Песнь Отмеченной - С. М. Гейзер

как только могла, пока ее мысли не стали слишком отвлекающими, бегущими так быстро, что дыхание участилось, а зрение затуманилось. Она закрыла глаза.

— Прости за то, что было раньше, — вдруг сказал он.

Прости?

Это было не то, что она ожидала услышать.

— Но я не могу позволить тебе игнорировать мои приказы. Король-император, возможно, проявляет к тебе особое отношение, но я не могу. На самом деле, для тебя же будет лучше, если я этого не сделаю. Возможно, ты заметили, что некоторые из солдат, с которыми мы передвигаемся, довольно… грубы. Они не будут хорошо относиться к тем, с кем я играю в фавориты.

Она была слишком поглощена своей паникой, чтобы правильно подобрать слова. Так что просто кивнула, а затем снова принялась постукивать пальцами по грязи.

Еще несколько минут, еще несколько раскатов грома и вспышек молнии, а потом он спросил:

— Ты в порядке?

Боги, почему он все еще здесь?

— Заноза?

— Я в порядке.

Это должно было стать концом. Он должен был понять, что она действительно не в настроении болтать. Вместо этого он присел рядом с ней и сказал:

— Можешь поговорить со мной, пожалуйста?

Однозначно, нет.

Она не пыталась быть грубой. По крайней мере, не в этот раз. В данный момент было просто слишком сложно сосредоточиться на словах — настолько сложно, что она почти физически не могла с ним разговаривать.

— Я сказал, что сожалею.

— Это не ты, — ей не нравилось, как хрипло звучал ее голос.

— Не я?

Все ее тело вдруг зачесалось. Нужно было двигаться. Борьба с ним не удалась. Он не уходил. Ей нужно было сбежать.

Бежать. Бежать. Бежать.

Но что-то удерживало ее на месте. Что-то снова заставило ее пальцы замереть в грязи под ними, и она пробормотала еще несколько слов:

— Я просто… иногда я борюсь с тревогой. С этими… атаками.

Он долго молчал, а потом:

— Что ты имеешь в виду?

Он звучал так, будто искренне спрашивал; но на этот раз его тон был скорее любопытным, чем снисходительным.

Но как это выразить словами.

Он терпеливо наблюдал за ней, пока она вдыхала и выдыхала, вдыхала и выдыхала, пока наконец не нашла в себе силы снова заговорить.

— Ты действительно хочешь, чтобы я объяснила, каково это.

— Да.

— Можешь объяснить?

Она не знала. Она никогда не пробовала. Никто никогда не просил ее об этом.

Но затем она почувствовала это: одинокое спокойное дыхание поднялось, ненадолго ослабив бурю, бушующую в ней. И такие перерывы никогда не длились долго, поэтому она выпалила слова, пока еще могла:

— Ладно. Ну, я думаю, это как… все вдруг кажется таким тяжелым. Мне кажется, что каждый вдох, каждый дюйм, который я пытаюсь сдвинуть, может закончиться катастрофой, и поэтому я просто… я едва могу дышать. Я едва могу двигаться. И я не могу заставить это уйти. Не могу выключить, не могу поднять эту тяжесть с груди, с легких… все мое тело окутывает этой тяжестью.

Он вернулся к тому, чтобы раздувать пламя, но нахмуренные брови сказали ей, что он внимательно слушал ее слова.

— Послушай, мне просто нужно посидеть минутку, и я буду в порядке. Когда это происходит, я, гм… мне нравится представлять скалу посреди моря. В бурю. Волны разбиваются о нее все выше и выше, но скала не двигается. Она все еще там, когда волны снова успокоятся.

Он медленно кивнул, как будто понимая.

— Ты скала.

— Я скала.

Молчание, а затем:

— Можно с тобой посидеть?

Ее грудь напряглась. Эта буря бурлила внутри нее. Волны поднимались, угрожали, и она чувствовала их… но они не обрушивались на нее. Еще нет. Как будто что-то маленькое, что-то слабое, как трепещущие птичьи крылья, пыталось удержать их на расстоянии. Конечно, это ненадолго; такое никогда не длится долго. Это было не так просто. Но это легкое трепетание сдерживало тьму достаточно долго, чтобы она, по крайней мере, ответила…

— Если хочешь, я думаю.

Так он и сделал. Он сидел в волнах с ней. Он не говорил. Ничего не сделал, чтобы отбиться от этих волн. Он просто подождал, и через несколько минут Кас, наконец, вытерла пальцами те дыры, которые овыбила в грязи, и она почувствовала себя достаточно спокойно, чтобы снова заговорить.

— Иногда, — медленно начала она, — это происходит безо всякой причины. В других случаях страхи очевидны, — ее глаза поднялись к далекому небу, и именно в этот момент молния яростно разветвилась на землю. Она на мгновение закрыла глаза, пока ее непроизвольная дрожь не утихла, а затем открыла их и добавила:

— Гроза — не единственный стах, но он один из самых ужасных.

Он с любопытством посмотрел на нее, и она обнаружила, что странным образом вынуждена продолжать говорить.

— Была гроза в ночь, когда погибли мои родители.

— Теневая Болезнь? — догадался он.

— Не совсем. У них обоих была эта болезнь, но не она их убила.

— Что же тогда?

— Моя мать. Она убила моего отца. Она пыталась убить и меня. А потом покончила с собой. Ты, вероятно, уже знаешь это, но часто в конце этой болезни разум рушится. Галлюцинации могут быть ужасными. Мама знала, что конец близок, и, наверное, не хотела, чтобы мы страдали от этого ужаса. Поэтому она попыталась совершить убийство из милосердия для всех нас троих.

— Но ты сбежала от нее.

— Я… я хотела жить. Даже если это было только на некоторое время дольше. И даже если я сойду с ума в конце всего этого.

— Но ты не сошла с ума.

— Спорно, — сказала Кас с блеклой кривой ухмылкой.

Он тихо рассмеялся.

— Ты кажешься мне относительно нормальной, — настаивал он. — Только с редкими серьезными ошибками в суждениях.

— Спасибо, наверное?

— И ты прожила немало времени, — добавил он так, словно теперь думал вслух.