Буревестник - Петру Думитриу

Он яростно сжимал кулаки и даже скрежетал зубами, уставившись в расстилавшуюся перед ним бескрайнюю водную пустыню, из которой в лицо дул ему свежий морской ветер. «Нет, — думал Адам, — такого издевательства я не потерплю! Довольно было кривды в прошлом — хватит! Пора ликвидировать эту гангрену, пора покончить с этой язвой. Может быть, не сразу, не одним ударом, может быть, лишь постепенно, шаг за шагом, но кончать надо, пора!» Постепенно — в других местах, но здесь, на этом корабле, пойманную им с поличным вероломную, коварную, бессовестно издевающуюся над людьми и бесконечно жестокую шайку Василе Прециосу и братьев Даниловых нужно ликвидировать теперь же, немедленно!

Но вот вопрос: как? Адам сознавал, что бороться в одиночку с такими врагами даже ему не под силу. Они могут так запутать нити, что в Констанце, по крайней мере в первое время, им поверят. Они могут вовлечь его в ловко поставленную ловушку, подкопаться под него, после чего его отзовут, а на его место пришлют другого — менее проницательного или более слабохарактерного инструктора, которого они с легкостью обведут вокруг пальца.

Его преемник будет новым оком областного комитета партии, но если око окажется слепым, то как правда дойдет до Констанцы? Ведь даже если он сейчас отправится в обком и подаст подробный рапорт, рапорт этот могут счесть его личным мнением, против которого будут выставлены «факты», — «нечестный поступок» Продана, «командирские замашки» одних, антипартийные настроения других и т. д., — вскрытые такими «преданными сынами партии», как Прециосу, Прикоп, Лае… От этой мысли Адама бросало в жар, и лоб покрывался испариной. «Нет! — думал он, — этому не бывать! Не может быть, чтобы это случилось! Но как разоблачить эту шайку, как сорвать с них маску?» Одному ему с ними не справиться. Нужно найти другие средства и непременно здесь же, на судне, в рыболовной флотилии, в их непосредственном окружении — опереться на матросов, на рыбаков…

Он долго и напряженно обдумывал, как ему быть. Рейс подходил к концу. Они скоро вернутся в Констанцу с тем, чтобы через пять дней снова выйти в море… Эти последние дни рейса Адам был внешне спокоен, стараясь не выдавать себя ни излишней разговорчивостью, ни чрезмерной молчаливостью. Николау, Продан и другие ждали от него указаний, но он, казалось, считал, что говорено было достаточно, и переливать из пустого в порожнее не имеет смысла. Так или иначе, Адам избегал разговоров и, в особенности, конкретных советов. С Прециосу и Прикопом он держался спокойно, присутствовал на заседаниях бюро, старался как можно меньше вмешиваться в их распоряжения, и вообще имел вид человека, отказавшегося от всякой борьбы и ждавшего лишь конца рейса, чтобы отчитаться перед партийным начальством и получить другое назначение — куда-нибудь, как шутил Прециосу, — «где ему больше повезет, чем здесь».

XXXVI

В последние дни рейса на борту «Октябрьской звезды» произошло несколько мелких событий, имевших значение лишь для тех лиц, которых они непосредственно касались.

Раз как-то, после обеда, Емельян Романов, взвесив улов и отметив его у себя в записной книжке, стал ждать Ермолая, чтобы посмотреть, кто больше выловил. Над палубой поднялась тяжелая, полная до краев сетка. Не заставил себя ждать и сам Ермолай, появившись откуда-то снизу и неуклюже, по-медвежьи, перемахнув через планшир.

— Эй, Ермолай! — окликнул его Емельян. — Поспешай, а то как бы весь товар у буфетчика не вышел.

Не отвечая, Ермолай достал нож и принялся потрошить выловленных им мелких акул. Емельян, угадав его намерение, следил за ним с возрастающим интересом. На рыбу непрестанно лилась из шланга струя чистой воды, смывая ее внутренности и готовя к отправке на завод. Ермолай вынул из самой крупной рыбины то, что ему было нужно: большую, жирную печень и нарезал ее ломтиками.

— Погоди! — крикнул Емельян. — Дай я тебе соли принесу!

Но Ермолай, не обращая на него внимания, громко хохотал над приготовленной закуской:

— Ха-ха-ха!

Потом вдруг открыл рот и отправил в него здоровенный ломоть печенки. Емельян, которого чуть не стошнило от этого зрелища, схватился за живот:

— Ведь из нее рыбий жир гонят!

— Ну и что с того? Стало быть, здорово! И еще как здорово! Ха-ха-ха! — хохотал Ермолай, очень довольный своей выдумкой.

— А пить тебе от нее не захотелось? — вполне серьезно спросил Емельян.

— Захотелось, — ответил Ермолай с полным ртом.

— Идем!

— Идем!

Сопровождаемые Космой, они двинулись к буфету, но в эту минуту из-за планшира показалась светловолосая голова Андрея.

Угадав, куда они идут, паренек крикнул им вдогонку:

— Опять, дядя Ермолай, ты к водке, туда ее мать, подбираешься!

Но Ермолай уже исчез в тени пролета, который вел на корму. Андрей перепрыгнул через планшир и кинулся его догонять. За ними карабкались по штормтрапу другие и вскоре целая ватага рыбаков уже валила в буфет за старшинами.

— Кто это здесь лодки оставил? — доносились снизу возмущенные крики. — Отвяжите их, что ли, а то с рыбой пристать некуда! Эй, даниловские! Отвязывай лодки, дьяволы!

Но у даниловских на корме была целая сходка. Ермолай то и дело украдкой поглядывал на буфет, дверь которого была на замке, вздыхал и нетерпеливо крутил пальцами.

— Думаешь, откроют? — со смехом спросил Емельян.

— Отчего не открыть? Может, и откроют, — пробормотал Ермолай.

— Ты, брат, его еще не знаешь: черт, а не человек.

Ермолай заметил буфетчика, наблюдавшего, как сохнет расположенная на люке капуста.

— Товарищ буфетчик! — крикнул он ему через плечо. — Подойди-ка сюда!

Буфетчик, засунув руки в карманы, не спеша подошел к рыбакам.

— Чего же это ты, брат, буфета не открываешь? Товар у тебя кончился, что ли?

— Товар есть, — со смехом ответил буфетчик. Смех обычно угрюмого и унылого буфетчика вывел Ермолая из себя:

— Чего ржешь? Рад, что ли?

— Чего мне радоваться? Мое дело маленькое. Велено продавать спиртные напитки — продаю. Велено не продавать — не продаю. Чего пристал?

Ермолай молча вздохнул, потом повернулся к Емельяну:

— Верно ты говоришь, что черт он, а не человек… И чего он к нам привязался?

К ним из трюма по трапу поднялся Андрей. Оглянувшись по сторонам и увидев Ермолая, он подошел к своему бригадиру:

— Слушай, дядя Ермолай, — сказал паренек жалостным голосом. — Что нам тут делать? Выпивки все равно нету, а дело не ждет. Мне, ей-богу, в шахматы играть надоело, да и читать я целый день не могу… Айда в море!..

— Не желаю! — мрачно отозвался Ермолай. — Отвяжись, у меня и так голова болит…

— Черт с ней, с головой, дядя Ермолай! Давай-ка лучше еще раз снасть закинем…

— Ты бы хайло-то заткнул, — обрушился на него старшина. — Ишь, скупердяй, черт бы его драл!

— Кто скупердяй? — удивился Емельян.

— Да Жора этот самый. Другой у него будто и заботы нету, лишь бы нас без выпивки томить. Душа пересохла…

— Ну и дело — пускай она у тебя малость подсохнет, — сказал Емельян, — больно уж ты ее за последнее время поливал…

Ермолай только поморщился и негодующе пожал плечами. Емельян почесал у себя в седой голове, сдвинул картуз на затылок и отошел в сторону, туда, где механик со шрамом на виске — тот самый, который выступал на заседании, — резал разложенное на палубе листовое железо. Емельян уселся на кнехт и долго смотрел, как он работает. Наконец, механик его заметил.

— Что, дядя Емельян, к портному пришел? — сказал он. — Хочешь, я тебе зипун из этого материала выкрою?

— Не зипун, а лодку, давай, крои, — не задумываясь ответил рыбак.

Оба долго молчали. Емельяну стало скучно и он принялся нетерпеливо двигать пальцами босых ног, — резиновые сапоги остались в лодке, — потом встал, потянулся так, что у него хрустнули все суставы и, угостив Ермолая кулаком в спину, отправился на бак.

— Идем, что ли!

Ермолай даже не шелохнулся — словно ударили не его, а стену.

— Ну же!

— Куда? — мрачно проговорил Ермолай.

— Работать, тоска одолела.

— Что работать-то?

— Как что? Кроме как рыбу ловить, ты что еще умеешь делать?

— Пить, — с досадой вставил Андрей.

Старшина замахнулся на него кулаком, но паренек ловко увернулся.

— Что ж, — сказал Ермолай, неожиданно смягчившись, если все равно кабак закрыли…

Буфетчик, куривший на пустом ящике, счел нужным вмешаться:

— Я, товарищи, здесь ни при чем… И товарищ Данилов говорил, чтобы буфет все время торговал. Но товарищ Жора велел, чтобы только в обед открывать. Он и отвечает. А товарищ Данилов все время старался, чтобы как прежде торговали… Он, товарищ Данилов, сговорчивей был, он все ваши обстоятельства знает, — не со вчерашнего дня на судне…

Ермолай и еще несколько человек, стоявших поблизости, с интересом слушали. Емельян презрительно усмехнулся: