Центр принятия решений. Мемуары из Белого дома - Джон Болтон

и оффлайновые проблемы часто перетекали друг в друга. Более того, о создании кибернетического сдерживания было легче сказать, чем сделать, поскольку почти все кибератаки, которые мы хотели предпринять, обязательно оставались засекреченными. Да, те, кто непосредственно пострадал, будут знать, что они пострадали, но не обязательно будут знать по чьей вине — если мы им не скажем. Соответственно, должно было состояться какое-то публичное обсуждение наших возможностей, чтобы поставить наших противников в известность о том, что годы нашей пассивности закончились, и убедить наших друзей в том, что Америка находится на марше в киберпространстве. В конце октября я выступил с публичными заявлениями в Вашингтоне, намереваясь донести в общих чертах, что мы сделали, чтобы уничтожить правила эпохи Обамы. Другие чиновники администрации, такие как генерал Накасоне, сделали то же самое. Это была сложная область принятия решений, с трудными компромиссами между тем, что обнародовать, а что держать в секрете. Чем больше мы могли бы рассказать, тем большее сдерживание мы могли бы создать в умах общественности и лиц, принимающих решения по всему миру. Но, к сожалению, чем больше мы говорили публично, тем больше мы раскрывали возможностей, которые другие могли бы использовать для улучшения своих собственных киберпрограмм, наступательных и оборонительных. Очевидно, что это тема для обсуждения будущими администрациями. Но каким бы ни было личное отношение Трампа, мы проделали значительную работу по защите выборов в США от России и всех остальных.

Глава 7

Гроза из Китая

Экономические и геополитические отношения Америки с Китаем будут определять форму международных отношений в двадцать первом веке. Решение Дэн Сяопина отодвинуть экономическую политику Китая от ортодоксального марксизма, начиная с 1978 года, и решение США признать Китайскую Народную Республику (и прекратить признание Китайской Республики на Тайване) в 1979 году стали критическими поворотными моментами. История этих решений и их последствий сложна, но стратегия США и Запада в более широком смысле, а также “информированное” общественное мнение на ближайшие несколько десятилетия покоились на двух основных положениях.

Во-первых, те, кто поддерживал эти события, верили, что Китай необратимо изменится благодаря росту благосостояния, вызванному ориентированной на рынок политикой, увеличением иностранных инвестиций, все более глубокими взаимосвязями с мировыми рынками и более широким принятием международных экономических норм. Как говорится, Китай будет наслаждаться “мирным подъемом” и будет “ответственным стейкхолдером” или «конструктивным партнером” в международных делах. Вступление Китая во Всемирную торговую организацию в 2001 году стало апофеозом этой оценки.

Во-вторых, сторонники благоприятного взгляда на подъем Китая утверждали, что почти неизбежно по мере роста национального богатства Китая будет расти и демократия. Зарождающиеся модели свободных выборов, которые можно было наблюдать на отдельных местных деревенских выборах в сельских районах Китая, распространятся на другие районы, поднимутся на провинциальный, а затем и на национальный уровень. По их словам, существует сильная корреляция между ростом экономической свободы и появлением истинного среднего класса, с одной стороны, и политической свободой и демократией — с другой. Затем, когда Китай стал более демократичным, проявились бы последствия теории “демократического мира”: Китай избежал бы конкуренции за региональную или глобальную гегемонию, мир, таким образом, избежал бы “ловушки Фукидида”, и риск международного конфликта, горячего или холодного, отступил бы.

Но оба эти взгляда были в корне неверны. В экономике после вступления во Всемирную торговую организацию Китай сделал прямо противоположное тому, что было предсказано. Вместо того, чтобы придерживаться существующих норм, Китай играл с организацией якобы свободной торговли, используя членство в ней для достижения собственных меркантильных целей. На международном уровне Китай воровал интеллектуальную собственность; форсировал передачу технологии иностранным инвесторам и предприятиям, занимался подкупом и “долговой дипломатией” с помощью проекта “Один пояс — один путь” а своей внутренней экономикой продолжал управлять государственническими, авторитарными способами. Америка была главной мишенью этих “структурных” аспектов политики Китая, но таковыми же были Европа, Япония и практически все индустриальные демократии, а также другие, которые не являются ни тем, ни другим, но все же стали жертвами. Более того, Китай искал военно-политические выгоды от своей экономической деятельности, которые общества свободного рынка просто не рассматривают. Это было сделано через якобы частные компании, которые на самом деле являются инструментами военных и разведывательных служб Китая, объединив свои гражданские и военные центры власти, и участвуя в агрессивной кибервойне, которая была нацелена на иностранные частные интересы в большей степени, чем на государственные секреты.

Политически Китай начал отходить от строительства демократии. В лице Си Цзиньпина Китай теперь имеет своего самого могущественного лидера и самый централизованный правительственный контроль со времен Мао Цзэдуна. Каждый диктатор должен использовать свои шансы, поэтому внутренние разногласия внутри всемогущей структуры Коммунистической партии вряд ли являются свидетельством зеленых ростков демократии. Если кому-то нужны дополнительные доказательства — посмотрите на граждан Гонконга, которые на личном опыте чувствуют, что обещание “одна страна, две системы” находится под угрозой существования. Продолжаются массовые этнические (уйгуры и тибетцы) и религиозные (католики и последователи Фалуньгун) преследования. Наконец, в масштабах всего Китая Пекин вводит “социальный рейтинг” для ранжирования своих граждан — это открывает пугающее видение будущего, которое вряд ли кажется свободным в глазах американцев.

Все это время, как я неоднократно говорил в выступлениях и статьях до того, как я присоединился к администрации Трампа, военные возможности Китая расширились: была создана одна из лучших в мире программ наступательной кибервойны, впервые за пятьсот лет был построен военно-морской флот, увеличен его арсенал ядерного оружия и баллистических ракет, в том числе ракет, запускаемых с подводных лодок и противоспутникового оружия, разрабатывались противокорабельные системы, ограничивающие возможности нашего флота действовать у побережья Азии, модернизировались обычные вооружения Народно-освободительной армии Китая; и многое другое. Наблюдая за трансформацией Китая на протяжении многих лет, я видел во всем этом глубокую угрозу стратегическим интересам США, а также нашим друзьям и союзникам во всем мире. Администрация Обамы в основном сидела сложа руки и наблюдала, как это происходит.

Америка не спешила осознавать основные ошибки, допущенные десятилетия назад. Мы понесли огромный экономический и политический ущерб, но, к счастью, игра далека от завершения. По мере распространения информации о том, что Китай не играл по “нашим” правилам и, вполне вероятно, никогда не собирался этого делать, мы все еще способны эффективно реагировать. Для этого важно, чтобы достаточное количество американцев увидели природу проблемы Китая и вовремя отреагировали. Если это произойдет, нам не нужно беспокоиться. Как, по общему мнению, сказал японский адмирал Исороку Ямамото после Перл-Харбора: “Боюсь, все, что мы сделали, это разбудили спящего гиганта и наполнили его ужасной решимостью”.

Трамп