Сумрак в конце туннеля (сборник) - Владислав Тимофе

   Боевой товарищ привычно молчал. Может, чуть укоризненней, чем обычно. Ему было больно, а я ничем не мог помочь быстро и навсегда остывающему железу. «Терпи друг, уже недолго. Ты прожил героическую жизнь – от первого до последнего патрона, – и тебе не о чем жалеть. Не вини себя, я знал, что билет будет в один конец… Их слишком много, а мы с тобой истекаем маслом и кровью. – Я аккуратно прислонил автомат к стене. – Жаль, что не смогу взять тебя с собой… Но ты принадлежишь этому миру, а я так и не смог стать его частью».

   – Или не захотел, – добавил я уже вслух. От потери крови сознание мутилось, глаза наливались свинцом, мышцы отказывались подчиняться.

   Сколько осталось времени? Сейчас монстры «освежуют» последнюю тушу и… Минут пятнадцать, не больше. Значит, пора.

   Быстрым движением спрятав в нагрудный карман пачку с одинокой сигаретой, я поднялся. Левая рука, перебитая в нескольких местах, висела плетью, а каждое движение пульсирующей, нестерпимой болью отдавалось в груди. «Ребра переломали, сволочи», – мысль была явственной, но совершенно спокойной, почти отвлеченной. Как и боль – она терзала и мучила тело, но оставляла меня равнодушным. Это хорошо, не хочу думать о ней. Слишком много времени уделял ей раньше. Хватит.

   Преодолев в кромешной темноте лестничный пролет, я с грохотом налетел на что-то угловатое и неприятно острое. Пришлось лезть за фонариком – подслеповатый, тусклый лучик высветил пыльные почтовые ящики. Я осторожно коснулся их пальцами – покосившаяся, п ровисшая в петлях створка с номером 34 протестующе заскрипела. Я улыбнулся и покачал головой: кое-что никогда не меняется. Пальцы уже сами ощупывали и смахивали пыль с соседнего ряда ящиков – 38, 39, 40 и наконец дверца без номера. Сердце екнуло и застучало быстрее. Безымянный ящик – не такой, как у всех, – скрывающий страшную тайну, окруженный завесой мистики… в детстве он был предметом моей особой гордости, а вся дворовая ребятня отчаянно завидовала… Еще бы, разве можно придумать волшебную сказку, страшилку или шпионский роман про почтовый ящик со скучным номером 42! Разве число 26 может отправить мальчишескую фантазию в бесконечный полет, а любая иная цифра наградить флером секретности и страшной тайны?.. Взрослые говорили, что на этой дверце номер квартиры изначально был нарисован перевернутым, и потому дворник дядя Коля – личность угрюмая и нелюдимая, что автоматически означает – загадочная, стер неугодную надпись. Такие рассказы только подливали масла в огонь, ведь многие малолет ние завистники пытались обезличить и свою почту. К моему немалому удовольствию – тщетно.

   Луч фонаря выхватил в узком проеме глубокого ящика ворох истлевшей бумаги. Что там? Скучные бесплатные газеты, надоедливые рекламные флаеры, счета, неизменно вызывавшие удивленное цоканье у родителей и сдержанный, тихий матерок деда? Я не стал заглядывать, ведь карты с несметными пиратскими сокровищами, иероглифы пришельцев и записки великих волшебников, сокрытые в безымянном тайнике предназначались не мне, а рыжеволосому смешному мальчишке, вечно 10 лет от роду…

   Я извлек из заплечного мешка два полных рожка от Калашникова. «Вольно, бойцы, ваш железный командир уснул навеки… Может, еще сослужите службу более удачливому сталкеру». В ответ драгоценные патроны гулко стукнулись о жестяную крышку верхнего ящика. Посчастливится ли кому-нибудь найти их? Надеюсь. При других обстоятельствах они могли спасти мне жизнь. Может, кому-то повезет больше – я бы очень это го хотел.

   Теперь наручные часы – очень старые, времен Великой Отечественной, наградные… оберег, талисман, напоминание… Они остановились много лет назад, замерев на вечных двадцати минутах восьмого. Время смерти близкого человека, единственного близкого в сошедшем с ума мире. «Найдите себе нового хозяина. Защищайте его, как пятнадцать лет защищали меня. А со мной вам нельзя – мое время будет иным…»

   И еще один, последний подарок. Извлеченный из кобуры ТТ приятной, уверенной тяжестью давил на ладонь. «Жаль, мой друг, что ты бесполезен против уродов». Я вынул обойму, отсчитал из нее пять патронов и аккуратной горочкой выложил у автоматных рожков. Кто знает, может, и они на что сгодятся?.. Пистолет с одной оставшейся пулей вернулся в кобуру. «Зато для людей ты в самый раз».

   Предстояло пройти еще один пролет. Четырнадцать ступеней.

   Первая – на ней я когда-то затянулся сигаретой и бросил на целых восемь ле т.

   Вторая – сколотая, спасибо тебе за ушиб и целую неделю незапланированных каникул.

   Третья – до нее я допрыгивал в четыре года.

   Четвертая, пятая, шестая – вы всегда так быстро проносились мимо.

   Седьмая – счастливая, пусть это останется со мной.

   Восьмая – особенная, чуть больше остальных.

   Девятая – перепрыгнуть – на ней нашли умершую соседку, бабу Варю. Жаль, но сейчас перепрыгнуть не получится…

   Десятая – пора! – достаю связку ключей.

   Одиннадцатая – вот четырехгранный ключ от безымянного волшебного ящика.

   Двенадцатая – а вот «таблетка» домофона.

   Тринадцатая – крошечный полуцилиндрический ключик – от нижнего замка.

   Четырнадцатая – плоская пластина со множеством насечек и бугорков – от верхнего. Отец очень гордился этим замком – «финский, сто степене й защиты, невозможность взлома и подбора отмычки»…

   На моей памяти «сейфовым» ключом не пользовались ни разу – в квартире всегда оставался кто-то из многочисленного семейства. Не понадобится он и сейчас…

   Когда-то очень-очень давно рыжий смешной мальчишка уговорил своего деда прокатиться до новой станции метро. Мама отпустила их только на час, потому что потом все сядут за праздничный стол, и непоседливая кудряшка-сестренка будет пытаться, наконец, задуть все три свечки на кремовом торте…

   Слез больше нет… высохли, выжжены радиацией, выплаканы с кровью…

   Маленький ключ легко и привычно юркнул в отверстие замка. Сердце остановилось. Поворот, глухой щелчок. Дверь протяжно скрипнула и, не спеша, очень-очень осторожно открылась.

   Я был дома.

   Страх навалился не сразу. Он проникал в ч еловека мелкими порциями. С профессионализмом настоящего садиста заползал под кожу, словно инъекция, досылаемая из пятикубового шприца неумелой медсестрой. Ускоряя сердцебиение. Разгоняя мысли в разные стороны. Доводя бардак в голове до масштабов настоящей разрухи.

   Нет, Баламут не стыдился просто бояться. Он здраво подходил к данному вопросу и всегда считал, что бесстрашием страдают либо безумные фанатики, которым вбили в голову всякую чушь, либо умалишенные от рождения, которым, собственно, едино, где они, и что с ними в любой момент их жизни происходит. Кстати, грани между этими двумя категориями Баламут не проводил, потому как в его понимании ее попросту не существовало.

   Уже трижды успел проклясть себя за свою же тупость, приведшую его в этот туннель. В одиночку. Непослушными руками передернул затвор и тут же услышал громкое «дзинь!!!».

   – Твою мать! – скрипнул он от злости зубами: с перепугу забыл, что автомат и так у же был приведен в боевой режим, и теперь в темноту улетел патрон. А с ним у него стало ровно на девять граммов меньше шансов выжить.

   Шарить по пыльному полу Баламут не решился, дабы не отвлекаться – внимание его целиком и полностью было прикованно к тому, что творилось впереди. Правда там, во мраке, ничего пока и не происходило. Но Баламут чувствовал, что тишина временная. Ему казалось, что уведи он хотя бы на миг свой взгляд куда-нибудь в сторону, и все – ему конец. Оттуда обязательно вырвется нечто, сожравшее уже не одного жителя станции, находившейся рядом с конечной целью его пути. Одним из отстойников Московского метрополитена, находившимся в тупике возле станции Орехово.

   «Да как они вообще выжили на этой Богом забытой станции? – Баламут вспомнил тех бедолаг, их посеревшие лица, и по спине снова пробежался неприятный холодок. – Пора завязывать с такой работой – нервы ни к черту».

   Мышцы ног противно подрагивали, когд а он делал еще один шаг. Даже не шаг. Так – полшажочка. Но с каким трудом он дался! Тело отказывало в повиновении. Оно взывало к здравому рассудку хозяина, молило, не мешкая ни секунды, повернуть назад.

   «А может, ну его на фиг?» – но тут Баламут вспомнил бешеные глаза Бурого и моментально откинул эту мысль, как совсем уж непригодную для использования. За этой гнидой такие люди стоят, что где хошь найдут. Из-под земли достанут, чтобы потом в нее же и закопать.