Да. Нет. Не знаю - Татьяна Булатова

– А я думала, – проскрипела нянька. – Умру…

– Умрешь – уволю, – расплакалась счастливая Аурика, не утратившая своего природного чувства юмора, невзирая на обрушившуюся на нее угрозу очередной потери. – Зря я, что ли, с тобой нянчилась?

К слову сказать, дети неоднократно предлагали разделить с матерью заботы о Полине. Алечка, так та вообще настаивала на профессиональной сиделке с медицинским образованием, но Аурика категорически сопротивлялась появлению чужих в доме, видя в случившемся особый знак свыше.

– За счастье надо платить, – философски изрекала Одобеску и внимательно вглядывалась в Полинино лицо.

– Да какое у нее счастье-то особенное было? – вопрошала Наташа, периодически остающаяся ночевать в материнском доме.

– А при чем тут она? Я о своем говорю, – поясняла Аурика свои слова, и Наталья Михайловна в который раз поражалась: как же плохо она знает собственную мать. «Вот увидишь», – вспоминала она слова отца, и ее созданное для любви сердце сжималось в груди. «Я так люблю тебя, мама», – мысленно произносила она, опустив голову, и вздрагивала, когда слышала материнский голос: – Поля? Как ты, Поля? Попить?

И Полина Ивановна Вашуркина в знак согласия закрывала глаза, а Аурика Одобеску заботливо вытирала прозрачную водяную струйку, вытекающую из уголка перекошенного рта домработницы.

Выходив Полину, Аурика Георгиевна всерьез задумалась над событиями последних трех лет и пришла к обнадеживающему выводу: наконец-то смерть перестала кружить над ее домом. «Отвоевала я тебя у нее», – говаривала она домработнице, наблюдая за тем, как та трясущимися руками пытается налить хозяйке чаю. И когда кто-нибудь из дочерей спешил прийти Полине на помощь, тут же осаживала: «Пусть сама!»

«Мама!» – бросались на защиту своей бывшей няньки воспитанницы в лице Наташи, Иры и Валечки. И только Алечка Спицына с пристрастием следила за движениями Полины и поддерживала Аурику: «Сама! Сама, Поля!»

А Поля старалась и плакала, и даже пыталась поцеловать Аурику Георгиевну в плечо, но дотянуться не получалось, и она тыкалась той в руку где-то чуть выше локтя.

– Хватит! – сердилась на нее Аурика, отчего ее грудь ходила ходуном – возникало ощущение, что перед тобой огромный кусок подтаявшего студня. – Целоваться и я могу! А вот время придет – твоя очередь наступит меня с того света тянуть. Смотри тогда, не подведи меня, а то…

– Уволю, – шевелила губами Полина и смеялась скошенным ртом.

«Восстановится?» – тревожилась Аурика Георгиевна и пытливо смотрела в Алечкины грустные глаза. «Восстановится, – уверяла та. – Но рисковать все равно нельзя. Давление измерять каждый день по нескольку раз». – «Я буду», – обещала Аурика и продолжала стоять на страже Полининого здоровья.

Аурика настолько вошла в роль сестры милосердия, что на какое-то время совсем выпустила из виду то, что творилось в жизни ее дочерей. Поэтому когда Валечка представила матери своего мужа по фамилии Велейко, она посмотрела немолодому зятю в глаза и увидела в них отблеск собственной юности. Стоящий перед ней мужчина напомнил ей таинственного Вильгельма Эдуардовича, к дому которого она шла, не чуя под собой земли. Правда, тогда она была гораздо моложе своей дочери…

– Аурика Георгиевна, – сухо произнесла она и протянула зятю свою полную руку, перетянутую чуть выше запястья крупным браслетом из кубачинского серебра.

– Генрих, – представился тот и галантно поцеловал теще холеную руку.

– А отчество у Генриха присутствует? – поинтересовалась Аурика Одобеску и отметила, что лысина зятя замаскирована длинными седыми прядями. «Гадость какая!», – подумала она и почувствовала приступ тошноты.

– Конечно, есть, мама, – ответила за мужа Валечка и собралась было открыть рот, как немолодой супруг наконец-то оторвался от тещиной руки и добавил:

– Давайте без церемоний, дорогая. Если хотите, я тоже могу называть вас по имени.

– Мое имя – Аурика Георгиевна, – второй раз повторила она и высвободила руку.

– Я подумал, что мы, наверное, ровесники, – вдруг стушевался лысый Генрих.

– Тогда тем более – Аурика Георгиевна, – надменно произнесла теща и попросила Валечку пройти в кабинет Михаила Кондратьевича. – А вы не скучайте, – посоветовала она зятю. – Мы скоро.

– Мама, – зашипела на нее Валентина, как только они оказались в кабинете профессора. – Ты что-о-о?

– Нет, это ты что?! – тут же осадила ее Аурика и почти силком усадила в отцовское кресло. – Это кто?

– Муж.

– Я слышала, что муж. Но он кто?

– Что тебя интересует? – вдруг сникла Валечка.

– Все, – заявила Аурика Георгиевна. – Начиная с биографии и заканчивая местом жительства.

– Он – мой сосед по лестничной клетке.

– Это не профессия.

– Я понимаю. Он инженер. Бывший инженер.

– Пенсионер, значит?

– Работающий, – ответы Валентины явно не отличались развернутостью. – Он занимается внедрением противопожарных систем. Работает у сына в фирме. Между прочим, на хорошем счету и зарабатывает вполне достойно. Плюс пенсия.

– Я не спрашиваю, сколько он зарабатывает.

– А что ты тогда спрашиваешь? – начала закипать Валечка.

– Я спрашиваю, зачем ты с ним расписалась? Ты что, его действительно любишь? – закатила глаза Аурика и показала пальцем себе в темечко. – Вот это? (Она, видимо, имела в виду лысину).

– Я беременна, – устало выдохнула Валентина и затравленно посмотрела на мать.

– Это не повод! – прикрикнула Аурика Одобеску, а потом перешла на громоподобный шепот: – Я понимаю, в мое время! Беременна и без мужа – позор семье, косые взгляды. Но сейчас-то что?! Тебе тридцать первый год. Ты, я так понимаю, давно не девственница, поэтому можно смело называть вещи своими именами. Ты что, не предохранялась с этим своим соседом?!

– Предохранялась, но так получилось.

– Это могло получиться с любым другим.

– Но любой другой ни разу не предложил мне выйти за него замуж, узнав о том, что я беременна. А этот сразу же признал и сразу же предложил.

– И какая по счету у тебя эта беременность? – поинтересовалась Аурика Георгиевна, пытаясь оправдать дочерний выбор.

– Третья.

– Третья? Ты ничего не говорила, – растерялась Аурика и даже присела на стул.

– А когда мне было тебе об этом рассказывать? Да и потом: ты же знаешь, какая я «удачливая»! Я даже родиться в день похорон деда умудрилась.

– Это не ты, – автоматически поправила ее мать. – Это он умудрился быть похороненным в день твоего рождения… Все равно не понимаю: ты сделала два аборта?

– Да… То есть нет…

– Попробуй еще сказать «не знаю», и я за себя не ручаюсь, – взревела Аурика Георгиевна и двинулась в наступление.

– Они сами сделались. Как только пятая неделя – все…

– А кто отцы?

– Какая теперь разница, кто отцы? – резонно отметила Валентина.

– Ну, если они не предлагали признать отцовство, то, конечно, никакой. И вообще, почему он Генрих? Он что? Немец?

– Да не Генрих он никакой, – усмехнулась Валечка, и Аурике сразу стало ясно, что влюбленной ее дочь назвать трудно. – Он Геннадий. Геннадий Павлович. Но почему-то любит, когда его называют Генрихом.

– Валька, ну скажи мне честно, как ты – здоровая, красивая молодая женщина – умудрилась оказаться с ним в одной постели?

– Я не знаю… Так получилось.

– Валь, ты дура. А почему ты про беременность ничего не сказала?

– Я сказала, – призналась Валечка.

– Кому?

– Але.

– Ну, теперь мне понятно, с какого перепугу ты замуж рванула. Аля научила, – Аурика Георгиевна подняла палец и погрозила им невидимой Алечке. – Она же у нас в православие ударилась, всегда стоит на страже нравственности и морали.

– Ничего она не стоит. Просто сказала, что беременность надо попытаться сохранить, потому что предыдущие выкидыши – плохой сигнал.

– Ну и сохраняла бы, – недовольно буркнула Аурика. – Что за проблема?

– Алька сказала: чтобы сохранить, надо успокоиться, выйти замуж и ничего не бояться.

– Дура твоя Алька, – тут же вынесла свой вердикт мать. – Только она могла посоветовать такую глупость.

Валечка не ответила ни слова. Аурика Георгиевна тоже на минуту замолчала, а потом подошла к дочери, поцеловала ее в макушку и задумчиво произнесла:

– А вот если бы я не купила тебе ту квартиру на Профсоюзной, ничего бы не было. И ведь не хотела брать-то ее, как чувствовала. Сестер твоих послушала. А теперь – смотри-ка: и квартира, и муж, и – дай бог, ребенок. Ну не чудо ли у тебя мать?!

Тогда Валентина матери ничего не ответила, задумавшись о том, что ждет ее впереди. Ей мерещился толстый ребенок, почему-то обязательно – мальчик, между ног которого бойко топорщился главный инструмент мужчины, ремонт в квартире и неожиданно помолодевший Генрих, внешне напоминающий собственного сына.