу их замысловатого Бога…

Их остановили здесь. Их разоблачили до черты, которую они сами выбрали, хотя вернее сказать — под ними эту черту подвели — жестоко, почти одномоментно, вполне под стать апокалипсическому сценарию. И подвели эту черту люди, уверовавшие в возможность отвращения Великого Приговора. Значит, последние невольно разоблачили и себя. Невольно… В этом весь страшный парадокс войны: победитель невольно разоблачает и себя также!

Терциния, стиснув зубы и преодолев шок, вышла на код системной связи.

— Диспетчер посадочных терминалов! Лаборатория! Город! Кто-нибудь слышит меня? Ответьте. Королевский фрегат с пилотом Вальехо на борту успешно вернулся из Белого вакуума. Прошу подтвердить связь и открыть терминал для посадки.

— Терциния, это Гелеспа! Как я рада тебя слышать! С возвращением. Где доктор Скилур? Почему ты одна?

— Дарий, он там… Он остался, потому что у нас была всего одна ампула препарата. Геле, ты поможешь мне вернуться туда и найти его, Геле… — Нервный срыв продолжался, несмотря на все усилия взять себя в руки.

— Терциния, милая, лети спокойно. Терминал открыт, тебе ничто не угрожает. Все страшное уже прошло. Пусть твой бортовик сам посадит корабль. Доверь ему управление. Ты очень нужна нам всем, слышишь меня?

Терциния слышала, но ничего не могла поделать с собой. Закрыв лицо руками, беззвучно сотрясалась. Казалось, какая-то из мыслей-энергий, настигнув ее из нейроквантовой бесконечности, так обжигающе больно хлестнула все внутри, что не было, не хватало никаких сил ни бороться, ни стоять, ни выживать, ни дышать, ни жить…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

***

Цезарь Шантеклер покинул Лабораторию спустя сутки после разгрома осаждавших город-притон теократов.

Выслушав все рапорты всех выбранных в спецотряд нейроквантового удара, а таковых было ровным счетом пятьдесят человек, Шантеклер, да и весь оперативный штаб адмирала Оди, признал результат беспрецедентным, если не сказать пугающе беспрецедентным.

Внешнее время операции заняло чуть более десяти минут, и то по причине неодномоментности действий и использования кораблей для доставки спецштурмовиков на орбиту с последующим инъекцированием их прямо в шлюзовых камерах перед самой высадкой на ковчеги.

Наземная операция проводилась от силовых терминалов, где инъекцирование провели значительно быстрей. Шестьдесят два приземлившихся после отступления дракаров модуля были уничтожены за двенадцать секунд группой из пятнадцати человек…

Последний из группы, получив инъекцию, уйдя на задание, вернулся спустя три секунды после укола, сообщив при этом, что провел в вылазке два часа и посвятил себя тому, что сломал десять лазерных зениток и лично вскрыл восемь модулей. Теократов из штурмовых отрядов он не убивал, а просто отбирал у них все действующее оружие, которое сложил в каком-то мелком кратере и заминировал. Со всеми своими товарищами по вылазке он держал надежную связь, но не все из спецотряда проявляли гуманизм в отношении противника. Некоторые, обходя «манекены» бегущих и ползущих послушников, подходили к ним и просто перерезали дыхательные трубки оксигенераторов. Разумеется, большинство теократов погибли просто во время разгерметизации модулей. То же самое касалось и ковчегов.

Вообще, психологическое состояние большинства участников спецотряда после выполнения боевого задания в режиме нейроквантового поля на поверку оказалось очень скверным и даже тяжелым, подавленным. И причина таких настроений была как раз в том, что невыносимо трудно уничтожать обездвиженного противника, не успевающего, а точней, неспособного даже помыслить о сопротивлении.

Парадокс нейрокванта, возможно, один из самых фундаментальных, состоял в отсутствии выраженной ненависти, сознательной агрессии. В конечном итоге рапорты всех участников контрудара вели именно к этой проблеме. Сорок пять из пятидесяти инъекцированных нейрозамедлителем признались в том, что никогда больше не хотели бы повторять такой эксперимент. Тридцать из пятидесяти сообщили, что никогда в жизни не хотели бы браться за оружие, даже если бы им пытались объяснить и доказать всю справедливость какой-либо войны и какого-либо возмездия.

Терциния, которая, до этих выступлений, прочитала свой отчет о полете в режиме нейроквантового поля, слушая рассказы очевидцев-исполнителей, вздрагивала и бледнела. Она, вернувшаяся из белого вакуума, привезла совсем иные ощущения, находившиеся в другом ряду сравнений и открытий, которые, по ее мнению, переворачивали всю картину мира. Ее страхи и беспокойство за жизнь одного человека теперь усилились страхом за людей, что вынуждены были испытать и узреть в себе другую сторону «медали» нейроквантовых эффектов. И эта сторона имела определенный моральный смысл, научный же интерес к таким «открытиям» выглядел кощунством. Как уравновесить эти чаши весов? Кто бы мог взяться за подобную задачу? Терциния надеялась, что только сам гениальный изобретатель нейрозамедлителя может справиться с противоречиями своего открытия, но слово на собрании взял не Гильгамеш, а Дамиан Гомер.

— Я не могу ответить за всю цивилизацию Нектарной звезды, и вряд ли это вообще возможно. Нечто или Некто, именуемый гением нашей цивилизации, решил провести нас по краю жизни и смерти. Мы восприняли это испытание как высший предел, и мы стали искать ответ. Мы стали сопротивляться, поняв, что не заслуживаем смерти, да и как могло возникнуть другое мнение! И в то же время, часть из нас, именуемая теократами, ответила на этот вопрос по-другому. Убедить их в обратном невозможно. Сами переговоры с ними невозможны, ибо, прежде всего, отвергаемы ими. Они не встраиваются в наши планы, в наш поиск Спасения. Мы увидели, что их план ужасен в основе, потому что подобен вирусу, пытающемуся защитить себя, переходя на все, что способно его удержать. Они фанатики, скрытые или явные, но они таковы, и они доказывают нам это. Как вирус они проникли в программу Спасения, и как вирус, который убивает, замещая собой здоровые клетки, они заполнили не один десяток ковчегов, покинувших систему… Рано или поздно вирус проснется и станет действовать и попытается по новой поработить тот организм, который его перенес, или же тот, который будет поблизости. Он может не затронуть носителя, но наверняка затронет его соседа. Доктор Гильгамеш изобрел что-то вроде вакцины. Мы знаем, как эта вакцина работает. Эффективно. Она убивает вирус. Против нее он бессилен. Но действие этой вакцины обладает и другими последствиями.