Волчья ягода (СИ) - Наталья Юрай

class="p1">— О чём ты мне врёшь, Миха?

— С чего ты взяла! — точно врал, но признаваться не будет. — Все прозрачно, как слеза младенца! Всё! Я побежал, до связи!

Привычно обняв эспандер ладонью, я задумалась над поведением Мишки, но прийти к какому-то выводу не успела — щелкнул замок и голос Егора звучно произнёс:

— Вечер добрый!

На уровне подкорки сразу же отозвалось — гость знает о Славике всё. Эх, Миха!

— Добрый?

— Конечно! — от Егора веяло такой притягательной силой, что я закусила губу.

Единственный поцелуй, наполовину вырвавший меня из мрака, вспоминался всё чаще, однако оборону я держала достаточно долго, чтобы убедить харизматичного автомеханика в своём полном равнодушии. Не хватало еще жалости от красивого мужика!

— Николай позвонил, попросил проверить, раз уж я в городе.

— А... Чего приехал?

Странно, что он вдруг спрятал глаза, тоже врать будет?

— На авторынок. Кое-какие детали нужны.

— Детали, значит.

— Ну.

— Какие?

— Свечи бошевские, пара фильтров, граната на ВАЗ.

— У тебя что, свечей нет? — спасибо тебе одноклассник Ромка, ты показал мне, что это вообще такое — автомобильные свечи! — Странно, странно... А чего это вдруг мне няньку на два часа прислали? Фильм не долгий вроде бы?

— Эм-м-м. Они в ресторан потом решили.

— О?

— Как-то так, да, — сочно крякнул выключатель в ванной и зажурчала вода. — Чай попьём? Я пирожные купил.

— Какие?

— Картошка.

— Хм..., попьём!

Глава 24. Подземелье потерянных

Мне нравилась эта небольшая, но уютная светёлка, и если бы не Иван и его зятья, осталась бы у Марьи, но теперь был повод уйти. Вещей — узелок, мыслей — воз.

По коридорам терема бродил аппетитный запах пирогов, и я решила перед разговором с Моревной подкрепиться. Спускалась по лестнице, когда услышала угрожающий шёпот:

— Вон выйди, оставь её! — Золик крепко держал Марью за горло и всем телом прижимал к бревенчатой стене. — Пришибу.

Моревна вопреки логике улыбалась:

— Не зашибёшь! Жалишься, воронок? — белые руки рванули вышитую рубаху на мужской груди и коснулись смуглой кожи.

Золик вздрогнул.

— Али не знаю, пошто киснешь, пошто ночей не спишь? Али не ведаю, — тут Марья принялась развязывать узел на кушаке собеседника, — какого утешения пытаешь?

Нехорошо было смотреть, но я не могла оторваться от лица Золика. Недоумевала. Вот же, желанная женщина практически предлагает себя, а он хмурится и даже, кажется, страдает? Невольник чести что ли?

Ворон тяжело дышал, и я видела, что он уже возбужден и готов сию минуту кинуться на красавицу, умело шарящую по его телу руками.

— Иван... — у Золика перехватило дыхание — ведунья коснулась запретного.

— Почивает княжич, умаялся в трудах супружеских, хмель голову тяжелит. — ведунья дирижировала, подталкивая ворона к краю, за которым бушует безмозглая страсть.

Мужской долгий стон выражал не наслаждение, а боль, и я была уверена, что сейчас Марья в буквальном смысле готовиться изнасиловать Золика. Но восточный принц справился самостоятельно. Оторвался, глубоко задышал, отвернулся от женщины, бесстыдно задирающей сарафан выше пояса, кое-как справился со штанами и глухо произнёс:

— Грязная ты, сколько молодцев высосала, отродье донное. Иди вон, не то попомни — порежу горло и ей, и себе! Не пачкай лапами своими!

Марья не унималась, ее магнитом тянуло к смуглому красавцу. Стекала по нему плотью, тёрлась и постанывала. Золик размахнулся и отвесил Моревне звонкую пощёчину. Я ойкнула от неожиданности, и странная парочка уставилась на меня.

— Мимо иду, а вы тут, кхм, беседуете вот! — улыбнувшись, я дошла до конца лестницы. — Пирогами пахнет, пойду угощусь!

— М-м-м! Вкусно! — я прикрыла глаза от наслаждения. — А ты сколько купил?

— Три.

— Тогда два мне, да?

— А как же вес?

— Плевать, коляска выдержит! — глаза напротив наполнились недоумением. — Ну, можно же один раз нарушить диету? Один разик? Разочек? — пирожное по частям падало в желудок.

— Ты обязательно встанешь на ноги. — Егор отодвинул от себя блюдце с двумя коричневыми "картошками". — Ходить будешь и танцевать. Я тебе обещаю.

— Правда? Вот спасибо, что сказал!

— Я люблю тебя, Жень. Очень. Не могу простить, что тогда из-за Лушки... Не могу... — Егор опустил голову. — Дурак.

Облизнувшись и глотнув чаю, набрала воздуха в лёгкие:

— Не переживай, кто старое помянет, тому глаз вон. Перегорело у меня всё, представляешь? Нет, ты, безусловно, очень приятный молодой человек, положительный со всех сторон, но не вызываешь никаких желаний, кроме вот. — я потянулась за пирожным и почти целиком засунула его в рот. Жевание избавляло от необходимости говорить. И решать. И даже любить.

— Ты боишься, это понятно. Боишься, что реабилитация будет долгой, что пройдёт время. Но я готов быть рядом, готов! И если споткнёшься, делая первые шаги, я поймаю.

Все было прожёвано, эрл грей прочистил горло.

— А если я не сделаю первые шаги? Вообще? Категорически? Буду сидеть до конца жизни вот на этом троне и просить тебя пересадить мою задницу на унитаз. Каждый день. В какой момент рыцарю надоест?

— Я...

— Да пошёл ты! Уходи! Выйдешь на Мира, там ночные бабочки роятся — выбирай любую! А я ни летать, ни ходить не могу! Понял?

— Нет.

— Что нет? Не понял? Понятнее объяснить?

— Не уйду! Иди ко мне..., давай же.

Я плакала, а он утешал, поглаживая по спине. Потом Егор сидел в темном зале, устроив меня на коленях, и мы целовались совсем по-детски, пока его руки не стали смелее, и моя футболка не полетел на пол, и его, а потом и вовсе зарыдал старый диван, обиженный бесцеремонностью двух ошалевших от желания людей.

— Скоро папка придёт.

— Не скоро.

— В смысле?

— Жень, ты же взрослая женщина. — и резко сменил тему. — Нигде не болит? Я не раздавил тебя?

— Дай подумать...

Сидящий на коленках перед диваном Егор приподнялся в тревоге.

— Кажется, всё целое.

— Неправильно, наверное, вот так...

— Вот ты дурак, ну вот честно! Знаешь, как это классно, когда живая. Живая! И горячая внутри. Чувствую почти каждое твое касание, иногда нет, но это не важно совсем. Встану,