Колька и Наташа - Леонид Конторович

«Не бегал бы по кабакам, — не порол бы браку», — подумал Колька и начал бросать стержни реже.

Глава 31. Как мастер «обмывал» Кольку

Колька и Наташа с трудом выбрались из весело шумящей очереди и неподалеку от кассы пересчитали деньги: первая получка в заклепочном цехе!

— Коля, как много! — восторженно закружилась на одной ноге Наташа.

И хотя денег было совсем не так уж много, Колька сам готов был пуститься в пляс. Но рабочему-нагревальщику не положено.

— Маме ситец на платье — раз, — загибала Наташа палец, — тебе косоворотку — два.

Колька протестующе поднял руку:

— У тебя башмаки прохудились.

— Помолчи! Прохудились! Какой ты рабочий без косоворотки? Остальные на продукты.

Колька посмотрел на Наташины разбитые парусиновые туфли.

— Ты получишь ботинки! Давай деньги!

— Если на меня тратить — не дам! — Наташа спрятала за спину кулак с деньгами.

Колька махнул рукой.

…На улице было солнечно. После короткого дождя трава посвежела, стала ярко-зеленой. Дышалось легко. Ветер разогнал тучи, и голубое небо с редкими облаками отражалось в лужах.

— Здрасте, — неожиданно раздался рядом нетвердый голос мастера Грачева, — а вот и мы.

Грачев был навеселе. В шелковой кремовой косоворотке, опоясанной красным шелковым шнуром с кистями, в блестящих лакированных сапогах мастер выглядел празднично — будто на ярмарку собрался.

— Пошли, — положив свою толстую руку на плечо мальчика, пригласил он, — за тобой должок!

— Куда! Какой должок? — пытался вывернуться Колька.

— Как куда? Хитер! Обмывать!

— Кого обмывать? — еще больше удивился Колька.

— Ишь ты, — подмигнул Грачев и, показывая большие желтые зубы, рассмеялся, — тебя, дорогуша. Эх, зеленый ты. Порядок такой спокон веков. Я тебе помог? Помог! То-то же, выходит, должок. Пошли к дяде Ване.

— Никуда он не пойдет, — бросилась на защиту друга Наташа. — Нам в лавку, обновы покупать. Идем, Коля!

Мастер не обратил внимания на ее слова. Он еще крепче вцепился в плечо Кольки и потянул его за собой.

Наташа безбоязненно налетела на Грачева, схватила за кремовую рубашку.

— Как вы смеете? Отпустите Колю. Коля, уходи от него!

Но Колька вдруг по совершенно непонятной для Наташи причине поощрительно улыбнулся мастеру, а ей сказал: «Иди домой!» Наташа растерянно шла за ними, не зная, что думать.

У пивной Грачев ухмыльнулся Наташе и, ловко втолкнув Кольку в распахнутую дверь, сказал:

— А вот и дядя Ваня!

…Наташа так и не поняла случившегося. Досада на Кольку, на себя и злость на мастера душили ее. Крупные слезы текли по щекам. Она не могла знать, что Кольке в последнюю минуту пришла в голову нелепая мысль: попытаться в пивной выведать у мастера, что он перевозит в бочке с помоями и зачем тайком от людей посещает литейку.

…Пьяные возгласы, звон кружек и какой-то сладковато-тошнотворный запах, перемешанный с дымом от табака, поразили Кольку. Ему захотелось бежать отсюда. Но он вспомнил о своем замысле и, преодолевая отвращение, подчинился мастеру, который подтолкнул его к пустовавшему столику.

Грачев смахнул со столика остатки воблы, плюхнулся на стул, постучал грязной вилкой и крикнул официанту:

— Любезный!

Заглядывая в глаза Кольке, он продолжал:

— Правильно, что обмываешь, уважительный парень, то, что было промеж нас, забудь! Забудь!

Колька молчал, лихорадочно обдумывая, как поскорее и лучше сделать свое дело и убежать.

Им принесли две высокие кружки, сушеную воблу и тарелку с солеными помидорами. Размер кружки испугал Кольку. Грачев ободряюще подмигнул Коле и, к величайшему его ужасу, достав из кармана бутылку водки, наполнил кружки чуть повыше половины. Отставив опорожненную бутылку, он скомандовал:

— Бери! Дай бог не последнюю, — Рыжий козел стукнул о Колькину кружку, прильнул к своей ртом и не отрывал губ, пока не выцедил до дна.

И снова Кольку охватил ужас. Еще не выпив, он почувствовал, что его начало тошнить.

— Пей! — приказал Грачев, очищая воблу. — Пей!

Колька не хотел пить. Он оглянулся, словно ища помощи.

Но кругом все были заняты: пили, шумели, курили.

— От крещения нельзя отказываться, все так начинали заводскую жизнь! Пей! — настаивал Грачев.

И Колька поднес ко рту посудину.

— До дна, до дна! — требовал мастер.

Но Колька смог сделать всего несколько глотков и схватил помидор.

— А ты, брат, молодец, свойский, — приговаривал Рыжий козел.

У Кольки закружилась голова. «Ну, вот и выведал тайну», — со злорадством подумал он о себе.

К ним то и дело подходили знакомые мастера, шутили и посмеивались над захмелевшим Колькой.

— Эх, братцы, не в нас пошел народ, — ораторствовал мастер. — Силы в нем нет!

Один из рабочих неодобрительно бросил:

— Оставь ты мальца! Всю получку хочешь из него вытянуть?

Грачев заорал:

— У меня своих хватит!

Откуда-то появился Красников, тоже пьяный, и набросился на Колькиного заступника. Потом он ругал Глеба Дмитриевича за рогожное знамя, кричал в самое ухо мальчику, что Колька стервец, но работать мастак.

Кольке стало совсем плохо, и он стремглав, задевая стулья, выскочил на улицу.

Глава 32. Друзья, на помощь!

Два часа потратила Наташа на розыски Генки и Каланчи. Втроем они помчались к пивной.

Генка не мог поверить в случившееся. Задыхаясь, на ходу неоднократно переспрашивал.

— Но зачем Колька пошел с ним? Как он мог?

— Я же тебе тысячу раз говорила, — горячилась Наташа. — Схватил за плечо и потянул. Как клещами.

— Вот сыч! — ругался Каланча. — Доберемся мы до него.

За разговорами добежали до пивной.

Первым ворвался в помещение, расталкивая встречных, Каланча. За ним воинственно двигались его товарищи.

Кольки не было. И только буфетчик подсказал:

— Вона, — махнул он пустой кружкой на улицу. — Сидит у забора.

Подростки выскочили из помещения.

Колька, скрючившись, сидел на большом камне и тяжело дышал. Ему было плохо.

— Уведем его отсюда, — взмолилась Наташа.

Генка суетился около Кольки:

— Подожди, сперва приведем его в себя! Коль, ты что? Зачем ты это!

— Колька открыл глаза.

— Ребята… Я… хотел тайну выведать…

— Дурак, — сурово осудил его Каланча.

Глава 33. На другой день

Утром, по дороге на завод, Колька молчал. Ему было очень стыдно. И хотя Каланча и Наташа старались его подбодрить, Колька оставался мрачным.

На прессе все еще висело рогожное знамя. Красников уже возился с инструментом. Время от времени он с ненавистью смотрел на рогожу. Пришел Глеб Дмитриевич.

— Послушай, — испытующе поглядывая на Красникова, начал матрос. — Сегодня надо под всеми парами дуть, иначе завтра на стапелях сядут на мель. Заклепки на исходе. Зайченко вызывает тебя потягаться с ним: кто больше. Что ответишь?

— А это, секретарь, снимешь? — язык у Красникова не поворачивался, чтобы выговорить ненавистное слово «рогожа».

— Не полагается, пока не проложишь правильный курс.

— А я проложу! Сними ты только эту заразу! В пивнушках и то смеются.

— Разрешите, дядя Глеб? — рванулся Колька. — Я его разом сорву.

Глеб усмехнулся.

— Ну, глядите. Ежели что…

Колька метнулся к прессу, но матрос его остановил:

— Погоди! — он подошел и начал откручивать проволоку, которой было прикреплено древко к станине. Делал он это, как казалось Кольке, мучительно долго…

…Пожалуй, никогда еще в цехе никто так не старался, как Красников и Колька в этот день.

— Мы покажем, — кричал Красников. — Жми, Колька!

Старый цех в Колькиных глазах преобразился. Стоял обычный шум и, как всегда, в цех почти не проникало солнце, но Кольке все казалось каким-то радостным и светлым. Работа шла.

…В обед Коля задумал сбегать в старую литейку. «А вдруг что-нибудь да проведаю?»

Только случайно он не столкнулся с Грачевым, который выходил из чугунолитейного цеха. «Упустил, — огорчился Колька, — опоздал».

И все же, перелезая через груды разбитых кирпичей и мусора, он вошел в здание.

Сквозь пробитую крышу солнечные лучи освещали печальную картину — разбитую печь, нагромождение опок с затвердевшим металлом, перевернутый ковш, до половины зарытый в горы металлической стружки, глубокие воронки от разрывов.

Колька осторожно продвигался вперед. Остановился в разрушенной цеховой конторе. Среди строительного мусора внимание его привлек полузасыпанный металлический ящик. На его крышке лежали осколки кирпичей, стекол. Сбросив их, Колька попытался открыть ящик. Он возился долго, но тот не поддавался его усилиям.