У восточного порога России. Эскизы корейской политики начала XXI века - Георгий Давидович Толорая

окажутся американские войска.

Как мне кажется, в основе российской политики должна оставаться линия на предотвращение “слома” стабильности, поощрение примирения КНДР и с Югом, и с Америкой, и с Японией в целях нормализации ситуации в соседнем регионе и создания возможностей для реализации двусторонних и многосторонних экономических проектов. В последнее время (в отличие от ситуации двухлетней давности, когда северокорейцы “обиделись” за участие России в санкциях) они проявляют готовность к улучшению отношений, в том числе и потому, что видят в нашей стране влиятельного игрока, элемент баланса в отношениях с Соединенными Штатами и Китаем. Такое наше понимание стоило бы более настойчиво доносить и до южнокорейцев: ведь не враги же они сами себе, чтобы рисковать с трудом достигнутым благополучием ради эфемерных идей.

Скоропостижная кончина в декабре 2011 г. лидера КНДР Ким Чен-ира, правившего страной 17 лет, оказалась неожиданной для ее руководства. Как внутри страны, так и вовне рассчитывали, что “великий руководитель” останется у руля еще как минимум несколько лет и в апреле 2012 г. отпразднует 100-летие основателя династии Ким Ир-сена, когда, по некоторым данным, и могло произойти завершение подготовки к наследственной передаче власти. Однако идея такой передачи вызревала давно, поэтому трагическое развитие событий сюрпризом не оказалось. По слухам, Ким Чен-ир наметил именно своего младшего сына в качестве наследника, когда тому было всего девять лет, угадав в нем лидерские качества и твердость характера, а объявил о своем решении в начале 2009 г.

В качестве наследника Ким Чен-ын (“предъявленный” миру и собственному народу официально в сентябре 2010 г.) стал активно привлекаться к практическому управлению государством, приобретая необходимый опыт и связи в правящей группировке. Несмотря на молодость, он достаточно быстро заставил с собой считаться членов руководства с многолетним стажем (многие из них сохранили свои посты еще со времен его деда). После смерти Ким Чен-ира руководство КНДР не высказало колебаний в решении вопроса о правах молодого человека на престол. Руководствуясь как уже сложившимися монархическими традициями в КНДР, так и инстинктом самосохранения (всем понятно, что свара в руководстве легко может перевернуть лодку), высший эшелон единодушно присягнул новому “монарху”.

Низовым же работникам и в голову не приходит сомневаться в законности такого порядка вещей: для них пока ничего не изменилось, выполнение приказов сверху обязательно под страхом смерти, а каких-либо новаций в содержании этих приказов пока нет. Пропагандистская машина поспешно взялась за возвеличивание нового руководителя, а если кто-то в КНДР и сомневается насчет его “гениальности”, то вынужден держать свои сомнения при себе.

В условиях идеологизированного государства легитимность Ким Чен-ына состоит не только в том, что он – сын Ким Чен-ира, но и в том, что он – прямой потомок основателя государства Ким Ир-сена, обладающего “полубожественным” статусом (которому Ким Чен-ын стремится внешне подражать). Таким образом, первый этап “престолонаследия” в КНДР прошел достаточно гладко, преемственность в работе механизма управления страной не нарушена.

Во многом эта стабильность обеспечена тем, что Ким Чен-ын опирается на испытанных соратников своего отца (и даже деда). В “узкий” круг входят представители семьи, армии, партии и государства (последние три в Северной Корее официально считаются столпами власти). Неверно, однако, думать, что молодой Ким – марионетка в их руках. Конечно, нельзя исключить борьбу кланов за влияние и ошибки молодого лидера. Но, скорее всего, набравшись опыта, Ким вполне будет в состоянии рулить самостоятельно, и естественный уход соратников Ким Ир-сена будет сопровождаться выдвижением новых, преданных ему и режиму людей. При этом Ким Чен-ын в большей степени, чем Ким Чен-ир, использует для реализации своих властных полномочий партийный аппарат, а не военные структуры. И хотя роль военных в режиме остается преобладающей, не надо думать, будто возможен “мятеж” и приход к власти военной хунты: все члены правящего истеблишмента строго контролируются и не играют самостоятельной политической роли. Те, кто об этом забывает, долго не живут.

КНДР после Ким Чен-ира: путь к реформам?[208]

Ким Чен-ын достаточно быстро утвердился во власти, в том числе изгнав “слишком самостоятельных” военачальников, сделал несколько весьма заметных жестов (в числе которых и пиар-акции: многочисленные “руководства на местах”, появление на публике с молодой женой, посещение концертов и аттракционов). О нем заговорили как о человеке, осведомленном о реалиях сегодняшнего глобализированного мира, и, возможно, даже склонном к переменам.

В середине 2012 г. появилось много признаков того, что в КНДР обсуждается возможность ограниченных экономических мер (слово “реформы” – табу для “истинных чучхеистов”) вроде бы на основе указаний, отданных “вождем” 28 июня 2012 г., вследствие чего некоторые эксперты сделали вывод о скором начале масштабных преобразований. Более осторожные указывали на то, что, скорее всего, дело ограничится, как бывало и раньше, лишь косметическими мерами, которые в случае опасности для устойчивости режима будут быстро свернуты, а оттепель сменится морозами[209]. “Новые меры в экономике КНДР нацелены лишь на то, чтобы, обеспечив повышение производительности труда, гарантировать бесперебойное функционирование системы распределения и обеспечения продовольствием госструктуры… Новые меры в экономике никак не являются стремлением руководства КНДР провести реальные реформы или встать на пусть открытости”, – писали южнокорейские эксперты[210]. Реальность может оказаться иной, в частности “разгосударствление” сельского хозяйства может дать быстрый и заметный эффект.

Поначалу, еще до развертывания репрессий и “закручивания гаек”, Ким Чен-ын стремился к созданию имиджа “единовластного лидера с человеческим лицом”. Он провел, как было сказано ранее, несколько весьма заметных пиар-акций, провозгласив своей задачей “улучшение жизни народа”. Но, как отмечают наблюдатели, пока это привело лишь к повышению уровня жизни элиты и обслуживающих ее социальных групп.

Весьма примечательно, что в 2013 г., когда мировые СМИ обвиняли лидера КНДР в раздувании военного психоза и готовности начать войну, он, осуществив рекордное количество выездов в целях демонстрации “руководства на местах” (всего 209 эпизодов), удвоил по сравнению с предшествующим “мирным” годом количество инспекций экономических объектов (71 эпизод), что значительно превзошло число посещенных им военных частей (62 эпизода)[211].

Известный специалист по Корее Д. Пинкстон отметил: “Многие сейчас начинают делать выводы о начале реформ в КНДР, основываясь только на поверхностных сценах, которые не демонстрируют ничего, кроме личных особенностей стиля управления Ким Чен-ына. Но означает ли это также перемены в законах, правилах, институтах, идеологии? Означает ли это, что Север начал больше полагаться на рынок в качестве механизма распределения ресурсов? Я не говорю, что КНДР должна все открыть и все изменить, прежде чем я признаю, что реформы действительно идут. Но до сих пор я пока не видел никаких изменений в глубинных,