Кентерберийские рассказы - Джеффри Чосер

Утеха плотская, коварный яд,

Чудовище, чей так приветлив взгляд,

А посмыслы полны такою скверной!

Всех надуваешь ты немилосердно.

Тобой обласкан Януарий был,

Но вдруг удар твой бедного сразил:

На оба глаза он ослеп и с горя

Стал смерть молить за ним явиться вскоре.

Увы, в разгар любви и наслажденья

Утратил рыцарь Януарий зренье,

Причем стряслось несчастье это вмиг.

Свою судьбу оплакивал старик,

И вместе с тем ревнивый страх, что вдруг

Свою жену он выпустит из рук,

Так жег его, что был бы рад на месте

Он умерщвленным быть с женою вместе

Его пугало, что она найдет,

Пока он дышит иль когда умрет,

Любовника иль мужа – он хотел

Навек ей вдовий навязать удел.

Но месяц миновал, потом другой,

И Януарий стал со слепотой

Своею примиряться беспросветной,

Понявши, что все жалобы тут тщетны.

Зато к жене глухая ревность в нем

Росла с неделей каждой, с каждым днем;

И до того дошел он, что жену

Не соглашался никуда одну

Теперь пускать, хотя бы даже в зал.

Повсюду он ее сопровождал,

При этом ни на шаг не отступая.

Немало это огорчало Маю,

Которая мечтала лишь о том,

Чтоб Дамиану угодить во всем, -

С такой она его любила силой.

И дни ее текли в тоске унылой.

С другой же стороны, и Дамиан,

Горюя, таял от сердечных ран:

Ему судьба не позволяла злая

Хотя б словечко молвить милой Мае

Об остроте своих любовных мук

Так, чтоб его не услыхал супруг,

Всегда присутствовавший тут же близко.

Друг с другом все же тайной перепиской

Они снеслись, – и стало ясно им,

Какими каждый чувствами томим.

О Януарий, было б мало прока,

Когда бы взор твой мог бежать далеко,

Как корабли. Трудней ли обмануть

Того, кто видит, чем слепца? Ничуть.

Вот Аргус, например. Вся сотня глаз,

Которыми он мог глядеть зараз,

Ведь не спасла его от ослепленья.

Таких людей немало, без сомненья,

Хотя им это часто невдомек.

С ключа, которым открывал замок

В калитке муж, войти в свой сад желая,

Сняла на теплом воске снимок Мая

И снимок этот отдала пажу,

И тот, поняв отлично госпожу,

К калитке новый ключ подделал тайно.

Как этот ключ помог необычайно

Влюбленным, вы узнаете сейчас,

Коль вам угодно слушать мой рассказ.

Что правильней Овидиевых слов:

На этом свете нет таких оков,

Которых бы любовь не разорвала!

Тому примеров мы найдем немало,

Хоть Фисба и Пирам за днями дни

Томились врозь в темнице, все ж они

Сквозь стену шепотом снеслись друг с другом.

Но я вернусь опять к моим супругам.

Однажды – это было в день восьмой

Июля месяца – вдруг рыцарь мой

Почувствовал такое вожделенье

К своей жене, что тотчас же решенье

Им было принято пойти с ней в сад.

«Вставай, жена, мой драгоценный клад! -

Ей крикнул он. – Нас горлица зовет,

Ушла зима с чредою непогод.

Жена, мне грудь твоя вина милей.

Свой голубиный взор яви скорей!

Со всех сторон наш огорожен сад.

К тебе я страстью пламенной объят.

Ты ранила меня, мой ангел нежный,

Своею чистотою белоснежной.

В наш милый сад вдвоем направим путь, -

Мне утешеньем и отрадой будь!»

Так похотливый бормотал старик,

А Мая Дамиану в тот же миг

Знак подала вперед проникнуть в сад.

Исполнить это Дамиан был рад:

Открыв калитку собственным ключом,

Он в сад вошел и скрылся под кустом.

Как сада он переступил порог,

Никто не видеть, ни слыхать не мог.

Немного погодя пришел с женой

И Януарий, как скала, слепой.

Захлопнувши калитку, он тотчас

Жене сказал: «В саду тут, кроме нас,

Нет никого. Супруга дорогая,

Моя любовь к тебе не знает края.

Свидетель мне на небесах господь,

Которому подвластны дух и плоть,

Что лучше мне погибнуть от ножа,

Чем чуть тебя обидеть, госпожа.

Прошу тебя не забывать о том,

Что я женился на тебе, влеком

Любовью, не порывом вожделенья.

Хоть я не молод и лишился зренья,

Будь мне верна. Зачем, скажу сейчас,

Трех благ достигнешь этим ты зараз:

Любви Христа, своей отменной славы

И от меня по смерти всей державы.

В дар все добро мое принять прошу;

Об этом в завещанье напишу

Я завтра утром. А теперь, молю я,

Не откажи мне в нежном поцелуе.

В вину не ставь мне то, что я ревнив.

Навек твой образ в сердце сохранив,

Я понимаю, что с твоей красой

Согласовать преклонный возраст мой

Не так легко. Поэтому тебя

Всегда держу я при себе. Любя

Я это делаю, жена, поверь.

Покрепче поцелуй меня теперь».

Такой ответ на мужнины слова

Она дала, пролив слезу сперва:

«Я озабочена не меньше вас.

Честь берегу свою превыше глаз,

А также женственности нежный цвет,

Вам посвященный до скончанья лет

С того мгновенья, когда вдвоем

Мы с вами стали перед алтарем.

Поэтому вам так, о господин,

Отвечу я. Горчайшей из кончин

Пусть жизнь мою создатель пресечет,

Пусть он как грешницу меня убьет,

Коль опорочу я когда-нибудь

Свой пол предательством и обмануть

Осмелюсь вас. А если обману,

В мешке меня, негодную жену,

Вы бросьте в воду. Уверяю вас,

Я женщиною честной родилась.

Зачем вы говорите так со мной?

Вы все, мужчины, неверны душой,

А нас в неверности корите вечно,

Хотя б себя вели мы безупречно».

Тут Мая, к Дамиану обратись,

В предупрежденье кашлянула раз

И пальцем подала тотчас же знак,

Чтоб он на грушу влез. Он сделал так,

Как милая ему велела Мая,

Ее все знаки лучше понимая,

Чем Януарий, ни на миг из рук

Жену не выпускающий супруг.

О том, что делать, ряд предуказаний

Она ему в письме дала заране.

Итак, на груше он сидит, а Мая

С супругом развлекаются, гуляя.

Был ясный день, лучи златые Феба

Лились потоком с голубого неба,

И с радостью купались в них цветы.

Феб в Близнецах стоял, близ высоты,

Которая названье носит Рака,

Близ мощного Юпитерова знака.

И в это утро, полное услады,

В одном из уголков далеких сада

Владыка сказочных краев Плутон,

Толпою фей прекрасных окружен,

Сидел с женой своею Прозерпиной,

Им взятой с сицилийской луговины,

Когда она цветы сбирала там.

(О том, как он ее похитил, нам

Рассказано подробно Клавдианом.)

На свежем дерне сидя перед станом

Прекрасных фей, к жене своей Плутон

Вдруг обратился так: «Я убежден:

Никто не будет отрицать всечасной

Измены жен своим мужьям. Прекрасный

Тому свидетель не один рассказ,

Что обличает как изменниц вас

И обвиняет в похоти проклятой.

О Соломон, премудрый, пребогатый

И славою затмивший всех царей!

Бесспорны для разумных всех людей

Твои слова о разнице большой

Между породой женской и мужской.

«Средь тысячи мужчин один хорош,

А женщины хорошей не найдешь», -

Так говорит он, подлость вашу зная.

Не лучше думает, я полагаю,

О женщинах Исус, Сирахов сын.

За то, что вы терзаете мужчин,

Пускай пожрут вас пламя и чума!

Там рыцаря, достойного весьма,

Вы видите? Он зренье потерял

И стар уже. Так вот его ж вассал

Ему рога сейчас наставит, – там,

На дереве, сидит подлец! Но вам

Своим величеством клянусь, что зренье

Супругу возвращу я в то мгновенье,

Когда жена его затеет блуд;

Воочию он убедится тут,

Как низок и развратен женский нрав».

Фей королева, это услыхав,

Воскликнула: «Пусть будет так, по мне!

Но знайте, что внушу его жене

И впредь всем женщинам ответов кучу.

Им никакой не будет страшен случай.

Хотя б их грех был выведен на свет,

Найдет любая правильный ответ;

За ним нам не придется лезть в карман,

Хоть ясен будет мужу наш обман,

Мы с наглым видом будем отрекаться,

Рев подымать, слезами заливаться,

И будет муж стоять, как глупый гусь.

Ученых ваших ссылок не боюсь.

Что Соломон? Пусть мудрый сей еврей

И вправду в жизни не встречал своей

Достойных женщин – их зато немало

Ведь множество других людей встречало.

Не так уж беден ими белый свет.

О мученицах забывать не след,

Чья добродетель – всем нам назиданье.

О добрых женах «Римские деянья»

Упоминают тоже ведь не раз.

Не гневайтесь, прошу об этом вас!

Хотя бы даже прав был Соломон,

Что не видал хороших женщин, – он

Хотел сказать, что совершенен бог,

А смертный без различья пола плох.

Клянусь вам, не могу понять никак,

За что вы Соломона чтите так.

За то, что богу он построил храм?

За то, что был богат? Но ведь богам

Языческим он тоже храм поставил

И тем себя навеки обесславил.

Нет, если говорить тут без прикрас,

В распутстве он и в ереси погряз,

А в старости о господе забыл.