Мы погибнем вчера - Ивакин Геннадьевич

– Отсюда примерно…

– Покопайся там еще.

– Ага. Давай минак.

– Сейчас. – Вини вытер руки о штаны. – Есть что-то крупное. Копай.

Еж заработал лопаткой с одной стороны. Я с другой. И почти тут же скребнул по металлу.

– Подсумок, похоже… Ага. С гранатами, – я вытащил две 'лимонки'. С заглушками, слава Богу. Взрыватели отдельно, значит.

Еж чего-то запыхтел за моей спиной, а потом матюгнулся:

– Чего там?

– Череп. Я ему лопаткой заехал. Нехорошо-то как.

– Ему не больно уже.

Еж откинулся и навалился на стенку воронки:

– Вини, у тебя руки сухие?

– Относительно твоих – да.

– Будь другом, сунь мне сигарету в рот. В нагрудном кармане. Слева. Спички там же.

– Лех, мне тоже… – попросил я.

Попыхтели как паровозы. Еж 'Балканкой', я – 'Примой'. Не могу в лесу с фильтром курить.

Тяжка, другая, третья… выплюнул. Сигарета зашипела в коричневой гуще.

– Поехали дальше.

Еж запыхтел, вытаскивая череп. Я наткнулся на россыпь винтовочных патронов. Ржавые до невозможности – переламывались в руках как веточки.

– Есть! – воскликнул я.

– Чего?

– Бедро. И второе.

– Отлично…Эй! У костра! – заорал Еж. – Пакет тащите!

Мирно болтавшие о чем-то своем поисковики подбежали к воронке

– Что у вас?

– Боец… Два позвонка, череп в каске и два бедра.

– Железо есть?

– Противогаз, каска, две лимонки с заглушками и патроны. Я их под кустик сложил кучкой.

– Ну что, мальчики-девочки… Работаем! – сказал Леонидыч. В глазах его появился азарт.

Отряд рассредоточился по периметру воронки, снова и снова прощупывая грязь.

Толик сел ломать патроны. Бывали случаи, когда бойцы вкладывали смертные записки в патроны. Бывало, находили такие, да…

Кстати, вы знаете, что найденным боец считается, если найдена, по крайней мере, одна бедренная кость? Ну и остальные в наборе…

Мелкие кости быстро растворяются в болотах. Череп тоже. А бедренные сохраняются долго.

Хотя раз на раз не приходится.

Возле ампуломета нашли бойца, от которого косточек осталось на пригоршню. Не понятно каких. Обгорели и крошились в руках. И треугольничек один. И больше ничего. Младший сержант, как минимум. Остальное сгорело.

А тут полноценный боец, можно сказать.

Когда работаешь – время летит незаметно. Ничего не замечаешь. Ни боли в пояснице и коленях, ни то, что руки окоченели. Курить и то забываешь.

Подняли одну берцовую. Кусочки таза. Еж поднял левые лопатку и плечо. Правых не было. Как не было и остального. Даже ребер не было. Не было и медальона. Каждый сантиметр в районе груди и таза прощупали. Нету. Я разогнулся и со злости вогнал лопатку в дно воронки. Там что-то хлопнуло и грязь фонтанчиком плеснула мне в харю.

Я машинально отдернулся.

– Лех! Цел?

– Скотство какое… – отплевался я, утерев лицо рукавом. – Цел.

Угораздило же попасть во взрыватель для гранаты. Еще и не гнилой.

Я нагнулся, пошарил в грязи. Точно. А рядом еще один. Значит еще один подсумок. Но медальона все равно нет.

Послышалось тарахтение где-то вдалеке, с каждой минутой превращающееся, сначала в рокот, а потом в грохот.

– Степаныч… Ну что, мужики, закругляемся?

Я выбрался из воронки. Сел. Закурил. Жаль… Еще один неопознанный. Выбрался и Еж.

– Дай-ка я еще посмотрю, – задумчиво сказал Вини. И прыгнул вниз.

А мы пошли на вторую воронку. Умываться.

Леонидыч пошел встречать Степаныча.

Плескались не долго. Руки вымыли, да лицо. От остального грязь так отпадет. Когда постираем на базе.

А Вини, – молодчина! – все-таки нашел медальон!

Везунчик, черт побери…

Правда, медальон был разбит. Может быть осколком. А может быть пулей.

Вини собрал черные осколочки и бросил их в мешок, куда сложили косточки бойца.

Из тягача вышел улыбающийся Герман Василич:

– Ну, как поработали!

– Одиннадцать бойцов. Медальон один, но разбитый.

– Ай-яй-яй… Жалко как…

– Здравствуйте, Герман Васильевич! – поздоровались девчонки.

– Добрый день, родненькие! Намаялись?

– Не очень! – улыбнулась Марина.

– Молодцы. Ну, грузитесь… Сейчас сразу на кладбище поедем. Ребята там могилу уже подготовили. Гробы тоже ждут.

– Батюшка будет?

– Я ему позвоню, когда подъезжать будем, – сказал Степаныч.

Девчонок посадили к Степанычу в кабину. Сами закинули вначале рюкзаки, лопаты и щупы. Потом мешки с косточками. После уже сами. Закрыли полог. Иначе вся грязь с гусениц жирными шматками полетит внутрь.

И тронулись.

В тряске и грохоте разговаривать очень сложно. Остается только думать.

Вот я и думаю.

А зачем мы это делаем?

Кому это надо?

Бойцам? Они уже мертвы и им все равно. Или нет? Или они вот прямо так сидят и ждут, когда их найдут? Вряд ли… Они своими смертями искупили все свои грехи. А, может быть, и не только свои. По крайней мере, благодаря им, мы и живем. Пусть нет уже той страны, за которую они воевали. Но это уже не их вина. А исключительно наша. И надо в рожу плевать, как минимум, тем, кто утверждает, что их смерти были бессмысленны. Даже если кто-то из них не успел даже выстрелить. В любой смерти есть смысл. Даже в такой. А то, что мы его не понимаем – это опять же, только наша глупость.

Они уже все отпеты – мусульмане, баптисты, староверы, православные и, даже атеисты. Перед Богом все равны. И перед смертью тоже.

А, может быть, это надо стране? Типа, народная память, и все такое. Сейчас приедем, народ соберется. Какой-нибудь чиновник произнесет пафосную речь, о том, что никто не забыт и ничто не забыто. Потом сядет и уедет по своим чиновничьим делам. Нет, ошибся. Не кто-то. Все так скажут. ВСЕ!

Если бы не такие как Степаныч – памятники уже давно обветшали бы и рухнули. Сгнили бы. Как это происходит у нас, в тылу. Стелу у Вечного огня красят каждый год.

А сколько кладбищ зарастает крапивой по бывшим деревням? Бывшим – потому, что мужики туда не вернулись. Да что там деревни… На кладбище построили дом культуры. Дискотеки проводят…. Пляски на костях… 'Давайте поаплодируем нашим ветеранам!' Давай, скотина аплодируй. А назавтра ты подпишешь документ, по которому эти ветераны лишаются последних крох. И появляются боевые награды на черных рынках. Это мы – их дети и внуки – ими торгуем. Продаем свою память…

Может быть, это надо только нам, поисковикам? Типа, экстремальный вид отдыха и не более? Приехали, так сказать… Покопали. А знаете, как мы копаем? Мат-перемат через слово. Косточки достаешь – поссать захотел. Отошел в сторону – ноги замерзли, в воронке-то лед пополам с водой – и на сапоги себе струей. Тепла чуть-чуть.

Не место бабам в поиске. Не место. Не удобно им ноги греть…

И ржешь постоянно. Над ними и ржешь – 'А давай ему пачку сигарет положим, сфоткаем, прикольно, гы-гы'.

Зато приедем и будем хвастать – мы такие святые-пресвятые. Защитников Родины хороним. Можем речь сказать, песню спеть, статью написать, слезу пустить. Это мы умеем.

Гы-гы, млять…

Мы – поисковики, что ты! Красивые, молодые, в камуфляже все в парадном. В медальках жестяных. Сами себе рисуем медальки…

Вернули долг своей совести. Заодно патрончиков в костер покидали, да мины повзрывали. Ну и песни у костра попеть, тоже святое дело, как же…

Ненавижу песни у костра.

Да, да… Хвалите нас, что мы великое дело делаем. Можете еще одну грамоту подписать. Хотя лучше деньгами. Что? Нет денег? Как обычно… Епметь… Мы не святые. И в работе нашей ничего гордого нет. Она позорная, эта работа. Потому что страна, которая не хоронит своих мертвых…

Это моя страна. Я в ней живу. Я часть этой страны. А значит и мне гордиться тут нечем.

Вам понятно?

Мне нет.

Нельзя этим гордиться. Надо забить медальки в дупло себе – и молчать. Молчать о том, что ты поисковик. А не получается…

Так все-таки, зачем мы сюда ездим?

ГТТ дернулся, взрычал и остановился:

– Приехали, – спокойно сказал Степаныч. Он, вообще-то, всегда с виду спокойный. И злой, на первый взгляд. А на самом деле – очень душевный человек.

Мы повыпрыгивали на землю. Оказывается, приехали не в Демянск. А в какую-то деревушку. Остановились возле кладбища. Здесь же и стоял 'Урал' демянских поисковиков. Они курили и громко хохотали у вырытой могилы. Рядом стояли небольшой кучкой местные старушки.

Мы же оттащили мешки в сарайчик.

Аккуратно разложили черные кости по сосновым гробам. Места хватило всем.

Потом вынесли их к могиле. Рядом с ней уже стоял высокий, седой батюшка с косматой бородой. В каждый гроб он положил по иконке.

И начал отпевание:

– Благословен Бог наш всегда, ныне, и присно, и во веки веков!

– Аминь! – запели дребезжащими голосами старушки

– Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится…