Горячий след - Олег Верещагин

А утром, проснувшись, как обычно, раньше всех, затемно, поспав-то всего три-четыре часа, Олег вышел наружу — и увидел Игоря…

…Почему-то ощущая себя очень неловко, Олег подошёл ближе. Трава была просто ледяной от росы. Он оперся рукой на нижнюю жердь и сказал:

— Подвинься…

— А? — Игорь посмотрел на старшего мальчишку через плечо и усмехнулся: — Знаю этот анекдот.

Олег оседлал жердь, поставил ноги на нижнюю. У Игоря ноги не доставали, он болтал ими, ловко держа равновесие.

— Спасибо, что нашёл меня, — сказал он. Олег махнул рукой:

— Да ладно, чего там…

— Не, это даже для родственника или друга не каждый так станет, спасибо… но… — Игорь вздохнул и посмотрел в глаза Олегу. — Ты не обижайся. Я останусь с дядей Шелестом.

Олег не сорвался в траву только потому, что удержался ногами. И, отстранившись, изумлённо посмотрел на Игоря. Тот ответил таким твёрдым и взрослым взглядом, что Олег понял: это не шутка. И удержал гневные слова: «Это что за блажь?!» — на языке, а вместо этого тихо сказал:

— Он же тебя купил. Как вещь, на торгу. Я знаю. Мне сказали.

— Купил, — Игорь опять посмотрел на солнце — оно поднялось уже почти полностью. — А как домой пришли, сразу двух соседей позвал и при них мне вольную сказал, это тут обычай такой… У него видел какая семья? И одни девки. Был сын, только ему ещё и пяти не исполнилось — умер. Останусь я. Я всегда мечтал… так жить.

— А твоя семья? — убито спросил Олег.

Теперь уже изумился Игорь. Неуверенно улыбнулся и заморгал. Потом сказал:

— А я же… ты что, не знал?.. я же сирота. Я из детдома. Нет, там не плохо, но… — он примолк и показал рукой на приземистый дом за спиной, на надворные постройки, на Шелеста, который как раз вышел на крыльцо и тоже глядел на солнце.

И Олег понял.

Шелест подошёл ближе, кивнул Олегу, оперся руками о верхнюю жердь. Тихо сказал:

— Ну стало быть, Ингорь… Тамо тебе сбрала… жена… и сам коей-что, стало. Домой обратишься — нас вспоминать без зла стать… Мыслил я тебя и в семью ввести, так что нунь про то…

— Я это… дядя Шелест, — Игорь повернулся на жерди, соскочил в траву и встал перед селянином — прямой, тоненький. — Я остаюсь, в общем. У тебя.

Лицо Шелеста стало удивлённым, как будто Игорь вдруг заговорил на непонятном языке. Он даже перевёл взгляд на Олега, как бы прося перевести.

— Да остаётся он, — буркнул Олег, тоже соскакивая и потягиваясь.

— Сыне, — как-то очень просто сказал Шелест, протягивая руки. Игорь поморгал, а потом — потом утонул в этих грубых лапищах, повис на селянине, обхватив его и руками, и ногами, вцепившись так, что затрещала рубаха.

Олег отвернулся.

Солнце встало над лесом…

…Он ещё долго сидел, один, глядя на это солнце. И мечтая только об одном: чтобы никто не подошёл и ничего не спросил. Чтобы его вообще не трогали. И зло обернулся, когда услышал тоненький голосок:

— Дядько заезжий…

В траве стояла одна из дочерей Шелеста. Не понять, какая, лет 5–6. смотрела снизу вверх большущими синими глазами.

— Что тебе? — Олег подумал, что у него замёрзли ноги. Отвернулся. Девчонка, сосредоточенно сопя, вскарабкалась на жердину, села рядом. Вцепилась руками и ногами в жердь. И, заглядывая сбоку в лицо Олегу (а он ей должен был казаться взрослым и даже страшным хотя бы по вчерашнему — с мечом, решительно и резко говоривший с её отцом, в сопровождении ещё двух — с мечами…), сказала тихо и упрямо:

— Не бери от нас Ингоря… У нас братика нет, ушёл от нас… Ему у нас хорошо будет… Тато его в сыновья возьмёт, и невесту ему сыщем… Что ему у вас? Не бери, а? А вы будьте к нам гости, как захочете…

И взяла Олега за рукав.

— Вот что, — Олег взял её под мышки, снял с жерди и опустил в траву. — Иди-ка ты на сеновал. И принеси там… там такая сумка лежит, моя сумка. Давай-ка. Неси…

… — А что то будет? — девчонка любопытно сопела Олегу в локоть. — Что будет-то, а? Дядько, что то будет, а?

— Не бухти, — Олег аккуратно подогнул на колене крылья, потом распрямил их, поднял руку и лёгким толчком послал бумажный самолётик из блокнотного листа в полёт — прямо к солнцу.

Девчонка восторженно пискнула, спрыгнула в траву и с верещанием побежала за самолётиком, разом забыв обо всём. А он, не спеша приземляться, то взмывал выше, то спускался ниже, покачивал крыльями — и летел… летел… летел…

* * *

Поскрипывая и покачиваясь, телега спускалась к речному берегу — навстречу людскому гомону. Развалившись в ней, друзья слушали Олега, правившего конём:

— В общем, выгреб я серебро и там у них под столом положил, — мальчишка рассмеялся, и все его поддержали.

— Ну и правильно, — сказал Артур. — Чего там…

— А Игорь всё-таки зря… — начал Кирилл, но потом задумался и махнул рукой: — А, не знаю. Запутался я с этим. пусть каждый сам для себя решает.

— Вроде как бросать родину — хуже некуда, — Артур сел прямее. — А почему-то у меня язык не поворачивается — плохо про него сказать. Да и про Маркова — тоже…

— Ладно, — Олег махнул рукой. — Давайте вон думать, как дальше быть.

— Шелест сказал, что в этой Береговице можно корабль нанять. Речной, — тут же внёс предложение Кирилл. — Лошадь продадим, телегу тоже. Может, наскребём, да и махнем искать по реке?

— Ага, найдём — и этот эрл нас благополучно потопит, — хмыкнул Артур. — У него не заржавеет… Кстати, смотрите, вон саксонский корабль подваливает как раз.

Действительно, телега подъехала к причалу поселения как раз в тот момент, когда длинный узкий корабль, разом убрав вёсла, ловко подошёл впритирку к прочному деревянному причалу как раз между двумя большими пузатыми рыбачьими лодками, с которых таскали улов. На берег ловко перескочил и принял канат рослый, худощавый мальчишка, одетый в куртку чёрным мехом наружу поверх серой рубахи, синие штаны и высокие сапоги. Из оружия у мальчишки был только скрамасакс на поясе. Светлые с рыжиной длинные волосы — чуть короче, чем у Кирилла — были стянуты в «конский хвост» на затылке.

— Траппа, Макс! — крикнул густобородый, но ещё очевидно молодой воин с носа корабля. Мальчишка помахал рукой, с силой затянул узел на кнехте.

— Макс… — Олег остановился. Постоял секунду. И окликнул мальчишку, который с удовольствием потягивался, разминаясь после корабельной «сидячки»: — Максим, Караваев!

Мальчишка обернулся растерянно и удивлённо…

* * *

Туман пополз от берегов после полуночи. Белёсый и невесомый, он сомкнулся посреди реки, и Хильдер эрл Марбоддсон перестал видеть с кормы нос скейды.

Из своих двадцати восьми лет Хильдер эрл шестнадцать провёл в походах. И ни разу туман не приносил ничего доброго. В тумане крадутся недобрые духи и давят спящих. В тумане приходят те, кто при солнечном свете не осмеливается бросить вызов амлунгам.

Недоброе время — туман.

— На якорях смотреть! — окликнул он.

— Смотрим, смотрим… — отозвались казавшиеся чужими голоса караульных. Эрл передёрнул плечами. Может, там уже не его люди? Может, он вообще зря вошёл в эту реку?

Он стиснул рукоять скрамасакса — и холод серебра прогнал недостойные страхи. До утра уже недолго. И, хотя впереди ещё самый жуткий предрассветный час, ни духам, ни здешним жителям не одолеть Хильдера эрла Марбоддсона!

— Не спится?

Эрл оглянулся. Тихо поднявшийся на кормовую площадку, старый друг, наставник, воспитатель, Ирмингер, встал рядом. В седой бороде поблёскивали в свете факела капли.

— Ты тоже думаешь, что я зря вошёл в реку? — ответил вопросом эрл.

— Никто из наших тут никогда не был. Даже славяне ничего не знают об этих местах, — ответил Ирмингер, опираясь рукой о борт. — Ты придёшь к ней и скажешь: вот, я был там, где не бывали люди. И реку, которую не видели глаза человека, назвал твоим именем. И она твоя. Они все падки на такое.

Эрл тихо засмеялся:

— Свою старуху ты взял тем же?

— А… — Ирмингер махнул рукой в кожаной перчатке. — Видел бы ты её на палубе «Глидана» в те дни, когда твой отец годился тебе в младшие братья — и ты бы понял, что моя старуха редкий случай в этом мире…

— «Глидан»… — задумчиво сказал эрл. — Где он спит вместе с моим отцом?

— Мир велик, — ответил Ирмингер. — А всё же плохой туман. Может, что-то знает твой волчонок?

И Ирмингер почти серьёзно кивнул туда, где под кожаным пологом, скорчившись, спал прикованный за ногу человек…

…На самом деле Максим не спал. Ему было холодно, но к холоду он более-менее привык. Просто спать, да сидеть, глядя на воду — это единственное, что ему оставалось.

Были ещё мысли. Тоскливые — о доме. Непонимающие — о том, как вообще он мог оказаться здесь, что с ним произошло? Последнее, что он помнил, был поворот в аллею в городском саду. Дальше — дождливая тропа, ему выкручивают руки… Рынок рабов… И этот… хозяин. Про себя его Максим так называл — как будто поливал ядом. Вслух не называл никак, вообще не хотел разговаривать. И в то же время понимал, что выходов у него два: подчиниться или довести саксонца до того, что тот бросит его за борт в мешке.