Инжектором втиснутые сны - Джеймс Бейкер

К тому времени, как я протиснулся к витрине, на улице уже орали сирены — подкатывали полицейские машины. За столпившимися я не мог разглядеть Шарлен, но ясно видел струйку крови, стекающую в трещину на тротуаре. Копы выскакивали из машин и осматривались. Я окликнул Шарлен по имени; один из копов поднял голову и узнал меня. Его рука потянулась к пистолету. Музыка все еще гремела, а я принялся пробираться через толпу обратно.

17

Шарлен поправилась. У нее было множество порезов, и она пять дней провела в клинике «Седарс». Окружной прокурор не стал пока выдвигать против нее обвинений, дожидаясь результатов расследования всех обстоятельств.

Деннис тоже оправился от «поверхностного ранения кожи головы». Его отпустили из клиники на два дня раньше Шарлен. Когда она наконец оказалась перед телекамерами, он держал ее за локоть. Новый отряд профессиональных телохранителей отгонял репортеров, пока Деннис вел свою натерпевшуюся жену через их толпу. На ней были «карамельные» темные очки, повязка через лоб; выглядела она заторможенной. Она не обращала на репортеров никакого внимания; многострадальный супруг провел ее к «кадиллаку»; за рулем сидел Большой Уилли. Машина уехала, унося трагическую семейную пару обратно, в их разрушенный прибережный, скрытый от глаз земной рай.

Билл Холтнер находился в клинике, в стабильном состоянии. Ему предстояла грандиозная по объему пластическая операция, прежде чем он смог бы снова показаться в баре знакомств; однако каким-то чудом врачам удалось сохранить ему язык. Он был предметом всенародного сочувствия, изливавшегося на него. Должно было пройти еще немало времени, прежде чем он сможет снова говорить, но когда ему позвонил Президент, он взял трубку и мычал в нее. И высоко поднял грифельную доску, на которой написал печатными буквами: «Благослови вас всех Господь». Если б он собрался куда-нибудь баллотироваться, то одержал бы полную и безоговорочную победу.

А я был избран психопатом года. Бывшие одноклассники, свидетели кошмара на Редондо-Бич, говорили, что я «всегда был несколько неуравновешенным». Некий анонимный источник описал меня как «обманчиво обаятельный, но таящий яростную злобу мачо-анахронизм, неудовлетворенный женоненавистник под личиной бабника». (Это могла быть только Линн.)

Я был расстроен, хотя не сказать, что сильно удивлен, когда и Нил оказался против меня. «Оглядываясь в прошлое, могу сказать, что это должно было случиться, — сообщил он тележурналистам, вернувшись из Нью-Йорка. — Когда я последний раз виделся со Скоттом, он шутил насчет массовых убийств, — он рассудительно покачал головой. — Знаете, этим — не шутят».

Адвокат Контрелла, любезный подонок из Сенчури-Сити, живописал, как Шарлен стала моей «навязчивой идеей», как я изо всех сил втирался в доверие Контрелла только для того, чтобы добиться физической близости с его хрупкой женой. Затем, после того, как мои намерения были раскрыты, я продолжал «преследовать» и «выслеживать» несчастную женщину, несмотря на все старания Денниса разумными доводами убедить меня отстать от нее. В конце концов, в ночь пожара, я силой ворвался в дом на Малибу, очевидно, с целью сексуального надругательства над объектом своей навязчивой идеи. Деннис действовал, как действовал бы любой храбрый муж, но мне удалось отобрать у него пистолет. Затем, выстрелив в него и без всякой причины убив его питомцев, я насильно увез его до смерти перепуганную жену. Находясь прежде всего в состоянии тяжелого эмоционального расстройства, миссис Контрелл не видела для себя другого выбора, кроме как присоединиться к моей усиливающейся преступной деятельности из страха разделить судьбу своего мужа. Пока мы ехали к Редондо-Бич, ее способность сопротивляться все падала, и к прибытию туда она уже полностью находилась под моим пагубным влиянием. Как иначе можно объяснить причудливое искажение психики (которое время от времени встречается у жертв террора), из-за которого она, как ни странно, появилась на встрече выпускников и приняла мою сторону в драке? Очевидно, тогда она верила, что ее собственное дальнейшее выживание зависит от моего спасения. Сильно ли это отличается от искалеченной психики Патти Херст, которая принимала участие в ограблении банка на стороне своих похитителей, хотя, согласно даже простейшей логике, она могла с легкостью повернуть оружие против них? Думаю, что нет, ваша честь. И, подводя итог, леди и домохозяйки на скамье присяжных, — неужели эта несчастная, измученная, затравленная женщина не натерпелась достаточно?

Я не мог винить ее, даже если она согласилась со всем этим не только для того, чтобы не загреметь за решетку. Я не думал, что у нее был хоть какой-нибудь выбор после того, как она снова оказалась вместе с мужем. И за то, что она ненавидела меня, я тоже не мог ее осуждать — ведь она думала, что я любил ее только потому, что она была очень похожа на Черил. А я и сам не знал точно, так это или нет.

У меня было много времени, чтобы обдумать все это. Мне пришлось вернуться в тот дом на Каталине — сначала просто потому, что был совершенно измучен, мне нужно было безопасное место, чтоб хотя бы выспаться. Через шесть часов после событий в Тауэр Рекордс я высадился на острове, вошел в дом и рухнул на латунную кровать. И тут же с криком вскочил, коснувшись плечом чего-то холодного. Но это оказалась не змея и не слизняк, как я подумал. Это был серебряный ножной браслет Шарлен, забытый в тот уикенд, который мы провели здесь вместе.

Я внимательно осмотрел его под лампой и обнаружил крохотную вмятинку на застежке. Я сам сделал ее двадцать лет назад, открывая застежку зубами в тот день, когда подарил этот браслет Черил на семнадцатилетие. Некоторое время я что-то бессвязно бормотал, потом, наконец, заснул.

Вообще-то я еще несколько дней бормотал какую-то чушь, в основном разговаривая сам с собой. Меня словно выжгло изнутри, будто лоботомировали; я продолжал жить только по инерции, опустошенный, заторможенный. Я не мог ясно думать о том, что произошло. Или не хотел.

Я без сил валялся на диване, смотрел MTV, погрузившись в бесконечные кадры и приглушив звук так, что музыку едва было слышно. «The Boys Of Summer», «Cruel Summer», «Suddenly», «Last Summer».

И вот на этом фоне, когда мысли, наконец, немного улеглись, я начал рассуждать, пытаясь понять, что же случилось. Узнать, что сходство Черил и Шарлен никогда не было случайным, что связь между песнями «Stingrays» и моими чувствами к Черил была не только в моем воображении, в каком-то смысле даже принесло мне облегчение. Сходство двух девушек было намеренным, оно навязчиво подчеркивалось и усиливалось всеми способами. Деннис знал Черил, он любил ее и он создал «Stingrays» как живой мемориал ее памяти. Возможно, на каком-то уровне подсознания я всегда знал это, что только так и должно было быть, но, рассуждая разумно, это было невозможно, поскольку я считал, что в ту ночь Черил умерла на пляже. Но, с другой стороны, я никогда не был в этом убежден. Музыка «Stingrays», в которую была заключена частичка невыразимой духовной сущности Черил, со сверхъестественной точностью воспроизводила эту сущность, словно возвращая Черил к жизни — и это всегда было иррациональным на первый взгляд доказательством того, что после той ночи она еще жила на свете.

Как же она жила, как она встретила Денниса? Я чувствовал себя режиссером по монтажу, которого привели в подвал, битком набитый ржавыми коробками с кинолентами, включая кинопробы и рабочие материалы на выцветших «техниколоровских» пленках. И которому велели смонтировать из этого новый и логичный окончательный финал фильма о Черил Рэмптон.

Куда она убегает в ту ночь группового изнасилования? У кого находит убежище? Возможно, у какой-нибудь подружки из Ломиты, которая даст ей чистую одежду, несколько долларов и, сочувствуя, — адрес в Голливуде.

Потому что они должны были встретиться именно в Голливуде, где она пыталась устроить свою жизнь в одном из покрытых помпезно блестящим слоем штукатурки обветшалых квартиролендов города — порочной мекке для беглецов, для девушек попавших в беду, вот как сейчас.

Может, она нашла работу официантки в, скажем, «Барниз Бинери»,[431] носила обтягивающую светло-синюю форму, которая сочеталась с ее голубыми глазами. Один взгляд поверх «Биллборда»[432] — и Деннис забывает о фирменных блюдах на синих тарелках. Я хочу тебя. Во всех смыслах. Идем.

Или же она подалась в маникюрши, сняла квартиру на Фонтейн вскладчину с парочкой стюардесс, по ночам они бродят туда-сюда по Стрип[433] — прототипы фанаток «британского вторжения»,[434] одетые в стиле «оп-арт»[435] и с прическами под Твигги.[436]

Как-то ночью в «Газзаррисе»[437] она замечает красивого белокурого гения в темных очках с огромными стеклами, который скучает, опираясь на барную стойку. Она подкатывает прямо к нему и с плохим акцентом кокни просит огоньку под завывания группы «Zombie» — «She's Not There».[438]