Принцип каратэ - Данил Корецкий

Колпаков не стал возражать и повернулся к Колодину, давая понять, что наступила его очередь.

— Как мнение присутствующих? — спросил Стукалов. — Может, я слишком субъективен?

— Наверное, так, Игорь Петрович, — улыбнулся верткий черноглазый Таиров. — Интересный вид, необычный, перспективный...

— Особенно перспективна вседозволенность, — вмешался Литинский. — Хочешь — бей в спину, хочешь — ногой в живот. На соревнованиях попробуй соблюди бесконтактность! Раз — и в больницу!

— Положим, у вас такое тоже случается. Разве нокаут — не тяжелое сотрясение мозга? Кстати, запланированное заранее...

Литинский оставил реплику Колодина без внимания, вместо него в разговор вступил Серебренников.

— Я служил в морской пехоте, и то, что сейчас увидел, не спорт, а рукопашный бой. Нужно ли обучать ему молодых парней?

Колодин встал.

— Игорь Петрович, мне кажется, обсуждение показательного вечера приняло странное направление...

Он обращался к Стукалову, но обводил взглядом всех собравшихся.

— Каратэ — официально признанный новый вид спорта, создана Всесоюзная федерация, у нас в городе образован соответствующий орган. Целесообразно ли ставить под сомнение эти факты? Да и что мы, собственно, обсуждаем?

— Гм... Действительно, Сергей Павлович прав, от фактов не уйдешь. Но опасения спортивной общественности следует учесть. Чтобы... — Стукалов очертил рукой остроконечное облачко. — Чтобы не потерять контроль над джинном, которого мы выпускаем из бутылки.

Беседа закончилась мирно, и через полчаса четверка бойцов шла по широким аллеям Зеленого парка.

— ...Я-то при чем? Стерпеть должен был? Да попадись они мне — по стенкам размажу! Это Стукалов развел слюнтяйство! — возбужденно гудел Габаев, но его не поддерживали.

— А я вас поджидаю!

Во вскочившем со скамейки человеке Колпаков узнал бородатого травматолога.

— Догнал-таки их, подлецов. — Он как будто продолжал давний, понятный всем разговор. — Людей, жалко, много было, но перья все же пощипал, поучил, одному, кажется, ухо оторвал...

— Молодец! — громко захохотал Гришка, хлопая бородатого по плечу.

Тот стойко выдержал тяжелый удар. Довольно улыбнулся.

— Я сам хирург, вот товарищ меня знает. — Он, как на старого друга, указал на Колпакова, и тому стало неприятно. — Кулаков моя фамилия, Вова...

Габаев пожал руку новому знакомому.

«Если отпустит бороду, будут как братья», — подумал Колпаков.

— Возьмете к себе в секцию? Я штангой занимался, боксом...

Кулаков влюбленно смотрел на Гришку, чувствовалось, что симпатия у них взаимная.

— Конечно, возьму! — Габаев снова оглушительно хлопнул по каменному плечу. — Завтра к двум приходи в ДФК.

Кулаков почтительно склонил голову и исчез.

— Вот парень — орел! Побольше бы таких!

— Все без ушей останутся. Его на пушечный выстрел к секции нельзя подпускать.

— По-моему, ребята. Колпаков становится слюнтяем. Во всяком случае, право ломать конечности ближнему он признает только за собой...

— Хватит ссориться, — сказал Зимин, останавливаясь у узкой незаасфальтированной аллеи. — Сегодня день, о котором мы мечтали столько лет. Пойдем проведаем «штат Техас».

Колпаков не хотел, он бы обошел это место за километр, но три фигуры скользнули в темноту между кустами, и он двинулся следом. В темноте идти следовало осторожно, чтобы не споткнуться о корень или не напороться на острый сучок, органы чувств перестраивали работу, приспосабливаясь к новым условиям, и на миг появилось ощущение, что они перенеслись в прошлое...

Тогда они группировались вокруг Петьки Котова, нахватавшегося основ в Индии, где семь лет работали его родители. Самому Петьке это вскоре надоело, да и остальным тоже, а у Геннадия, Окладова и Зимина интерес сохранился, они продолжали занятия по самоучителям, потом осторожный японец — аспирант мединститута взял их к себе, начал с азов, преподал методику занятий, познакомил с сутью Системы.

Он работал по второму дану, располагал настоящей литературой, фотоальбомом — дело пошло всерьез. Когда он, окончив институт, уехал, тренером стал Колпаков. К тому времени он достаточно овладел техникой, поверил в Систему и подчинил ей распорядок своей жизни, занятия продолжались на качественно ином уровне. Саша и Николай признавали его авторитет, да и Гришка Габаев, которого взяли для комплекта в спаррингах, — тоже. Он оказался способным учеником, к тому же дьявольски сильным, выносливым и фанатичным. Именно Гришке принадлежала идея проверять себя в реальных боях.

— Пришли.

Зимин опустился на скамейку в густой, плохо освещенной аллее. Даже сейчас этот участок парка был неустроенным и пустынным, а тогда...

Окладов сел рядом, обняв Сашу за плечи, Гришка, хищно оскалившись, нырнул в темноту. Колпаков подошел к квадратному фонтанчику, заполненному вязкой черной водой. В душе шевелилось неприятное, забытое — то, что несколько лет служило причиной ночных кошмаров.

Здесь постоянно стояла огромная лужа, вокруг валялись битые бутылки, банки, между кустами из фанерных ящиков и всякого тряпья сооружены подобия спальных мест. Попадались убитые кошки. Даже днем здесь было жутковато.

А ночью в заброшенную рощу стекался всякий сброд, привлекаемый возможностью открыто пить из горлышка вино или водку, жрать зажаренную над костром колбасу и обуглившийся хлеб, резаться в карты, громко ругаться и орать похабные песни, одним словом — балдеть и кейфовать, по своему разумению, от души.

Дурное место. Нормальные люди обходили его за версту. И если все же проходил, срезая дорогу, припозднившийся прохожий, забредала по незнанию или неосмотрительности влюбленная парочка, им оставалось полагаться на судьбу и везение. Всякое тут случалось — грабили, избивали.

Всякое бывало. «Штат Техас».

И четверка «шерифов», бросившая вызов грубой и жестокой силе...

— Никого нет, — с сожалением сказал вынырнувший из кустов Габаев. — А я хотел тряхнуть стариной...

Идиот! Колпакова передернуло.

Он вспомнил взаправдашние жестокие драки, серьезность которых тогда не осознавалась. Хулиганы часто хватались за ножи или палки, «шерифы» тоже вооружались подручными предметами...

Колпакову стало страшно от того, что происходило, и еще страшней от того, что могло произойти.

Повзрослевшие «шерифы» сидели рядом в бывшем «штате Техас», вспоминая опасности, которые они вместе преодолевали и которые должны были помочь им слиться в благородное братство, вечное и нерушимое.

Братства не получилось. Гришка отличался от остальных еще тогда: более жестокий и нетерпимый, он предлагал использовать нунчаки[6], не задумываясь, к чему это приведет, и если бы его не одергивали... Правда, тогда он был управляемым, знал свое место, слушался более опытных товарищей. До тех пор, пока не наработал технику и не почувствовал, что может тягаться даже с Колпаковым.

— Отучили-таки шпану сюда ходить!

— Брось, Гришка!

— А чего, по-твоему, совсем никакой пользы не принесли?

— Совсем — не совсем... Тому командированному здорово помогли, молодоженов выручили...

Окладов машинально потрогал шрам на затылке.

— ...Вот и все полезные дела.

— А на остальное, как посмотреть.

— То есть?

— Обоюдная драка. Одни ввязались по въевшейся в кровь привычке, другие подставились умышленно, чтобы отработать на живом материале блоки, удары, броски... Кто из них хуже?

— Ну, ты даешь! Головой ударился?

Окладов не обратил на реплику Габаева ни малейшего внимания, он говорил не для него — Гришка не в состоянии был понимать такие тонкости, он говорил для остальных, да и для себя тоже.

— Они пьяные, грязные, злые, они не работают, воруют, все понятно — мы полная противоположность: поставь рядом — наглядное воплощение добра и зла... Но когда мы деремся, чем мы отличаемся от них? Для них драка — элемент образа жизни, способ самоутверждения, поддержания авторитета. Для нас — тренировка на бесполезных обществу людишках, мы позволяем себе в отношении их то, чего никогда не допустили бы в привычном окружении! Это осквернение чистого и благородного искусства каратэ.

— Сегун Йомицу на ночных улицах Эдо пробовал на живых людях остроту своего меча, — будто по книге прочитал Гришка, и в голосе его была печальная торжественность. — Другие самураи переняли обычай окроплять новый меч горячей человеческой кровью, и утром в придорожных канавах находили трупы зарубленных бродяг, попрошаек, разбойников.

— Вот-вот! Воображаешь себя сверхчеловеком, не задумываясь, откуда у тебя право оценивать других...

— Эта мразь лезла на рожон, а мы им обламывали рога, отбивая охоту нападать на прохожих. Что же здесь плохого?