Стархэвен - Роберт Сильверберг

Помрат задумался.

— Я сказал бы ему “нет”! Разве это честно — бросать жену и детей? Может, это и хорошо для Бада Виснека, но я не смог бы уклоняться от своих обязанностей, Хелейн.

Ее серо-голубые глаза вспыхнули, на губах заиграла улыбка, выражающая что-то вроде “Не делай из меня дурочку!”

— Сказано очень благородно, Норм, — произнесла она. — Но я считаю, что ты точно так же исчез бы, предложи тебе кто-нибудь что-либо подобное.

— Можешь думать все, что тебе заблагорассудится. Но поскольку все это всего-навсего фантазия, это не имеет ровно никакого значения. А теперь я хочу заглянуть в бюро трудоустройства. Попробую еще раз потолкаться у машин. Кто знает, может быть, обнаружу, что мне выпал седьмой разряд, как у Джо?

— Может быть, — усмехнулась Хелейн. — Когда же ты вернешься?

— Поздно.

— Норм, не проводи столько времени во дворце грез. Я так волнуюсь, когда ты накачиваешься этой дрянью.

— Я — народ! — он поднял вверх указующий перст. — Мне нужен мой опиум!

Он толкнул ладонью дверь. Она отворилась, издав скрежещущий звук, и Помрат вышел наружу. Коридор был тускло освещен. Чертыхаясь, он стал пробираться к лифту. В коридорах, где живет седьмой разряд, освещение совершенно иное. Он бывал в гостях у Джо Квеллена. Правда, нечасто. Его зять не якшался с пролетариями, даже если это его ближайшие родственники. Но он видел, как чертовски хорошо живется Квеллену. А кто он есть, если задуматься? В чем состоит его мастерство? Ведь он всего-навсего бюрократ, бумагомарака! Джо Квеллен не умел делать ничего такого, чего не мог бы сделать, и притом гораздо лучше, компьютер. Но тем не менее у Джо была работа, должность, а у него, Помрата, нет.

Он хмуро посмотрел на свое искаженное отражение в отполированной двери лифта. Коренастый, широкоплечий мужчина, которому только-только перевалило за сорок, с густыми бровями и усталыми печальными глазами. Отражение делало его старше, создавая складки под подбородком. “Дайте мне только время”, — подумал он. Затем шагнул в овал лифта и помчался к нижнему ярусу огромного жилого комплекса.

“Я делаю свой выбор по своей доброй воле, — оправдывался он перед самим собой. — Я женился на соблазнительной Хелейн Квеллен. У меня есть разрешение на двоих детей. Я выбрал себе профессию по наклонностям. И вот я в одной комнате на четверых, у меня тощая жена и я не гляжу на нее, когда она голая, потому что щажу свои нервы. Квоту кислорода я давно выбрал и сейчас иду нажимать кнопки трудоустраивающей машины, и меня ждет старый, давно знакомый ответ. И тогда я бросаю несколько мелких монет во дворец грез и…”

Помрат задумался над тем, как все-таки он поступит, если какой-нибудь агент, прыгнув во времени, подойдет к нему и предложит билет в более спокойное вчера. Поступит ли он так же, как и Бад Виснек, ухватившись за столь соблазнительный шанс?

“Все это чепуха, — напомнил себе Помрат. — Такой возможности не существует”. Прыгуны во времени — плод воображения. Обман, увековеченный Верховным Правлением! Невозможно перемещаться в прошлое. Все, что можно сделать, — это непреклонно двигаться вперед со скоростью одной секунды за секунду.

“Но если такое все же возможно, — спросил сам себя Помрат, — то куда на самом деле отправился Бад Виснек?”

* * *

Когда входная дверь закрылась и Хелейн оказалась одна, она устало опустилась на край многоцелевого стола, расположенного посреди комнаты, и больно закусила нижнюю губу, чтобы не расплакаться. “Он даже не замечал меня, — думала она. — Я принимала душ прямо перед ним, а он меня даже не замечал”.

На самом же деле, и Хелейн вынуждена была это признать, это было неправдой. Она следила за своим отражением в медной настенной плите, которая у них сходила за зеркало, и видела, как °н украдкой поглядывает на ее тело, когда она стояла перед душем спиной к нему. А затем, когда она голая пересекала комнату, чтобы взять одежду, он снова посмотрел на нее, на этот раз спереди.

Но ничего не последовало. И это было самым обычным. Если бы он ощутил хотя бы искру желания, он наверняка показал бы это. Лаской, улыбкой, поспешным движением руки к кнопке, которая откидывала встроенную в стену кровать… А так он смотрел на ее тело, и ничего не испытывал. Хслейн страдала от этого больше, чем от всего остального.

Ей было почти тридцать семь. Разве она так стара? По статистике, впереди у нес еще семьдесят — восемьдесят лет жизни. И все же она ощущала себя женщиной средних лет. За последнее время она потеряла в весе, и теперь ее тазовые кости торчали, как находящиеся не на своем месте лопатки. Она больше уже не надевала платье с низким вырезом на груди. Она понимала, что перестала вызывать у своего мужа сильное чувство влечения и от этого испытывала боль.

Правду ли говорят люди, что Верховное Правление способствует специальным антисексуальным мерам? Что по распоряжению Дантона мужчины принимают таблетки, вызывающие импотенцию, а женщины получают средства, снижающие чувственность?

Вот о чем перешептывались женщины. Ноэль Колмек сказала, что ей об этом поведал компьютер в прачечной. Нужно верить тому, о чем говорит компьютер, не так ли? По-видимому, машина подключена к самому Верховному Правлению.

Но это было бессмысленным. Хелейн не была гением, но и не была лишена здравого смысла. Зачем это Верховному Правлению заниматься проблемами половых отношений? Уж во всяком случае не в качестве меры по контролю за рождаемостью. Рождаемость контролируется более гуманным способом, вмешательством в процесс оплодотворения, а не потенции. Двое детей на каждую женатую пару, вот как это делается. Если бы разрешался только один ребенок, то, возможно, проблема перенаселения была бы давно решена. Но, к несчастью, существовали влиятельные группировки, которые настаивали на сохранении семей с двумя деться и перед ними вынуждено было пасовать даже Верховное Правление. Численность населения была стабилизирована и даже слегка уменьшилась — за счет холостяков, вроде брата Хелейн Джо, и семейных пар, которые вообще не хотели иметь детей, однако реального прогресса не намечалось.

Раз уж рождаемость контролировалась, то было бы нелогичным со стороны Верховного Правления заниматься снижением потенции. Секс был любимым занятием пролетариата. Он был свободным. Для того чтобы наслаждаться сексом, не нужно было иметь работу. Он помогал убить время. Хелейн решила, что слухи, которые до нее доходили, были сущей ерундой, и она сомневалась в том, что компьютер в прачечной мог что-либо сказать по данному вопросу Ноэль Колмек. С чего бы это компьютеру разговаривать с Ноэль Колмек вообще? Ведь она всего-навсего дурочка-хохотушка.

Разумеется, со всей определенностью нельзя этого утверждать. Верховные Правители отличаются хитростью. Взять хотя бы этих прыгунов во времени. “Интересно, — задумалась Хелейн, — есть ли во всех этих слухах какая-то доля истины?” Существуют авторитетные документы, подтверждающие прибытие перебежчиков в предыдущие столетия. Но это могли быть и подделки, помещенные в книги по истории, чтобы все запутать. Что во всем этом было реальным, а что воображаемым?

Хелейн вздохнула и спросила:

— Который час?

— Без десяти минут три, — тихо ответили вмонтированные в ухо часы.

Скоро заявятся из школы дети, малышу Джозефу было семь, Марине — девять лет. В этом возрасте они еще были отмечены некоторой печатью невинности, насколько это возможно для детей, которые вынуждены проводить всю свою жизнь в одной комнате с родителями. Хелейн повернулась к пищевому автомату и запрограммировала его на дневную закуску яростным нажатием кнопок. Едва она покончила с этим, как появились дети.

Они весело поздоровались с нею. Хелейн пожала плечами.

— Садитесь и ешьте, — сказала она.

Джозеф одарил ее ангельской улыбкой.

— Сегодня в школе мы видели Клуфмана. Он совсем такой, как наш папа.

— Разумеется, — кивнула Хелейн. — Вы ведь знаете, что у Верховного Правления нет ничего важнее, чем посещение школьных классов. А причиной того, что Клуфман похож на вашего папу, является… — она прикусила язык, чтобы не сказать какую-нибудь ложь, а Джозеф все воспринимал буквально. Он повторил бы в школе ее слова, и уже на следующий день можно было бы ждать появления в доме следователя, допытывающегося, почему это семья Помрата, имеющего четырнадцатый разряд, утверждает, что является родней одного из НИХ.

— Только на самом деле это не был Клуфман, — вмешалась в разговор Марина. — Просто на стене показывали его портрет. — Она толкнула брата в бок. — Клуфман не зайдет к тебе в класс, глупенький. Он очень занятой человек!

— Марина права, — подтвердила мать. — Послушайте, дети. Я запрограммировала ваш день. Ешьте, а затем сразу же садитесь за уроки.