Хранитель забытых тайн - Кристи Филипс

— А вы еще удивляетесь? — спросил Ходди.

— Что вы хотите этим сказать?

— Дело в том, что так оно и есть: все и в самом деле смотрят на вас и шепчутся у вас за спиной. Люди всегда подозревают в человеке худшее — так интересней жить.

Он отхлебнул из чашки более уверенно — видимо, остыло.

— Я считаю, что пора кое-что предпринять.

— Что именно?

— Например, сходить в библиотеку и еще раз взглянуть на этот ваш дневник.

— А что нам это даст?

— Вы говорили, что Дерек сделал копию какой-то его страницы, правильно?

Клер кивнула.

— И написал что-то внизу?

— «Я тебя предупреждал — теперь плати сполна», — процитировала Клер.

— Похоже на то, что речь идет о каком-то пари, и оно связано с дневником. Я предлагаю взять этот дневник, заказать копию и расшифровать его. Тогда мы сможем определить, с кем Дерек заключил пари и о чем.

— Вы думаете, что человек, с которым он заключил пари, и убил его?

— Не знаю, но по крайней мере хоть на время вас оставят в покое.

ГЛАВА 21

18 ноября 1672 года

— Значит, вы познакомились с королем, — взволнованно дыша, говорит Арабелла, когда припоздавший Эдвард садится за обеденный стол.

Ее губки и щечки восхитительно свежи и нежны, они так благоухают, так соблазнительно близки к его лицу… Но в столовой ее родителей он не может воспользоваться всеми преимуществами, которые предоставляет близость собственной невесты.

— Король не скоро забудет свою первую встречу с доктором Эдвардом Стратерном! — восклицает сэр Грэнвилл и отправляет в рот изрядный кусок пирога с олениной.

Дядя Эдварда давно уже состоит в друзьях семейства Арабеллы. Родители ее, сэр Уильям Кавендиш и жена его Франсез, приятно взволнованы вестью о триумфе их будущего зятя. Увы, он не может разделить с ними этих восторгов и чувствует себя несколько глупо; события этого утра не возбуждают в нем радости, которую должен испытывать триумфатор. Наоборот, он остро сознает свой провал, скудость медицинских знаний, причем не только своих, но и в мире в целом.

— Расскажите же, какой он из себя, — просит Эдварда леди Кавендиш.

— Кто?

— Король, глупышка, — отвечает за мать Арабелла.

Она смотрит на него так, будто он сейчас сморозил какой-то вздор, будто он не знает чего-то такого, что всем давно известно. Хотя человек он с образованием (впрочем, учеба в Кембридже оказалась пустой тратой времени: преподаватели все как один — древние старцы, а само преподавание косное, основанное на постулатах Аристотеля; зато несколько лет, которые он провел в Париже и в Лейдене, можно считать, не пропали даром), зато Арабелла обладает врожденным пониманием таких вещей, которых он постичь не в состоянии: мода например, театр, поэзия. Она, скажем, прекрасно понимает, почему, объезжая Гайд-парк, карета должна обязательно двигаться против часовой стрелки. Он восхищается тем, как легко и непринужденно она ведет себя в любом обществе, оставаясь неизменно очаровательной и прелестной. Да, она не знатного рода, но именно это и придает ее обаянию еще большую глубину: о, сколько в этой прелестной головке такого, чего нет у других, сразу видно, она думает не только о тесьме на своем платье или о модных кружевах. Сэр Уильям ко двору не имеет никакого отношения, он сын простого портного, богатство и дворянское достоинство приобрел совсем недавно. Состояние он нажил торговлей лесом в Уоппинге и в Ротерхите, где ему принадлежат лесные склады, древесиной из которых он снабжает военно-морской флот страны. Сейчас для кораблестроителей самое благоприятное время: не успеет военно-морское ведомство построить новый корабль, как голландцы благополучно топят его. Дом Кавендишей на Пикадилли, которому нет еще и десяти лет, строился из двадцати двух пород дерева, нередко весьма экзотических. Одна лишь столовая отделана шестью разновидностями материала, привезенного из таких дальних краев, как Бразилия или Цейлон. Гость, впервые очутившийся в этом дворце, удостаивается экскурсии по всем его тридцати восьми комнатам, и проводит ее сам сэр Уильям, ведь только он может внятно объяснить разницу между древесиной твердой и мягкой, рассказать обо всех тонкостях ее текстуры.

— Не знаю, что и сказать, — отвечает Эдвард, — Я не очень его разглядывал.

Он чуть было не прибавляет, что был слишком занят — отпиливал у человека ногу, но вовремя спохватывается. Пожалуй, за обедом говорить об этом будет не вполне прилично. Странно, почему это все вдруг смеются.

— Не очень его разглядывал! — повторяет сэр Уильям, — Забавно, забавно, милый Эдвард.

— Настоящий придворный всегда должен смотреть только на короля, — прибавляет сэр Грэнвилл.

— Я очень ценю ваше покровительство, сэр Грэнвилл, но я не чувствую призвания стать придворным. Я получил место директора нового анатомического театра, и больше мне ничего не надо.

— Но, Эдвард, — говорит Арабелла, — подумайте о том, в какое общество вы попадете, если станете придворным врачом, да и мы вместе с вами! Это все-таки лучше, чем с утра и до вечера находиться в обществе трупов.

— Не торопитесь, дорогой мой, у вас есть время подумать, — говорит сэр Уильям, но леди Кавендиш взглядом заставляет его замолчать.

— Я хочу только одного: заниматься наукой, а не вращаться в каком-то обществе, пускай даже лучшем в мире, — говорит Эдвард. — Я надеюсь, Арабелла, ты меня понимаешь.

Но уверенности в том, что она его понимает, немного. Интересно, какое будущее его здесь ждет… В душу его закрадывается слабая, но вполне ощутимая тень сомнения. Когда Эдвард в первый раз сообщил о помолвке своему старшему брату Хью, который после смерти отца пять лет назад принял титул графа Баркли, перспектива породниться с этими выскочками, Арабеллой и ее семейством, ему не очень пришлась по душе, и смягчился он, только когда узнал о величине приданого Арабеллы. Их собственное состояние за время гражданской войны пришло почти в полный упадок. И хотя большая часть его с восстановлением монархии была возвращена, с состоянием сэра Уильяма их богатство нечего и сравнивать. Впрочем, подобные браки титулов с деньгами стали нынче делом обыденным, это скорее правило, чем исключение. Кроме того, и Эдвард не раз говорил об этом Хью, им тоже не пристало гордиться древностью рода, их семейство когда-то тоже принадлежало к среднему классу, и только в конце прошлого века королева Елизавета, раздавая титулы многим, удостоила графством и их предков. По правде говоря, Эдварду нет никакого дела до своего социального положения, он даже доволен, что оказался вторым сыном в семье и ему не приходится теперь думать о таких вещах, как титул или наследство, а это значит, у него больше свободы следовать своему призванию, то есть заниматься наукой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});