Секс и эволюция человеческой природы - Мэтт Ридли

Именно эта конкуренция между самками и дает ключ к окончательному пониманию того, почему наиболее простым способом иметь много партнерш для мужчин стала измена, а не полигамия. Красноплечие черные трупиалы, гнездящиеся на болотах Канады, полигамны: каждый самец с хорошим участком привлекает нескольких самок, поселяющихся на его территории. Но самцы с наибольшими гаремами являются также и самыми успешными любовниками: они становятся отцами большинства птенцов на территориях своих соседей. Возникает вопрос: почему самке бывает выгоднее стать любовницей, а не еще одной женой?

В финских лесах обитает такая маленькая сова — мохноногий сыч. В удачные на мышей годы некоторые самцы спариваются сразу с двумя самками, причем, с каждой — на ее собственной территории. Некоторым другим самцам при этом вообще не удается найти себе партнершу. Как выяснилось, у самок, живущих с полигамными самцами, птенцов намного меньше, чем у живущих с моногамными. Так почему же первые соглашаются на свою участь? Почему бы им просто не улететь к соседу-холостяку? Один финский биолог считает, что полигамные самцы ухитряются обманывать своих жен. Самки оценивают своих поклонников по тому, сколько мышей те могут поймать и принести в подарок во время ухаживания. В удачный год самец ловит так много мышей, что может привлечь сразу двух самок (друг о друге они не подозревают) — и каждая получает мышей больше, чем в обычный год самец может поймать для одной{351}.

Северные леса наполнены обманщиками и соблазнителями. Оказывается, такую же привычку имеет невинная с виду маленькая птичка, ставшая причиной затянувшейся дискуссии в научной литературе 1980-х. Некоторые самцы мухоловок-пеструшек, подобно мохноногому сычу, умудряются удерживать сразу две территории, на каждой из которых живет по самке. В этой связи две команды исследователей пришли к разным мнениям. Финны и шведы считают, что самцы обманывают любовниц, создавая у тех впечатление, будто они неженаты. А норвежцы утверждают, что, поскольку жена иногда навещает гнездо любовницы и пытается ее выгнать, то последняя, возможно, не питает излишних иллюзий. Скорее она принимает тот факт, что самец может в любой момент оставить ее и уйти к жене — но надеется, что если дела в семейном гнезде пойдут плохо (а они часто так идут), то он вернется к ней и поможет выращивать потомство. Самец справляется с этой ситуацией, только если обе территории настолько далеки друг от друга, что жена не может портить жизнь любовнице достаточно часто. В общем, норвежцы считают, что самцы вводят в заблуждение жен[76].

Таким образом, непонятно, кто является жертвой предательства — жена или любовница. Зато ясно, что самец мухоловки-пеструшки, имея двух самок, добивается некоторого успеха: за один сезон он становится отцом сразу двух выводков. А за его полигамные запросы приходится расплачиваться самкам: и жена, и любовница жили бы лучше, если бы каждая из них монополизировала мужа, а не разделяла его с другой.

Для выяснения того, что выгоднее для самки — обманывать верного мужа или бросить его и стать второй женой двоеженца — Хосе Вейга (Jose Veiga) исследовал воробьиную колонию в Мадриде. Полигамными оказались лишь 10 % самцов. Выборочно удаляя определенных самцов и самок, Вейга проверял разные гипотезы о том, почему большинство самцов не пытались быть полигамными. Первым делом, он смог отбросить предположение, будто они необходимы для выращивания потомства. Самки в браке с двоеженцем воспитывали так же много птенцов, как и жившие с моногамным самцом — хотя им и было сложнее. Затем, удаляя некоторых самцов и наблюдая за тем, кого «вдовы» выбирали для повторного брака, он отказался от мысли, будто самки предпочитают спариваться с неженатыми — все происходило с точностью до наоборот. Позже он отверг идею о том, что самцам не хватает свободных самок: оказалось, что 28 % уже спаривавшихся раньше самцов выбирали самок, которые в предыдущем году еще не занимались любовью (то есть, отказывались от своих прежних партнерш). Еще одну гипотезу он проверил, поставив коробки с гнездами ближе друг к другу: так самцам, при необходимости, было бы легче охранять сразу нескольких самок. Оказалось, что от этого интенсивность полигамии совершенно не изменилась. Для объяснения слабого распространения полигамии у воробьев осталась всего одна гипотеза: первые жены — против. Так же как самцы охраняют своих самок, те изводят и выдворяют вторых жен своих мужей. Помещенные в клетку самки тут же попадают под атаку соперниц. Эта агрессия, предположительно, связана с нежеланием выращивать птенцов в одиночку: они бы, конечно, справились и сами, но гораздо легче полагаться на направленную лишь на тебя помощь мужа{352}.

С моей точки зрения, человек подобен ибису, ласточке или воробью. Эти птицы живут большими колониями. Мужчины соревнуются друг с другом за место в неофициальной иерархии. Большинство из них моногамны. Полигамия предотвращается женами, которые не хотят делиться своими мужьями, а вернее — их вкладом в выращивание потомства. Женщины могли бы выращивать ребенка в одиночку, но добыча мужа — это достаточно серьезная помощь. Однако запрет на полигамные связи не предотвращает спаривания мужей с другими женщинами. Измены — обычное дело. Чаще всего изменяют высокоранговые мужчины — причем, с женщинами любого общественного ранга. Чтобы предотвратить адюльтер, мужья охраняют своих жен, агрессивны по отношению к их любовникам и занимаются с женами сексом все время, а не только в момент их готовности к зачатию.

Так выглядит жизнь воробья в человеческих терминах. Жизнь же человека, нарисованная по-воробьиному, выглядит так. Человек живет и размножается в колониях, называющихся племенами или городами. Конкурируя между собой, самцы накапливают ресурсы и получают некий статус — это называется бизнесом и политикой. Самцы активно ухаживают за самками. Последние отказываются разделять помощь своих самцов с другими самками. Но многие самцы, особенно вышестоящие, меняют своих самок на более молодых или тайно занимаются любовью с самками других самцов.

Впрочем, между воробьями и людьми существуют важные различия — включая и то, что у людей распределение власти и ресурсов внутри колонии гораздо менее равномерно, чем у воробьев. Однако и тех и других все же объединяет одна важная особенность, свойственная всем колониальным птицам — наличие моногамии или хотя бы устойчивых парных связей, сопровождающихся страстными внебрачными — но не полигамией. Древний человек, далекий от хладнокровия в вопросах секса, буквально сходил с ума от страха, что жена ему изменит — но сам постоянно пытался переспать с супругой соседа. Неудивительно, что во всех культурах люди занимаются сексом наедине, и присутствие третьих лиц не предполагается (правда, у бонобо это не так). Высокий уровень «незаконнорожденности» у птиц стал для зоологов столь неожиданным, помимо прочего, еще и потому, что мало кто наблюдал их внебрачную связь: они изменяют тайно{353}.

Чудовище с зелеными глазами

Страх измены сидит в нас очень глубоко. Вуали, дуэньи, паранджи, женское обрезание (удаление чувствительных частей женских половых органов) и пояса верности свидетельствуют о том, насколько параноидально мужчины боятся быть обманутыми и как они до сумасшествия подозрительны к женам и находящимся рядом с теми потенциальным любовникам (иначе зачем нужно женское обрезание?). Марго Уилсон (Margo Wilson) и Мартин Дэйли (Martin Daly) из университета Макмастера в Канаде исследовали феномен человеческой ревности и пришли к выводу: факты хорошо соответствуют ее эволюционной интерпретации. Ревность — это «человеческая универсалия», присущая любой культуре. Несмотря на все попытки антропологов найти общество, в котором бы не было ревности — и, таким образом, доказать, что половая ревность привнесена пагубным социальным давлением или что это вообще психическая патология, — это чувство является неотъемлемой частью человеческого существа.

Они порхают по цветам вдвоем,Блаженствуя в веселии своем […]А ревности злой дух, мрачней Горгоны,Зрит радость их — она ему чужда.Невинную Любовь его враждаПреследует и ставит ей препоны{354}.

Уилсон и Дэйли говорят, что внимательный взгляд вскрывает наши повадки, которые различаются в деталях, но «в целом, однообразны и похожи в разных сообществах». Речь — о «признаваемом обществом браке, концепции измены как нарушения права собственности, превознесении женской непорочности, идентичности „защиты“ женщины и охраны ее от половых контактов, а также способности неверности провоцировать насилие». Коротко говоря, во все времена во всех уголках мира мужчины ведут себя так, будто влагалища их жен являются их собственностью{355}.