Эпидемия. Начало конца - Стив Альтен

Джей Звава ввел полученную информацию в свой «блэкбэрри».

— Он ветеран? — задал вопрос офицер.

— Да. С сегодняшнего утра у него протез левой руки. Его жена и дочь живут где-то в Бэттери-парке.

— Как зовут эту женщину?

— Беатриса Шеперд.

— Сержант, — позвал капитан подчиненного.

— Да, сэр?

— Освободите доктора Нельсон. Она пойдет со мной.

Бэттери-парк, Манхэттен

21:11

Беатриса Шеперд спустилась по ступенькам северного лестничного колодца. Ее мучил страх за судьбу дочери, которая до сих пор не вернулась домой. Женщина дошла лишь до застекленного входа в двадцатидвухэтажный многоквартирный дом и застыла, оставаясь в тени.

Смерть воцарилась на Манхэттене, разрушая саму сердцевину Большого Яблока. Она лежала, распластавшись, на обочине под строительным навесом и истекала кровью. Она сидела за рулем неподвижного такси. Мотор работал вхолостую. Она заразила общественный транспорт и мобилизовала армию живых мертвецов, состоящую из впавших в отчаяние, испуганных туристов, которым некуда было деться.

На противоположной стороне улицы отец троих детей запустил кирпичом в витрину погруженного в темноту здания ломбарда. Этот турист из Англии искал место для ночлега. Скрывающийся во тьме владелец нажал на спусковой крючок дробовика. Выстрел сначала ослепил, а затем отбросил туриста на землю.

Беатриса поспешила в вестибюль. Господь подал ей знак. У дочери больше шансов найти ее здесь, чем у нее отыскать дочь в этом хаосе.

Она должна оставаться в своей квартире и молиться.

Съезд с парковой автострады Генри Гудзона на 158-ю улицу

21:47

Двадцать минут понадобилось им, чтобы дойти до подземного перехода под мостом Джорджа Вашингтона. Чем ближе они подходили к месту, тем громче и пронзительней становились крики. Вопли далеко разносились в морозном декабрьском воздухе. Где-то раздавались автоматные очереди. Странные свистящие звуки слышались над рекой Гудзон, когда невидимые невооруженному глазу беспилотные самолеты пролетали высоко над головами. Патрульные катера сновали по реке. Их моторы урчали, а прожекторы освещали воды в поисках нарушителей. Высоко над их головами, на Бронкской скоростной автостраде очаги оранжевого пламени освещали ночь. Десятки горящих автомобилей озаряли собравшихся вокруг них людей.

Запах горелого, исходивший от моста, перебивал все запахи.

Патрик и Вирджил, прячась за стальными перилами, разделяющими парковую автостраду Генри Гудзона посередине, быстро миновали восточное основание моста. За лабиринтом съездов со взорванного моста они перелезли через четырехфутовый барьер к ведущим на север полосам движения. Преодолев стальное дорожное ограждение, мужчины добрались до съезда на 158-ю улицу. Там было пусто. Дорога круто шла вверх. Спутники шли дальше. Белесый пар поднимался в холодном воздухе из приоткрытых ртов.

— Вирджил! В госпитале ты говорил, что все в жизни имеет причины и последствия.

— Только исправив причину, можно исправить последствие.

— И как же это сделать? — спросил Патрик. — Люди умирают тысячами. Де Борн и его приспешники втягивают мир в очередную войну. Как исправить столько зла и несправедливости?

— Несвоевременный вопрос, друг мой. Ты спрашиваешь меня как психиатра или как духовного наставника?

— Какая разница. Я хочу получить ответ на мой вопрос.

Старик шел, обдумывая заданный ему вопрос.

— Я отвечу, но ответ тебе не понравится, — наконец произнес он. — Зло в этом мире преследует определенную цель. Оно побуждает людей делать выбор. Без зла не было бы духовного роста, преображения. Только через преображение люди изменяют свою эгоистичную природу и способны на альтруистические поступки.

— Эзотерическая чушь! — фыркнул Патрик. — Господи! А я-то думал, что ты профессионал. Представляю, что ты говоришь матери, чьего ребенка застрелили на улице.

— Я ведь говорю не с матерью, а с солдатом, который нажал на спусковой крючок.

Земля ушла у него из-под ног. Мир закружился, и Патрик опустился на колени, сильно ударившись о бетон. В груди защемило сердце.

— Кто?.. Кто рассказал тебе об этом? Де Борн?

— А какая разница? — спросил Вирджил.

— Его отец был в ярости… Он бежал на меня. Фарси… Я не знал, что говорить… Меня учили действовать. Я не хотел его убивать. Просто у меня не было другого выбора.

— Ты серьезно в это веришь?

Шеп отрицательно покачал головой.

— Мне следовало умереть еще тогда… Моя смерть вместо смерти отца ребенка… А вместо этого… Боже!..

Нервы сдали, и спазм пронзил его тело. Отчаяние поглотила ночь, и без того переполненная страданиями.

— Самоубийство не имеет ничего общего с духовным преображением, Патрик. Это грех. — Вирджил опустился на бетон рядом с Шепердом и обнял его за плечи. — Как давно это произошло?

— Восемь лет и три месяца назад.

— И ты мучишься с тех пор?

— Да.

— Ну вот, — сказал психиатр. — Чувство справедливости у тебя есть, а с преображением что-то не выходит.

— Не понял.

— Ты спрашивал, почему Бог допускает существование зла. Я бы задал другой вопрос: «Почему Бог вообще создал этот мир?» Каков смысл существования человека? Что если я скажу тебе, что все, окружающее нас — этот съезд, этот город, эта планета — все, что мы называем физическим миром, составляет один лишь процент бытия, созданного с одной единственной целью — дать возможность выбирать.

— Выбирать? Кому? Человеку?

— Человек склонен делать ошибки, — Вирджил подмигнул Патрику. — У меня свело мышцы спины. Помоги мне встать.

Шеп обнял старика за его широкую талию и помог подняться на ноги. Охнув, Вирджил продолжил свой путь по длинному петляющему съезду с автострады.

— У каждого человека, Патрик, есть душа, и душа — это искра света нашего Творца. Божий свет — чист, он способен только давать, а не отнимать. Чистая душа стремится к постижению бесконечного величия света Господнего. Чтобы достичь света, надо возжелать его. Чтобы приблизиться к Создателю, душа желает самоусовершенствования. Самоусовершенствование невозможно без возможности выбирать. Вот и все.

— И это твой ответ? — спросил Шеперд.

— Пока да… Я мог бы еще многое сказать, но пока не пришло время. Когда придет время, я все тебе открою. Сейчас же запомни: эго мешает душе воспринимать Божий свет. Эго — это отсутствие света. Именно оно повинно в насилии, похоти, жадности и ревности. История о солдатах и девушке, которую ты мне рассказал, — пример того, что случается, когда божественный свет не проникает в душу, а на поверхность всплывает инстинкт разрушения.

— В их глазах было столько ярости.

— Ярость — самая опасная из черт эго человека, — сказал Вирджил. — Она заставляет человека идти на поводу своих темных инстинктов. Подобно похоти, ярость — животный инстинкт. Чтобы побороть ее, человек должен творить добрые дела и посредством этого получить доступ к божественному свету.

— Но ведь люди, совершившие смертный грех… Разве им не закрыт доступ к свету?

— Нет, не закрыт… На преображение способна любая душа любого человека вне зависимости от зла, которое он прежде совершил. В отличие от людей, Создатель любит всех своих чад, даже заблудших.

— Подожди, — сказал Патрик. — Выходит, Гитлер, истребивший шесть миллионов евреев, мог перед смертью попросить о прощении и его получить? Не верю.

— Духовное преображение не имеет ничего общего с исповедью, соблюдением поста или десятью прочитанными подряд «Аве Мария». Преображение — это акт чистого альтруизма. За то, что ты делал в Ираке, ты будешь держать ответ в геенне.

— Геенна… Ведь это же ад?

— Для некоторых — да… Но помни: каждый добрый поступок, совершенный тобой до смертного часа, может облегчить процесс очищения потом, после смерти.

— И как же мне преобразиться? — задал вопрос Патрик.

— Первым делом, перестань строить из себя жертву. Человек не рожден для страданий. Предаваясь самобичеванию, ты отгоняешь от себя Божий свет. Не думаю, что тебе это нужно.

— По правде говоря, единственным моим желание сейчас является вновь увидеть мою семью.

— Существует причина, почему вы сейчас не вместе, Патрик. Тебе надо найти причину твоих несчастий, чтобы ты смог справиться с их последствиями.

Ветер усилился, принеся с собой дождь. Старик посмотрел на небо, затем перевел взгляд вперед, на сводчатый проезд под автомагистралью, где заканчивался съезд.

Они дошли до Манхэттенвилля. Пустынная 158-я улица ныряла под гигантскую арку эстакады автомагистрали. Красной краской из баллончика кто-то написал граффити на бетонной стене. Надпись была совсем свежей. Потеки краски еще расползались по поверхности стены.