Адмирал Колчак - Валерий Дмитриевич Поволяев

была даже не деталь, а некое очень желанное дополнение к ордену.

К ордену Святого Владимира[110] четвертой степени, полученному еще за первую полярную экспедицию вместе с Толлем, лейтенанту Колчаку также были пожалованы мечи. (Впрочем, произошло это чуть позже, уже в 1906 году.)

Часть третья

Минная война

Многие в России похоронили мысль о том, что «глиняное государство» после поражения в войне с японцами сможет вновь обзавестись флотом и стать крупной морской державой. Колчак не относился к числу этих людей. Более того, он считал: флот русскому мужику нужен так же, как хлеб, воздух и вода, как «окно», прорубленное в Европу, и серп для уборки хлеба, без мощного флота Россия всегда будет считаться державой, стоящей на коленях.

Едва Колчак появился в Санкт-Петербурге, едва успел обнять жену и отца, вдохнуть немного воздуха Невского проспекта, снившегося ему в горячем Порт-Артуре сплошь в синих хвостатых метелях, как президент Академии наук великий князь Константин Константинович написал письмо морскому министру с просьбой откомандировать лейтенанта Колчака в распоряжение Академии до первого мая 1906 года – надо было до конца обработать результаты Русской полярной экспедиции.

Просьба была незамедлительно удовлетворена, – и не только потому, что это была просьба великого князя; в Морском ведомстве царило полное уныние – в подчинении у бравых офицеров остались лишь деревянные барки времен севастопольской обороны,[111] из которых при скорости более двух узлов – это, переведя на сухопутный язык, примерно три с половиной километра в час – вылетали крепежные гвозди, да в воду шлепались заклепки, да еще остались музейные ботики, на которых царь-батюшка Петр Алексеевич учинял потешные морские баталии. Многие блестящие офицеры, удостоенные боевых наград, посчитали это настоящим позором и покинули Морское ведомство.

У лейтенанта Колчака имелось хорошее правило – всякое дело доводить до конца; он ощущал некую вину перед великим князем Константином Константиновичем за то, что не только общий отчет не успел написать – но даже не все бумаги, связанные с последней экспедицией на Север, сумел оформить должным образом – помешала война, сейчас надо было спешно залатывать дыры. И Колчак безропотно впрягся в работу.

Однако после того, что он видел в Порт-Артуре, после того, как у него на глазах погиб любимый адмирал, а от флота российского остались одни щепки, наука для Колчака отступила на второй план: вскоре он откровенно стал тяготиться писаниной. Не это было ныне главное.

В Санкт-Петербурге по его инициативе был создан военно-морской кружок – основа будущего Морского генштаба. Кружок получил помещение в Николаевской морской академии, получил также небольшие деньги – на чай, бумагу и проезд на конном травмае. Вскоре Колчак выступил на кружке с докладом «Какой нужен Русский флот», где высказал суждение, что флот надо выстраивать, из большого количества разномастных единиц отбирать все необходимое и «выстраивать линию», – тогда каждый корабль будет знать свое место в этой линии и свою боевую задачу – даже объяснять никому ничего не придется. Вскоре вышла статья, написанная Колчаком, – «Современные линейные корабли».

В 1906 году, закончив обработку материалов Русской полярной экспедиции, он вернулся на военную службу – в недавно созданный Морской генштаб, где стал вначале начальником статистического отдела, позже, уже в звании капитана второго ранга, – начальником отдела по разработке стратегических идей защиты Балтики.

Еще в 1906 году, в самом конце его, на стыке с 1907 годом, Морской генеральный штаб, в который вошли двенадцать блестящих молодых офицеров, не опустивших руки, не давших себя сожрать коррозии уныния, сделал сногсшибательный вывод, что следующая война у России будет с Германией и к ней надо основательно готовиться.

Причем вывод этот был сделан в пору, когда Николай Второй был в очень хороших отношениях со своим близким родственником Вилли – германским кайзером,[112] а российская знать в угоду императрице-немке восторженно ахала при виде всего немецкого.

Вот что написал по поводу будущей войны Колчак: «Мы пришли к совершенно определенному выводу о неизбежности большой европейской войны. Изучение всей обстановки военно-политической, главным образом германской, изучение ее подготовки, ее программы военной и морской и т. д. – совершенно определенно и неизбежно указывало нам на эту войну, начало которой определяли в 1915 году, указывало на то, что эта война должна быть. В связи с этим надо было решить следующий вопрос. Мы знали, что инициатива в этой войне, начало ее, будет исходить от Германии, знали, что в 1915 году она начнет войну. Надо было решить вопрос, как мы должны на это реагировать».

Капитан второго ранга Римский-Корсаков, родственник знаменитого композитора, спросил у Колчака:

– А как вы относитесь к предстоящей войне с Германией?

Ответ был быстрый, как молния:

– Положительно.

– Но вы посмотрите, как наш Николай милуется с кайзером. Они же могут мазурку танцевать вдвоем обнявшись… Без дам-с.

– Это их личное дело, – сказал Колчак. – Государь в хмельной мазурке протанцевал Русско-японскую войну. Для него одной войной больше, одной меньше – один хрен. Он войн не считает. Отдуваться приходится простому русскому мужику, это у него кости трещат, это его кровь льется. Война неизбежна. Обстановка в Европе скоро накалится так, что о воздух можно будет зажигать спички.

Колчак не любил Германию, более того – Колчак ненавидел ее. Корни этой нелюбви были мало кому известны: об этом нужно спрашивать только у самого Колчака, но Колчак, увы, давным-давно мертв.

Обновленный Морской генеральный штаб возглавил молодой капитан первого ранга Л. А. Брусилов,[113] незамедлительно произведенный в контр-адмиралы… С Брусиловым было интересно работать. Когда он пришел в штаб, его встретили настороженно, но по тому, как он начал закручивать гайки, как взялся за дела, стало понятно: надежда на то, что российский флот будет восстановлен, есть. Вскоре казна отпустила деньги на постройку новых кораблей. Работа закипела.

Но раскрученное с таким трудом колесо неожиданно заскрипело – Брусилов внезапно умер, а новый морской министр, которому мог противостоять только он, Воеводский,[114] оказался человеком желчным, страдающим желудочными болями, несварением и поносом, он ни во что не верил и считал, что лучшего специалиста во флотских делах, чем он сам, нет, хотя с трудом отличал линейный корабль от извозчичьей пролетки, а ялик от дебаркадера.

Воеводский начал незамедлительно яростно кромсать программу строительства новых кораблей.

– Это нам не надо, – «чик» – и семь современных быстроходных крейсеров типа «Новик», которых не было ни у Германии, ни у Англии, валяются на полу. – Это нам тоже не надо, – «чик» – и несколько линкоров опрокидываются вверх килями, падают прямо под ноги льстиво улыбающимся чиновникам в ярко начищенных туфлях.

Чик, чик, чик… Воеводский умел разрушать, но совершенно не умел возводить – качество, как показала история, которое живет в крови