Эхобой - Мэтт Хейг

— Но это… невозможно. Они еще не получили «запальники»!

Дэниел был в замешательстве.

— Почему? Я тоже когда-то стучал в сосуде.

— Тогда все было по-другому.

— В сосуде прототипы Эхо? — спросил он.

— Да, для «Касл». Но я еще даже не начала их разработку, не вводила никакие данные. У них нет «запальников»; и я не собираюсь больше с ними возиться.

Дэниел с тревогой возразил:

— Но почему? Вряд ли он обрадуется, если ты не закончишь работу.

Розелла побледнела, но в ее глазах вспыхнул вызов.

— Теперь мне наплевать, обрадуется он или нет.

— Когда они должны быть готовы? — спросила я.

— К завтрашнему дню. Еще одна причина, по которой вы должны уехать как можно быстрее.

Дэниел заметно нервничал:

— Как ты ему все объяснишь?

— Я не буду ничего объяснять. Все кончено.

— Вы должны ехать с нами, — сказала я, застегивая рубашку.

Розелла как будто меня не слышала. Она подошла к столу, который был завален оборудованием. Взяла металлический цилиндр с медным наконечником и отпечатком в виде перевернутой «Э». Я сразу поняла, зачем он нужен.

Из сосуда снова донесся шум. Розелла выглядела встревоженной. Она прошептала что-то по-испански, а потом сказала:

— У нас почти не осталось времени, но я должна сделать тебе обезболивающий укол…

— Не нужно, — сказала я, понимая, что нам и правда надо спешить. — Я потерплю.

И я смогла выдержать. Она прижала прибор к моей коже и повернула наконечник. Я смотрела прямо в глаза Дэниела, а он — в мои. Было больно. Боль буквально вгрызалась в меня, но я могла ее вынести, потому что знала: это была цена свободы.

— Ну, вот и все…

Снова послышался шум. Мы подошли к сосуду, который, как и остальные, парил в тридцати сантиметрах над электромагнитной подставкой.

— Останьтесь тут, — сказала Розелла. — Я вниз, хочу кое-что проверить в компьютере.

И мы остались вдвоем с Дэниелом. Подошли к сосуду. У меня было такое чувство, что нужно что-то сказать:

— Прости.

— За что ты просишь прощения?

— За все. За то, что так себя вела, когда мы впервые встретились. Я была не права, считая, что все Эхо одинаковые.

Он улыбнулся.

— В большинстве случаев так и есть. Большинство Эхо будут делать то, что записано в их программе. Они не думают о том, что делают. Выполняют, что им прикажут, и все. Они никогда не узнают, что такое радость от книги или поцелуя, но и боль им неведома. Они безнравственны. Чтобы обрести нравственность, они должны испытать радость и боль. Они запрограммированы для совершения определенных действий, человек отдает им приказ, они называют его хозяином или господином и сделают для него все, что угодно. Даже убьют.

— Но люди тоже бывают такими, — я во все глаза смотрела на него. — Операция не изменила тебя. Перепрограммирование… то, что дядя Алекс сделал с твоей головой.

— Сначала мне казалось, что изменила. Но потом я понял, что остался прежним. Моя сущность, делавшая меня тем, кто я есть, никак не была связана с программой. Во мне есть что-то еще. Что-то вечное.

— Я так перед тобой виновата… Ты не должен был спасать меня!

— Но ведь теперь все в порядке. Мы…

Из четвертого сосуда раздался шум. На этот раз гораздо более резкий и громкий. Дэниел растерялся:

— Странный звук. Слишком сильный, даже для Эхо. Отойди.

Как только он это сказал, послышался звук еще из следующего сосуда, стоявшего чуть дальше. И еще из одного.

— Происходит что-то странное!..

В этот самый момент Розелла поднялась к нам на левиборде. Она была очень встревожена.

— Он влез в мои компьютеры! Его хакеры взломали мою защиту. Они перепрограммировали всех Эхо, и теперь у них максимальный уровень силы и агрессии, гораздо выше разрешенного. Вы должны немедленно уезжать. Прямо сейчас! Они вот-вот пробьют сосуды, и как только это случится, они убьют всех нас. Теперь это записано в их программе, я только что видела код! Бегите, спасайтесь! Садитесь на корабль до Луны.

— А как же ты?

— Я должна остаться здесь, — сказала она. Ее голос звучал ровно, но напряженно. Происходило что-то, о чем она не хотела говорить нам, от чего пыталась защитить. Ее испанский акцент усилился.

— Я должна перепрограммировать компьютеры. Это моя обязанность. Уезжайте же, пока еще не слишком поздно!

Она почти кричала:

— Уходите! Вы должны уйти! Vete![29]

Но было уже поздно. Рука Эхо пробила сосуд, вырвалась наружу, расплескивая восстанавливающую жидкость, и схватила Дэниела за шею.

Дэниел задыхался. Я схватила маркирующую машинку для Эхо со стола, включила ее и прижала медный наконечник к запястью неизвестного Эхо. Но этот Эхо не был Дэниелом. Он не чувствовал боли.

На столе лежало множество инструментов, которых я никогда раньше не видела. Среди них я нашла знакомый мне лазерный нож. Я включила его и вонзила в руку Эхо. Сработало. Темная кровь брызнула во все стороны. А отрезанная рука по-прежнему сжимала горло Дэниела, пока он ее не оторвал от себя. Часть руки, которая осталась у все еще невидимого Эхо, бешено дергалась во все стороны. Из других сосудов раздавался грохот. Один из них тоже уже был пробит насквозь заключенным в нем Эхо.

— Бегите! — кричала Розелла, но мы не могли так поступить.

— Я не оставлю тебя здесь, — сказал Дэниел. — Ты меня создала. Ты обо мне заботилась.

— Я тебя предала!

— У тебя не было выбора.

— Уходите сейчас же! Вам теперь есть о ком заботиться. Вам обоим! Теперь вы есть друг у друга. Иногда, чтобы что-нибудь получить, нужно что-нибудь потерять. Мне терять нечего. Если вы останетесь и погибнете, а я спасусь, я не смогу с этим жить.

— Розелла, — сказала я, — ты ни в чем не виновата.

— Послушайте, — она почти умоляла нас. — Мне не трудно изменить программу. Всего пара строк, и я остановлю все это. Но я не спущусь вниз, пока не буду уверена, что вы в безопасности. Возьмите мою машину, поезжайте в Валенсию, в центральную больницу. Она называется «Клиника Куирон де Валенсия». Найдите там моего дедушку и заберите его из больницы. Пожалуйста, сделайте, как я говорю. Мне кажется, он тоже в опасности.

Это все меняло.

— Хорошо, мы поедем туда и позаботимся о нем.

Розелла скрылась в подвале.

Шум теперь исходил из всех занятых сосудов; отовсюду пытались выбраться Эхо.

— Идем, — сказала я Дэниелу.

Я вцепилась в него, и мы побежали мимо рук, пытавшихся схватить нас, поднимая тучу брызг. На пол выплескивалось все больше жидкости. Мы добежали до двери и велели ей открыться. Грохот позади нас становился сильнее, и нам пришлось предпринять несколько яростных попыток, чтобы ее распахнуть. Наконец мы оказались снаружи, в невыносимо жарком мареве, под лазурно-голубым небом. Мы обежали склад с другой стороны и увидели не магнитомобиль, а обычную машину, которая ездит по земле; древний, битый электромобиль 2070-х годов.

Дэниел открыл его; он знал, как им управлять. Мы поехали по старой, пыльной дороге, которая уже давно не была предназначена для машин, как вдруг ожил старый холофон, установленный на приборной панели.

— Да? — ответил Дэниел.

И мы увидели мерцающее лицо Розеллы.

ГЛАВА 7

Розелла выглядела такой спокойной, что сначала я решила: ей удалось справиться с Эхо. Но у ее спокойствия была другая причина. Это было сложно увидеть из-за того, что ее голограмма мерцала и теряла четкость на ярком свету.

— Моего дедушки нет в больнице, — сказала она. — Я так сказала, чтобы вы уехали. Эрнесто Даниэль Маркес умер две недели назад…

— О чем она говорит? — я посмотрела на Дэниела. Люди, которые сомневаются, что Эхо способны испытывать эмоции, должны были видеть его лицо в тот момент.

— Нет… Нет… Ты сказала…

— Lo siento mucho de verdad,[30] — она закрыла глаза. В этот момент она уже не казалась такой спокойной. И вряд ли заметила, что говорит по-испански. — Я солгала, Дэниел. Я человек. Люди врут. Послушай, вам не нужно ехать в Хитроу. В Лондоне может быть слишком опасно. В Барселоне-2 тоже есть космодром. Оттуда улететь проще, там не такой строгий контроль. И оттуда каждую ночь отправляются шаттлы на Луну.

За спиной у Розеллы раздался какой-то шум. Ничего нельзя было разглядеть, но мы поняли, что Эхо выбрались из сосудов и теперь пришли за ней. Чтобы убить…

Дэниел остановил машину.

— Выходи, — сказал он мне.

— Нет.

— Выходи! — закричал он. Я впервые услышала, как он кричит.

Я покачала головой. Один раз я уже потеряла все и не хотела больше рисковать.

— Ты не вернешься туда один. Ни за что. Теперь мы вместе. И если ты едешь туда, то и я с тобой.