Одесситки - Ольга Приходченко

— Ну шо вы, баба Маня, такое говорите, — попыталась остановить бабу Маню Дорка.

— Ты мне скажешь, что неправда? Капроны понатягивали, а подмыться времени у них нету, так вот, раньше такую засранку в Одессе с трамвая бы выкинули, чтобы воздух не отравляли и люди дышали. Это теперь церемонятся, замечание сделаешь, ну, так по-доброму, по-соседски, так они, знаете, как поганые рты свои раскроют: не ваше дело, как хочу, так и буду. У нас на Греческой порядок был. Прислушивались, что старшие говорят, это сейчас распустились.

— Что-то расставаться не хочется, давай теперь ко мне махнем, — предложила Любовь Николаевна, — я одна, отдельная квартира, здесь недалеко.

— Спасибо девочки, но сегодня не получится, как-нибудь в другой раз, — умоляюще произнесла директорша, но Любовь Николаевна и слушать не хотела, подхватила её под руку.

— В магазине вы главная, а здесь я старшая. Все, двинули ко мне, нечего время попусту терять.

Шли молча, парадная в доме была просторной; когда включили свет, всё заиграло чистотой, окна с цветными витражами, мраморные ступени, полированные перила. Барский дом, правда, лифтовая шахта была пустой, поднялись на третий этаж. Пешком. На площадке было две квартиры. Любовь Николаевна позвонила один раз, спустя секунду повторила, потом еще раз. Условный сигнал.

— Иду, иду, Любочка, детка.

Дверь открыла пожилая женщина с гладко зачёсанными совершенно седыми волосами, заколотыми в оригинальный пучок. Наверное, мать, уж больно прическами похожи. В прихожей ярко горел свет.

— Любочка, что же ты не предупредила про гостей, я бы испекла чего к чаю.

— Нанюш, извини, не успела, а гостей будет много, сейчас подойдут, они в магазине задержались, всё принесут, не волнуйся. Ты нам пока на двоих супчика сообрази — горяченького, — Любовь Николаевна нагнулась, быстро поцеловала старушку в обе щеки. — Это, Нанюш, моя директриса Вера Борисовна, я тебе о ней уже рассказывала.

Светясь от радости, старушка протянула вперёд обе руки и обняла женщину.

— Очень приятно, раздевайтесь, я мигом, меня зовут Наталья Ивановна, но для вас Нанюш, — и чудо в тёмно-синем платье, с белоснежным воротничком и такими же манжетами исчезло, как в сказке. Не успела Вера Борисовна повесить своё «сиротское пальто» и шарфик, как услышала за спиной: «Обувь не снимайте, вот здесь протрите, в ванной всё можно сделать, проходите, пожалуйста».

Разве такое возможно? Ванная комната целый дворец, вся в мраморе, как в кино. Громадное зеркало во всю стену, бронзовые бра, унитаз со сливным бачком. Господи, на кого я похожа? Серое измождённое лицо. Вера Борисовна попыталась улыбнуться, но тут же крепко сжала губы. Ужас. Зеркало беспощадно отразило желтые прокуренные зубы, а она так ими гордилась, когда вышла из-под земли. У неё ведь целым остался почти весь перед, не то что у Коли. Он даже обомлел, увидев её такой.

Она закрыла глаза; чтобы не упасть, облокотилась на раковину в виде створки от жемчужины. Потом с трудом догадалась, как открыть такой чудной кран, протерла рукой свои туфли, помыла руки, вытирать их чистыми накрахмаленными полотенцами не решилась. Кто же она, эта Любочка? Два года с ними работаю, а ничего о них не знаю. Хорош я руководитель. А эта странная Нанюш, она-то кто? Где я слышала ее имя? Почему оно мне знакомо? Никогда раньше не видела — точно, но ведь слышала. Может, это вовсе не имя, а кличка.

— Вера Борисовна, пожалуйста вот сюда, в столовую.

От яркого света лампы директриса зажмурилась, у нее закружилась голова. Обе женщины подхватили её и усадили за большой круглый стол, покрытый белоснежной скатертью, на которой были вышиты гладью нежные анютины глазки. Марья Ивановна принесла супницу с такими же цветочками и разлила суп в две тарелочки.

— Пока девочки придут, мы с вами перекусим.

— Неудобно, давайте подождём.

— Не переживайте за них, они по дороге колбаской полакомятся, — успокоила Любовь Николаевна. «Похоже, она лучше меня всё знает, про всех сразу», — рассерженно подумала про себя Вера Борисовна. Суп она проглотила, даже не заметив, и лишь затем, подняв голову, увидела, как ее продавщица, не спеша, бесшумно подносит ложку ко рту, спина ровная, ест, словно королева. Потом она так же ровно поднялась, собрала тарелки, улыбнулась и вышла из комнаты. Вера Борисовна выдохнула и осмотрелась. Да, все как в кино, только в кино она видела подобную роскошь. Музей, да и только, мягкий ковёр, буфет полный дорогой посуды, у балкона кадушка с финиковой пальмой, пианино.

 «Кто она все-таки? Откуда такая роскошь? И зачем ей работать в магазине? Зачем я согласилась сюда прийти?»

Раздался звонок, в коридоре возникла сутолока.

— Добрый вечер, Наталья Ивановна, как ваше здоровьице? Ну, вы молоток!

А девчонки, здесь, похоже, не в первый раз. Хотелось курить, но в такой квартире неудобно, да и нечего. Наконец появились продавщицы, каждая в руках несла блюдо. Крабы, московская колбаска, голландский сыр и яичница. Нанюш достала графинчик с водкой, подкрашенной плавающими тёмно-синими ягодами.

— Так, быстро налили, — Любовь Николаевна поднялась из-за стола. — Девочки мои дорогие, в силу определённой жизненной ситуации мы сегодня собрались, к сожалению, не полным составом. Но с нами наш руководитель, всеми уважаемая Вера Борисовна. От имени отсутствующих, от всех нас я хочу поднять этот бокал за нее, скромную добрую женщину, женщину-воина. Она провела в нашем городе на нелегальном положении всю войну, и сейчас она на боевом посту. Честность и порядочность её вызывает у нас уважение и гордость, вы для нас пример во всём, здоровья, удачи вам и долгих лет жизни. А нам рядом с вами.

Все чокались с Верой Борисовной, а потом между собой. Любовь Николаевна села за инструмент, и комната наполнилась прекрасной музыкой. Слушали тихо, закрыв глаза. Потом ее сменила Наталья Ивановна. Весело подмигнув, она поинтересовалась: что сыграть?

— Давайте споём!

Прозвучала мелодия, но женщины её не знали, потом другая, ещё и ещё...

Старушка не выдержала, запела сама, к ней присоединилась Любовь Николаевна. Женщины, не зная слов, подхватывали мотив.

— Девочки, опоздаем на последний трамвай, а ну, бикицер, — скомандовала Наталья Ивановна.

— Какой ещё бикицер? — воскликнула кто-то из девчонок.

— Привыкай, раз в Одессе поселилась, это по-одесски значит быстро.

— С чего ты взяла? Бикицер это в принципе — фамилия. Компания такая была в своё время в Одессе — «Бикицер и сыновья». Срочная быстрая доставка. Не знаю, насколько быстрая, только наши одесситы, острые на язык, посмеивались над ней: черепаха ползёт быстрее бикицера.

Все заулыбались. Бикицер! Любовь Николаевна, видя усталость директрисы, предложила ей остаться, но та категорически отказалась: «Я на работу вернусь».

Сладко покуривая, она изучала дела своих сотрудников. Биография Любови Николаевны была краткой. Из неё можно было лишь узнать, что она вдова, была в эвакуации и работает с 1947 года, до этого домохозяйничала. Детей не имеет. Глаза от усталости слипались, и директриса уснула прямо за столом.

...Нахлынувшие воспоминания отвлекли от новоселья. Вера Борисовна пожалела, что так припозднилась, надо было бросить эту чертову работу и приехать вовремя, ведь так хорошо, уютно, как тогда в доме у Любови Николаевны. И Нанюш она очень рада видеть, хозяйка, какой богатый стол накрыла. И за Женечку рада — умница, дождалась, наконец, своей квартиры.

Разошлись по домам ближе к полуночи. Надежда сидела у вагонного окна, за которым была сплошная темень, лишь изредка ее прорезали бледные огоньки уличных фонарей. Возбуждение, которое она испытала от встреч в этот вечер, продолжало колотить. Как эта журналистка, Тамара Петровна, кажется, пристала к ней? Неужели вы одна все это совершили? У Надежды и сейчас сводило руки и ноги, её всю трясло, когда она все это вспоминала. Как совершенно случайно подслушала разговор румынских солдат. Все горюче-смазочные материалы со склада вывезти, а туда согнать местное население, всех подряд, кто попадется, и уничтожить, сжечь. Потом они вместе с оуповцами, как всегда, напились. Надежда схватила бидончик, наполненный для Женьки, и в ярости стала поливать одну бочку за другой. Затем закрыла снаружи конторку на щеколду вылила последние капли под дверь, чиркнула спичкой, выбросила бидончик. Спокойно, как во сне, проскочила мимо охраны.

Побежала она только тогда, когда бабахнула первая цистерна. Партизаны потом операцию на свой счёт записали. Бог с ними, а то стали бы выяснять, кто она да что, вскрылось бы, что она немка по отцу. А так ей спокойнее, и почестей никаких ей не надо. Женька права, хоть Сталина с Берией нет, а все равно помалкивать не мешает. Удивительно, но сегодня никто не предложил тост за Сталина, только недавно все рыдали, жить без него не хотели, такое творилось. Дорка до сих пор в магазине любовно протирает каждое утро его портрет с траурной лентой.