Сибирский ковчег Менделеевых - Вячеслав Юрьевич Софронов

я все бросила и вернулась обратно ни с чем? Нет. Выходит, плохо ты меня знаешь. Не той я породы, чтоб на середине пути обратно повернуть. Никуда они от меня не денутся, побоятся бунтовать, закон на моей стороне. Не мной придуман. Братец мой либеральничал с ними, распустил, вот они и творят, что вздумается.

– Так они насильно работать не станут, коль народец тут такой. И ничем ты их не заставишь. Пустая затея. Сидела б дома, а то вообразила себя воительницей: ружье в руки, и все тебя слушаться должны после этого? Да на Руси испокон веку бабы дома сидели, а ты тут…

Мария Дмитриевна не дала ему закончить фразу, соскочила с бревна и свистящим шепотом вымолвила:

– Не смей называть меня бабой, никогда ей не была и не буду. Надо еще разобраться, кто из нас баба, а кто мужик. Если что не нравится, езжай обратно в город. – После чего она круто повернулась и, не оглядываясь, пошла в гору.

Глава восьмая

…После того как полицейские увезли в город Стеньку Мальцева, село как-то не по-доброму затихло. Мария Дмитриевна ощущала в сложившейся ситуации грозное предупреждение, не предвещавшее ничего хорошего. И хотя внешне вроде как ничего не изменилось, и мужики все также ходили на работу, лопнувшие плавильные горшки заменили новыми, вновь разожгли печи, с карьера шли телеги с песком, а из леса везли древесные стволы для топки, но вот тот же Лука Иванович стал не столь словоохотлив и мастера в гуте прекращали разговоры, стоило ей лишь показаться на пороге. Все это говорило о произошедшей перемене среди фабричных людей.

Она понимала, оставаться одной с детьми среди затаивших на нее злобу крестьян, становится небезопасно и рано или поздно может случиться непоправимое. Но в тоже время Мария Дмитриевна понимала и другое: переберись они обратно в город и тогда все, не может быть и речи о послушании, а тем более об уважении со стороны фабричных мужиков. Нужно было найти общий язык с этими угрюмыми и неразговорчивыми мастеровыми, переломить ситуацию, склонить хотя бы часть из них на свою сторону. Но как это сделать, она пока не знала.

Враждебность села сказывалась уже в том, что ни одна из местных баб или девок не пожелали идти в услужение для помощи Менделеевым по дому. Пришлось искать помощниц в близлежащих деревнях, где народ оказался посговорчивей. Оттуда нашлись две женщины, одна Олимпиада, оказалась теткой бойкой, хоть и в возрасте, а вторая, Серафима, незамужняя девка, согласилась нянчиться с младшими детьми и заниматься уборкой по дому.

Как только земля чуть прогрелась, Мария Дмитриевна засадила несколько грядок неподалеку от дома и теперь едва ли ни каждый день спешила туда глянуть на первые всходы. Быстро закончились съестные запасы, привезенные из города, и она отправила своего кучера с запиской к мужу, чтоб он закупил новую порцию продуктов. Молоко и домашнее масло ей несли за весьма скромную плату из соседних деревень. И как-то вечером разбитная тетка Олимпиада, не прерывая занятия стряпней на кухне, предложила ей:

– Слышь, Митриевна, а чего бы тебе самой коровку ни завесть? А лучше двух. И бычка на мясо. Не мешало бы и курочек, и уточек иметь в хозяйстве. Без яичек какая стряпня, сама понимать должна. Ни век же тебе побираться по чужим людям. Сегодня дадут, а завтра, глядишь, и кукиш покажут. Да и не уважают у нас таких, кто своего ничегошеньки не имеет, а все ему принеси да подай. У тебя, глянь, детишек-то какая орава, на ширмока не прокормишь. Ты меня слухай, дело говорю.

Мария Дмитриевна поначалу даже растерялась от такого предложения, поскольку перспектива обзавестись своим хозяйством ее просто пугала. Но чуть подумав, поняла, Олимпиада права и уже коль она перебралась в деревню, то жить здесь следует по своим законам. Вскоре та же Олимпиада, а по попросту как все ее звали, Липа, пригнала из своей деревни двух молодых коров, пояснив, что они взяты от соседей, у которых хозяйка умерла в прошедшую зиму, а муж, оставшись один, не знает, что с ними делать. Мария Дмитриевна поинтересовалась, как быть с оплатой, но та отмахнулась, заявив:

– Ему не к спеху, пождет до осени. Собирается на заработки в город податься, а как возвернется, за деньгами и заглянет. Вслед за тем у них появились куры и горластый петух, чему несказанно были рады дети, а там и утки, и пара важных гусей, громким гоготом заявивших о себе.

Отправленный под Ялуторовск возчик, вернулся через пару недель, привез белой глины и сообщил, что владелец тамошней стекольной фабрики собирается заглянуть к ним по каким-то своим делам. Тот вскоре заявился в село в лакированной коляске, запряженной парой резвых лошадок. Он сперва заглянул к управляющему, который доводился ему родственником, а потом уже пожаловал в господский дом.

Семейство Марии Дмитриевны как раз расположились после обеда на веранде, где они и приняли гостя.

– Разрешите представить моего двоюродного племянника Ивана Петровича Медведева, – отрекомендовал приезжего управляющий. – Он, как вам известно, владеет такой же стекольной фабрикой в местечке Коктюль. Прибыл в Тобольск по делам и вот решил к вам наведаться. Прошу любить и жаловать. Кстати, до сих пор не женат, все не может себе найти жену по вкусу. Так говорю? Или уже приглядел кого? – закончил он с улыбкой, незаметно подталкивая племянника вперед.

Иван Медведев был не высок ростом, имел голубые глаза и курчавые льняные волосы. Его слегка смуглое лицо портили следы от оспы, которые он, видимо пытался скрыть густой подстриженной бородкой. После дядиных слов он густо покраснел и поклонившись произнес, глядя в пол:

– Матвей Иванович считает, что все, как и он сам, должны жениться чуть ли не в малолетстве. А я вот решил сперва положение в обществе себе заработать, капиталец какой скопить, а тогда и жену в дом приводить.

Марии Дмитриевне гость понравился и она, выйдя из-за стола, предложила:

– Вы, верно, устали с дороги. Эй, Серафима, подай гостям чая, и, желая продолжить разговор, спросила: – А вы разве не считаете, что браки на небесах свершаются? Наша плоть, согласна, нуждается в земных заботах и утехах, но когда две души через церковное таинство соединяются то и забот как-то меньше. Я вот, грешная, вынуждена не только о себе, но и о семействе своем думать, потому и взвалила на себя груз, который не каждому мужику по силам, занялась фабрикой брата. Но зато детки мои при