Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

С. Наровчатове.

Были, — рассказывают, — попытки его повысить в замы главного или вовсе сделать секретарем Союза писателей. Но от этих заманчивых предложений, за которые надо было бы непременно расплачиваться своим душевным спокойствием, а то и совестью, В. уклонялся с той же неуклюжей грацией, что и от чести произнести идеологически выдержанную речь или подписать что-нибудь антидиссидентское. А вот в тесных редакционных комнатах, где отбирают стихи, приемлемые для публикации, но все же не постыдные, был на своем месте.

Как на своем месте был и в Литературном институте, где многие годы вел семинар поэзии. Студенты, — как вспоминает О. Николаева, — отнюдь не обязательно были страстными поклонниками его поэтического дара и к его педагогическим маневрам относились зачастую не без юмора. Однако же юмора любовного, так как ценили и точные советы опытного мастера, и его добронравие, готовность прийти на помощь, когда она требуется[557].

Вот и так, оказывается, можно было прожить в приснопамятные советские годы: выверяя каждый шаг и избегая, — по словам Н. Коржавина, — «всякого рода демонстраций»[558], но ни единой долькой не отступаться от лица и в меру отпущенного дара высказать в стихах все то или почти все то, что хотелось сказать.

Под конец жизни В. познал и официальное признание — трехтомник в 1983–1984 годах, Государственная премия СССР (1987), и одиночество, потерю привычного общественного интереса к литературе вообще и к его стихам в частности.

Этот интерес и сейчас, увы, не восстановился, поэтому остается только надеяться, что и новым изданиям стихов В. настанет свой черед.

Соч.: Собр. соч.: В 3 т. М.: Худож. лит., 1983–1984.

Лит.: Николаева О. «У нас был гениальный семинар» // Вопросы литературы. 1991. № 1; Евгений Винокуров: Жизнь, творчество, архив. М.: РИК Русанова, 2000; Рыбакова Т. «Счастливая ты, Таня!» М.: Вагриус, 2005.

Вирта (Карельский) Николай Евгеньевич (1905–1976)

Сын сельского священника о. Евгения Карельского, в качестве заложника расстрелянного большевиками при подавлении Антоновского восстания в 1921 году, В. начинал как журналист в газетах Тамбова, Костромы, Шуи, Махачкалы и Москвы, пробовал свои силы в театрах рабочей молодежи, сочинял пьесы, но подлинную известность принес ему роман «Одиночество» (Знамя. 1935. № 10), посвященный как раз этому самому восстанию и, естественно, дышащий по отношению к крестьянам-повстанцам жгучей классовой ненавистью, а карателей М. Тухачевского поэтизирующий.

Этот дебют был оценен по достоинству, так что уже при первой раздаче писателям правительственных наград в январе 1939 года В. получил орден Ленина, а в числе первых произведений, отмеченных Сталинской премией в 1941 году, оказалось и «Одиночество». Дальше премии посыпались одна за другой: и за пьесы «Хлеб наш насущный» (1948), «Заговор обреченных» (1949), и за киносценарий «Сталинградская битва» (1950). В годы советско-финской и Великой Отечественной войны он изредка выезжал на фронт с командировочными удостоверениями, не чьими-нибудь там, а «Правды», «Известий» и «Красной звезды», вел (вместе с М. Алигер) радиорепортаж с парада Победы на Красной площади, и даже слухи за ним следовали самые лестные. Так, — рассказывает А. Ваксберг, — в 1943 году И. Сталин и В. Молотов почему-то именно В. лично будто бы поручили цензурировать Библию на предмет ее соответствия марксистско-ленинской идеологии, и он опять же будто бы лично утвердил ее к печати без каких-либо изменений.

Но бог с ними, с досужими слухами. Можно не обращать внимания и на репутацию В., слывшего в писательских кругах не палачом или изувером, как многие, но, — еще 19 октября 1941 года записывает в дневник К. Чуковский, — человеком «потрясающей житейской пройдошливости»: «он темный (в духовном отношении) человек. Ничего не читал, не любит ни [нрзб.], ни поэзии, ни музыки, ни природы» и «вся его природа — хищническая. Он страшно любит вещи, щегольскую одежду, богатое убранство, сытную пищу, власть»[559].

Главным (во всяком случае, для самого В.) было то, что в театрах страны бесперебойно шли его пьесы, фильмы по его сценариям не покидали экранов, а книги выпускались максимально высокими тиражами и по максимально высоким гонорарным ставкам, так что можно было не только жить по-барски, как не он один жил из литературных вельмож, но, ему показалось, еще и кичиться своим богатством.

И как раз вот эта-то кичливость В. и подвела, когда после смерти Сталина власть начала нечто вроде санации литературного хозяйства, одних сталинских любимцев втихую удаляя с освещенной авансцены, а к другим неожиданно предъявляя строгий счет в том, что на ее, власти, языке называлось проявлениями партийной нескромности.

17 марта 1954 года в «Комсомольской правде» громыхнул фельетон А. Суконцева и И. Шатуновского «За голубым забором», открывший миллионам читателей глаза и на завидную дачу В. в Переделкине, и на поистине царские хоромы, которые он возвел в своем родовом селе.

Оказывается, — 21 марта с изумлением занес в дневник К. Чуковский, — глупый Вирта построил свое имение неподалеку от церкви, где служил попом его отец, — том самом месте, где этого отца расстреляли. Он обращался к местным властям с просьбой — перенести подальше от его имения кладбище — где похоронен его отец, так как вид этого кладбища «портит ему нервы». Рамы на его окнах тройные: чтобы не слышать мычания тех самых колхозных коров, которых он должен описывать…[560]

Такие фельетоны по нормам советских лет без последствий не проходили, и уже 28 апреля «за поступки, несовместимые с высоким званием советского писателя», В. из СП СССР был исключен — вместе с пресловутым А. Суровым[561] и еще двумя «разложившимися» литераторами.

19 февраля 1957 года его, правда, в Союзе писателей восстановили, но новые книги — например, романы «Крутые горы» (1956), «Возвращенная земля» (1960), «Быстробегущие дни» (1964), повести «Кольцо Луизы» (1971), «Побег» (1973) — прежним успехом уже не пользовались. Да и самого В. угораздило опять вляпаться в скандальную историю — на этот раз уже в «Известиях» 1 июля 1964 года появилось письмо работников Торжковской автобазы «Пассажир зеленой „Волги“», рассказавших про то, что машина, которой управляла жена писателя, на трассе задела грузовик автобазы, и В., вместо того чтобы свести дело миром, стал, потрясая лауреатскими медалями, буквально вымогать у водителя этого грузовика 30 рублей для устранения повреждений этой самой «Волги». И «нам, — жаловались газете автомеханики из Торжка, — было стыдно и больно смотреть, как известный писатель торгуется, словно нижегородский купец на ярмарке, желая получить то, что ему явно не положено».

Вот чепуха же вроде бы, но делу о 30 рублях дали ход, и 23 июля «Известия» опубликовали сразу два документа. В первом руководство Московской организации Союза писателей обвиняло В., который

грубо нарушил элементарные