Разум и чувства и гады морские - Джейн Остин

Так мисс Стил перебрались в дом Джона и Фанни Дэшвуд, и все новости оттуда, доходившие до Элинор, лишь подтверждали ее мысли. Сэр Джон, не раз их навещавший, приносил известия такого рода, что их нельзя было назвать иначе чем поразительными. Миссис Дэшвуд никогда прежде не встречала таких приятных девиц; она называет Люси по имени, не отказывается от ее помощи в регулярном орошении жабр-легких мистера Дэшвуда свежей морской водой и не знает, сможет ли когда-нибудь с нею расстаться.

Глава 37

К концу второй недели миссис Палмер настолько оправилась, что ее мать больше не считала необходимым уделять ей все свое время. Довольствуясь одним-двумя визитами в день, она вернулась в собственный отсек, где обнаружила, что сестры Дэшвуд вполне готовы возобновить прежний распорядок.

На третье или четвертое утро после того, как все вернулось на круги своя, миссис Дженнингс, завершив привычный поход к миссис Палмер, вошла в гостиную, где Элинор в одиночестве вскрывала коробку с пышками тройной усушки.

— Милая моя мисс Дэшвуд! Вы уже слышали новости?

— Нет, сударыня. Что случилось?

— Нечто невообразимое!

— Еще одного младенца засосало в водопровод?

— Нет, слава богу! Когда я добралась до мистера Палмера, Шарлотта с ума сходила из-за ребенка. Она решила, что он очень болен — кричал, вертелся, весь покрылся сыпью. Я посмотрела на него и сразу сказала: «Господи! Душенька, да это не что иное, как солитер, терзающий ему внутренности, принесите мне щипцы и спички!» И нянька то же самое сказала, но Шарлотта не успокоилась, поэтому послали за мистером Донаваном, который только посмотрел на малыша и сказал то же самое, что это всего лишь солитер, а потом разжал младенцу челюсти, опустил туда леску и выудил шельмеца, а я его сожгла, и Шарлотта наконец успокоилась. И вот, когда он уже собрался уходить, мне пришло в голову — я и не знаю, с чего бы! — но мне пришло в голову расспросить его, не знает ли он каких новостей. На что он улыбнулся, глуповато усмехнулся и напустил на себя мрачный вид, а я спрашиваю: «Неужели еще одного младенца засосало в водопровод?» — а он говорит: «Нет», — а потом шепотом: «Но из страха, что до ваших гостий дойдут тревожные слухи, я должен сказать, что причин для тревоги нет. Миссис Дэшвуд, без сомнения, скоро оправится».

— Как?! — вскричала Элинор. — Фанни больна?

— Именно это я и сказала, душенька. «Господи! — говорю я, — миссис Дэшвуд больна? Ее засосало в водопровод?» А доктор сказал, что нет, и взмолился, чтобы я прекратила об этом спрашивать, и, думаю, только от смущения — потому что я настаивала на своей версии — все мне и рассказал. Вот что выяснилось: мистер Эдвард Феррарс, тот самый молодой человек, о котором я все с вами шутила, уже не один год как помолвлен с Люси Стил!

Услышав это имя и узнав, что тайное наконец стало явным, Элинор ощутила горячечную слабость вкупе с мучительнейшей головной болью; в агонии она наклонилась и зажала голову меж колен. Она делала долгие, глубокие вдохи, а в темноте перед ее закрытыми глазами угрожающе танцевал пятиконечный символ.

Миссис Дженнингс то ли из вежливости, то ли из чувства собственного достоинства не обратила внимания на столь необычную реакцию.

— Вы только вообразите, душенька! — беззаботно продолжала она. — И кроме Анны об этом ни одна живая душа не знала! Как такое может быть? Между ними все было слажено, и никто ничего не заподозрил! Впрочем, я никогда их вместе не видела, уж я-то сразу бы все поняла. Так или иначе, из страха перед миссис Феррарс они держали все в секрете, и до сегодняшнего утра ни о чем не подозревали ни она, ни ваш брат с женой. Бедняжка Люси! Ее сестра, да вы и сами знаете, добрая душа, но, как говорится, без капитана на корабле, она все и выболтала. Подходит она к вашей невестке, которая сидит одна за пяльцами и не подозревает, что ее ждет, — можете себе представить, какой это был удар для ее гордости! С ней немедленно случился нервический припадок, и кричала она так, что услышал даже ваш брат, сидевший внизу в собственном кабинете и писавший письмо. Крики недовольства, в десять раз приумноженные удивлением и еще в десять раз обостренным слухом вашего брата, которому в прошлый вторник вживили крайне чувствительные барабанные перепонки рыбы-солдата.

И вот он бежит наверх, зажав уши руками, чтобы приглушить крики, и тут разыгрывается чудовищная сцена: в комнату только что вошла и Люси, не зная, что происходит. Бедняжка! Как мне ее жаль. Должна сказать, с ней обошлись очень сурово — ваша невестка бранилась как фурия и довела ее до обморока. Анна упала на колени и горько расплакалась, а ваш братец бродил по комнате в полной растерянности со звенящими ушами, натыкался на стены и повторял, что не знает, что делать. Миссис Дэшвуд объявила, что мисс Стил у нее и минуты не останутся, и вашему братцу пришлось на коленях умолять ее позволить им хотя бы собрать вещи.

— Силы небесные! — вставила Элинор.

— Когда приплыл мистер Донаван, их гондола была уже готова, и бедняжки как раз выходили. Несчастная Люси, по его словам, едва держалась на ногах, Анна выглядела ненамного лучше. Боже! В какой гнев, должно быть, придет мистер Эдвард, когда узнает! Как обошлись с его возлюбленной! Все это просто… — Тут миссис Дженнингс перешла на свой родной язык, совершенно непонятный Элинор.

Она попыталась собраться с мыслями, но негромкий стук в стекло купола отвлек ее от размышлений. Подняв глаза, она увидела, что в стекло настойчиво стучит небольшая рыба-меч. Пусть ее и терзали сердечные муки, но от этого зрелища ее пробрал озноб, который лишь усилился, когда она разглядела переливчатый радужный участок чешуи у рыбы на морде: значит, это была не та рыба, которая билась в стекло прежде. Это была совсем другая рыба.

Поскольку миссис Дженнингс говорила лишь о помолвке Эдварда, Элинор быстро поняла, что скоро обо всем узнает Марианна и ее надо как-то предупредить. Нужно было как можно мягче рассеять ее заблуждения, сообщить правду и тем самым подготовить к тому, что ей придется обсуждать эту тему с остальными, не выдавая ни своего разочарования за сестру, ни неприязни к Эдварду.

Элинор выпала тяжелая задача. Ей предстояло лишить сестру главного утешения, рассказать об Эдварде такое, что, как она боялась, навсегда лишит его ее доброго отношения, и заставить Марианну заново пережить свое горе через сходство их положений, которое, несомненно, покажется ей чрезвычайным. Но как бы ни была ей неприятна эта обязанность, она представлялась столь же необходимой, как чистка корпуса корабля, заросшего ракушками.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});