За нами Москва. Записки офицера. - Баурджан Момыш-улы

Я застал генерала склоненным над картой. На плечи его была наброшена шинель; он опирался на руку, пальцами сжимая висок. Генерал так был поглощен своими мыслями, что я не знал, остаться мне и доложить о своем прибытии или уйти.

— Вот съежился, проклятый! — не замечая меня, проговорил генерал. — Прямо аппендицитом сидит, и ничем его не прошибешь! — он ударил кулаком по карте и выпрямился.

Я воспользовался нарушенным молчанием и доложил о своем прибытии.

— А-а-а! — заметил меня генерал. — Хорошо, что приехали. Он протянул мне руку и указал на табурет: — Садитесь...

За эти несколько дней, что я его не видел, он осунулся, лицо показалось мне бледным, помятым. Морщины, мелкие под глазами и глубокие на переносице, были особенно заметны. Припухшие веки говорили о долгих бессонных ночах.

Отодвинув карту на край стола, он крикнул адъютанту:

— Гончаров, вели завтрак подать! — и, устало откинувшись на спинку стула, сказал: — Сначала позавтракаем, а потом поговорим о делах. Вы тоже, наверное, голодны как волк! Мы же с вами на подножном корму. Где-то наши пайки болтаются...

Я кивнул головой, мы оба рассмеялись.

— Да, плохи наши дела! — вздохнул генерал. — Ну, ничего, как-нибудь разберемся, обязательно разберемся. Ведь мы же не лыком шиты.

За завтраком, то и дело забывая о еде, генерал кратко знакомил меня с общей обстановкой. Заметив, что я тоже не ем, он прерывал свои объяснения.

— А вы ешьте. Ешьте и слушайте... Черт возьми! Ешь, пьешь и с начала войны сам не замечаешь, что ж ты ешь. А есть все-таки приходится! — Он рассмеялся. — Ну, подвигайтесь поближе к карте. Вот это Кузьминск, а этот «коровий язык» — немецкая группировка. Место, где мы находимся, левый фланг, а Поспешново — правый. С этих флангов два наших фронта должны были нанести удар и окружить группировку немцев... — Генерал задумался и положил карандаш. — Такова обстановка, таков замысел командования. Это я вам говорю, чтобы вы были в курсе дела. Наши два фронта должны соединиться в районе Высоцка. — Он указал на карту. Я прочел: «Река Валоть, город Высоцк».

— Вот видите, сколько еще перед нами... — отмерив расстояние до Высоцка, сказал генерал. — Сто пятьдесят километров, да, не меньше... Восемьдесят-девяносто населенных пунктов придется отвоевывать. А кругом леса, болота... И все в снегу, как в лебяжьем пуху. И противник неслабый. Он нам не отдаст этих селений, все теплые места у него в руках. Он по деревням, по обжитым опорным пунктам сидит, с насиженного места его нелегко столкнуть! А мы с вами все по лесам да заснеженным полям. Наши солдаты уже месяц как под крышами не были, — с болью в голосе произнес он. — Мог ли кто знать, насколько вынослив наш советский человек! Боялся я, думал — всю дивизию заморожу. А ведь ни один еще не замерз? — оживившись, спросил генерал. — Правда?

— В походах и в огне боев, товарищ генерал, не замерзнешь! «Для воина седло — подушка, постелью служит лед, а одеялом — снег», — так у нас говорят, товарищ генерал.

— Хорошо сказал ваш народ. Так, значит, вытянем, капитан? Доконаем немчуру? Заставим их по морозцу побегать? Запомните: в лоб брать деревню — значит, иметь много потерь. Если же обойти деревню, создать угрозу окружения, то враг, испугавшись, сам побежит с теплого местечка. А когда он выйдет на голый снежок, тут-то, на равных условиях, и вступить с ним в бой... Но помните и о другом конце палки. Если вы, как в Ново-Свинухове, упустите часть немцев, они в следующей деревне удвоят гарнизон... Немцы, которых вы вытолкнули из Свинухова, теперь преспокойно воюют в Соколове.

— Я их не так уж много упустил, товарищ генерал.

— От вас ушло пятьдесят, от другого сотня, от третьего десятков шесть — вот больше двухсот набралось. Нам, командирам, четыре правила арифметики помнить положено. Все время в уме да с карандашом в руках подсчитывать приходится. Только не поймите меня превратно. Ведь тактика — не арифметика, в тактике не всегда дважды два — четыре и трижды три — девять, у тактики свой закон — закон искусства. Дайте вашу карту.

Я вынул из планшета свою стотысячную. Генерал положил ее перед собой, старательно разгладил.

— Повернуть хочу ваш полк, — помолчав и подумав, сказал он.

— Если нужно, товарищ генерал...

— Да, не хотел я этого делать, но приходится. Эх война, война! Не все получается так, как задумаешь. Противник на то и противник, чтобы подсунуть неожиданное. Если бы не эти прятки да догадки, разве война была бы войной?! Вот разгадать бы, о чем этот подлец думает, обшарить бы его нутро, уловить бы его мыслишки. — Он лукаво посмотрел в мою сторону. — Это и называется дальновидностью командира, вам это должно быть понятно, капитан.

— Да, товарищ генерал... Ясная мысль сопутствует цели.

— Правильно сказал... Хочу ваш полк на одно задание послать. Батальоны у вас подтянулись?

— Нет, товарищ генерал. Батальон капитана Клименко отстал, только через семь-восемь часов догонит.

— А пушкари — тоже отстали?

— Да, лошади по сугробам не тянут, товарищ генерал.

— Маловато у вас выходит... Полтора батальона?

— Нет, два батальона, товарищ генерал.

— А потери? Вы что, до сих пор без потерь воевали? — не без язвительности произнес генерал.

— Да, фактически, полтора батальона... — подтвердил я.

— И все-таки с такими силами вам придется выполнить задачу, которая будет поставлена. В моем распоряжении пока других сил нет. Обстановка требует немедленного решения боевой задачи. — Он взял карандаш и стал набрасывать схему...

Итак, один из полков дивизии третьи сутки ведет бои за Соколово, но пока безуспешно, другой полк, обойдя этот пункт слева, вырвался далеко вперед и таким образом оторвался. Противник держит Соколово неспроста, Соколово — плацдарм для нанесения контрударов по прорвавшимся главным силам нашего корпуса. Соколовская группа имеет задачу: во что бы то ни стало продержаться до подхода из глубины резервов. Противник получает подкрепление и снабжается из Старикова через деревню Трошково. Поэтому генерал считал, что соколовская группа противника в первую очередь должна быть лишена путей подвоза и отрезана от прибывающих подкреплений. Тогда Соколово неминуемо падет.

Генерал приказывает мне обойти Соколово, выйти в тыл врага в районе Трошкова и к утру следующего дня овладеть Трошковым.

Генерал набросал на листках схемы, иллюстрируя свою мысль. Потом он встал и так заключил сказанное:

— Таков вам приказ, капитан. Ключ к Соколову, сдается мне, находится в Трошкове.

— Есть, товарищ генерал, — ответил я.

С улыбкой он протянул мне на прощанье руку.

— Ну, ни пуха ни пера! — и, задержав на мгновение мои руки, он по-отечески взволнованно добавил: — Будь жив, Баурджан, желаю боевых успехов.

* * *

«Хочу повернуть ваш полк»... Мы повернули. По бездорожью, по снежной целине, описав правее Соколова полукруг километров в пятнадцать, мы направились к лесу северо-восточнее Трошкова. Близость противника требовала от нас особой осторожности. Любой шум, любой звук, дым от огня были равносильны сознательному предательству.

Как и в тот день, когда мы подходили к Ново-Свинухову, я всматривался в лица бойцов. Да, тогда эти мешковатые, с наивными, еще детскими лицами юноши, прибывшие накануне как пополнение, главным образом из Казахстана и Киргизии, вызывали у меня тревогу. При взгляде на них невольно мелькала мысль: «Эх, как бы с этими юнцами не хлебнуть горя. От отцовского дома, от классной парты они еще не отошли! Первый бой для них испытание. Побегут в первом бою — знай: никогда их больше в атаку не поднять. Правда, батыр не рождается от матери, не знающей страха. Только пройдя через лишения походов и невзгоды боев, он приобретает стойкость».

Так, шагая рядом с бойцами в колонне головного батальона, я думал, как пробудить уверенность в душах молодых воинов. Тогда, под Ново-Свинуховым, внезапный «фейерверк» — грохот разрывов наших мин по опорному пункту противника — поднял дух новобранцев. У меня до сих пор звенит в ушах наше «ура!», которое прокатилось в то морозное утро по всей окрестности и охватило село.

Да, это было хорошо! Ну, а сегодня что у них на душе? Я всматриваюсь в лица. Не страх, а скорее волнение, настороженность угадываю я в их взглядах. Как воин воина, я понимаю их и успокаиваюсь.

Вот мы в лесу. Лес должен быть нем... Никаких признаков нашего присутствия. Полк, замри! Холодно — терпи! Голодно — терпи! Курить не смей!..

Скоро начинает темнеть. До вечера остаются считанные часы. Надо немедленно отправиться с офицерами на рекогносцировку. Нужно хоть издали посмотреть на это неведомое Трошково. Что за местность впереди, которую нам предстоит пройти боевым шагом? Что за противник, с которым нам придется встретиться? Как он построил свой стан? Что подскажет нам вид вражеского гнезда? Все это надо выяснить засветло; идти вслепую ночью — наверняка заблудиться, наверняка — неудача.