Принцип каратэ - Данил Корецкий

— Эта мразь лезла на рожон, а мы им обламывали рога, отбивая охоту нападать на прохожих. Что же здесь плохого?

— ...И ты всегда был инициатором драк, если не нападали — откровенно провоцировал, так что иногда трудно определить — кто хулиганы, а кто — жертвы.

— А иногда напротив — очень легко, — вмешался Зимин, и все поняли, что он имеет в виду. У Колпакова вновь ворохнулся в душе комплекс вины. Все, кроме Гришки.

— Когда же это? — с вызовом спросил он, не без основания заподозрив выпад в свой адрес.

— С футболистами.

— А-а-а, — протянул Габаев. — Мальчики с мячиком, бьют — как фугасиком... У меня аж в голове зазвенело... Чего я их — целовать должен?

Наступила пауза. Стало душно. Тревожно шелестела под резкими порывами ветра листва, запахло грозой.

Колпаков готов был поспорить, что думают все об одном.

— А помните, как я того бритого уделал?

Но только у Гришки могло хватить ума сказать об этом вслух, да еще с оттенком бахвальства.

Гришка даже через свою толстую кожу почувствовал молчаливое осуждение.

— Я вас не тянул, сами влезли. Генка семерку здорово уработал...

Идиот! Колпакова передернуло...

— Пошли по домам, сейчас начнется...

Окладов и Зимин поднялись вслед за ним.

— Чего заспешили? Дождика испугались?

Да, нюансов он никогда не ухватывал, поэтому и не понял, из-за чего они прекратили рейды в «штат Техас».

Спотыкаясь о выступающие корни, четверка бойцов выбралась из глухой части парка. Забросив за спину спортивные сумки, они размашисто шагали рядом, занимая почти всю ширину аллеи.

— А ведь нас всего четверо! — воскликнул Гришка. — Четверо на весь город! Это что-то да значит!

Действительно, их было четверо. Геннадий Колпаков — преподаватель вуза, перспективный молодой ученый, выросший без отца и потому привязанный к бывшему детдомовцу Николаю Окладову, с ранних лет зарабатывающему на жизнь и беззаветно преданному Системе. В противоположность им Александр Зимин в детстве и юности не знал трудностей. Родители — известные спортсмены, затем — популярные тренеры, дом — полная чаша, Саша — единственный любимый сын, старательно ограждаемый от житейских забот. К чести Зимина, он избежал опасности превратиться в избалованного недоросля. Хорошо учился в школе, с отличием окончил психологический факультет, в аспирантуре разрабатывал нестандартную тему, успешно защитился. Сейчас он руководил сектором в научно-исследовательской лаборатории психологии спорта института физкультуры.

Того самого, в котором уже добрых десять лет учился Григорий Габаев. Оставление на повторное изучение курса, академические отпуска, отчисления с последующими восстановлениями — классический послужной список «вечного студента». Бесшабашный и ветреный, Габаев подрабатывал то в ресторанном оркестре, благо в молодые годы мать из-под палки выучила его музыке, то нанимался сторожем в садоводческое товарищество, в черные дни разгружал вагоны, а когда приходилось совсем плохо, прибивался под крылышко разочаровавшихся родителей, но удерживался недолго — до очередного скандала.

Они были разными людьми и могли никогда не встретиться, если бы не Система, единственное объединяющее их звено, даже непостоянный Габаев служил ей верно и истово. Когда-то давно они думали, что общее увлечение превратит их компанию в вечный и несокрушимый монолит...

Ветер усилился, на горизонте ярко сверкнуло, в воздухе отчетливо чувствовался запах озона.

Братства не получилось. Что-то помешало, и соединяющие их узы не упрочились до нерасторжимости. Скорее наоборот — появилось нечто разъединяющее компанию, вызывающее холодок отчуждения, порождающее какое-то скрытое неудовлетворение при внешней видимости полного благополучия...

Колпаков наедине с собой пытался разобраться — в чем тут дело, несколько раз ему казалось, что вот-вот удастся нащупать это нечто, но мысль ускользала, так и не оформившись в догадку.

И сейчас он вдруг ощутил: «штат Техас» разъединяет их, как любое сделанное совместно предосудительное дело. И подумал, что каждый в настоящую минуту понял это. Кроме, пожалуй, Гришки.

Они снова прошли мимо Зеленого театра. У рекламной тумбы с хорошо знакомой афишей припозднившиеся пацаны, гортанно выкрикивая, пинали ногами воздух.

Ветер мел по асфальту мятые пригласительные билеты и другой мусор. Упали первые тяжелые капли, Колпаков поднял голову и ускорил шаг.

На город наползала большая черная туча.

ГЛАВА II

1

— А какова ваша позиция? Определитесь четче, пожалуйста!

Завкафедрой философии Гавриленко был близорук и писал только в очках, но сейчас впервые за весь экзамен снял их и, поглаживая щеку облитой прозрачным пластиком золоченой проволокой, в упор смотрел на Колпакова.

— Я считаю, что человек не может познать окружающий мир, не познав самого себя...

— А на этом пути, как можно понять по интонации, вы видите непреодолимые препятствия?

Колпаков несколько секунд молчал. Перед ним два аспиранта и соискатель гладко отбарабанили по билетам, округло и правильно ответили на дополнительные вопросы и мирно выкатились в коридор, не нарушив академической покойности кандидатского экзамена.

Его же черт дернул продемонстрировать самостоятельность мышления. Гавриленко перестал чертить на промокашке замысловатые фигуры и явно подталкивает к продолжению нестандартного ответа, а это может привести к самому неожиданному результату.

Проще всего незаметно попятиться и благополучно вернуться в рамки хорошо изученной программы, на протоптанную тропинку, наверняка ведущую к положительной оценке. Дескать, познание не имеет границ, победоносное шествие человеческого разума к глубочайшим тайнам мироздания неудержимо, ну и так далее. Пара примеров торжества науки, подходящая цитата — и в коридор, ожидать объявления оценок.

Колпаков упрямо тряхнул головой.

— Нет. Преодолимые. Но препятствия серьезные даже с методологических позиций.

— Поясните свою мысль.

Гавриленко заинтересованно подался вперед, Дронов оторвался от бумаг, доценты с философской кафедры прервали тихий доверительный разговор.

— Охотно.

Пристальное внимание членов комиссии не испугало Колпакова, напротив — он ощутил прилив бодрости и уверенности в себе. Так и должно было быть у хорошего бойца.

— Орудием познания окружающего мира является человеческий мозг, он же становится объектом самопознания. Таким образом, возникает порочный круг — то самое препятствие, которое я имел в виду...

— Позвольте, мозг успешно исследуется биологами, гистологами, морфологами! — вмешался философ помоложе, но Гавриленко движением руки остановил его, впрочем, Колпаков не смутился.

— Исследуются клетки, структура, нейронные цепочки, то есть части целого. А само целое — мозг как мыслетворный орган — до сих пор остается терра инкогнита! Но я говорю не об этом, а о методологических проблемах процесса самопознания. Объект исследования не может быть идентичным орудию исследования!

— Ну-ка, ну-ка... — поощрил Гавриленко.

— Для исследований бактерий нужен микроскоп, но изучить микроскоп с помощью другого микроскопа не удастся! Чтобы определить его вес, размер, оптические свойства, состав металлов, из которых сделаны объектив, тубус, предметный столик, — понадобятся совсем другие приборы, реактивы, инструменты. И на более сложном уровне то же самое: нельзя изучать компьютер другим, такого же класса... — Колпаков на секунду замолчал, переводя дыхание, и добавил: — В процессе самопознания человеческий мозг — и инструмент и объект.

— Это же чистой воды агностицизм! — снова не выдержал молодой доцент.

Колпаков вспомнил его фамилию — Петров. На втором курсе он вел семинары в параллельной группе, несколько раз подменял у них заболевшего преподавателя и нещадно ставил «неуды» за малейшее отступление от текста учебника. К счастью, здесь решает не он.

— Значит, вы отрицаете возможность самопознания в принципе? А следовательно, и познаваемость мира?!

— Спокойней, коллега, — снова поднял руку Гавриленко, и Петров сразу же умолк, преданно глядя на своего заведующего. — Навешивать ярлыки в научном споре не принято, к тому же я не думаю, что наш юный друг проповедует агностицизм. Очевидно, сейчас он окончательна прояснит свою позицию.

Профессор снова надел очки, отчего лицо сделалось строже, но излюбленное обращение «юный друг» свидетельствовало о благодушном настроении.

— Решение проблемы в том, чтобы усовершенствовать инструмент, качественно изменить его...

— Сверхмозг? — задал первый вопрос Дронов. — Интересная мысль. Но каким способом? Повышением информативности, наращиванием интеллектуального потенциала? Но это будет количественное изменение. Вмешательство в структуру мозговой ткани, биологическая перестройка? Утопия!