«...И ад следовал за ним» - Стивен Хантер

— Мистер Винсент, приглашать моего адвоката нет необходимости. Я лишь повторю свою настойчивую просьбу: немедленно уходите. Мой муж был святым, героем, мучеником. Он отдал свою жизнь за нашу родину. Вы воевали?

— Да.

— Ну, это хоть что-то.

— Я служил в артиллерии.

— Значит, вы стреляли снарядами в немцев или японцев. Что ж, мой муж также сражался, но только он стрелял микроскопическими снарядами по микробам, вирусам и прочим паразитам. Я не позволю вам бесчестить его память. Пожалуйста, уходите, или я вызову полицию.

— Хорошо, мэм.

Встав, Сэм с застывшим лицом прошел к двери. Он умудрился все испортить, и можно считать счастьем, если ему удастся покинуть Балтимор без близкого общения с полицией. Однако он обязан был предпринять последнюю попытку.

— Мэм, прошу меня простить, но у меня остался еще один вопрос. В одном из писем ваш муж выражал сожаление по поводу какого-то ребенка...

— Мистер Винсент! Да как вы смеете! Как вы смеете! Мне всегда говорили, что жители Юга славятся своей учтивостью, однако вы задаете мне самые бесцеремонные личные вопросы! Если вы немедленно не покинете мой дом, я вызову полицию!

— Я очень сожалею, мэм.

— Да, вам следует очень сожалеть! Мой муж был великий человек, и частью его величия была способность прощать. Его постигло в жизни огромное разочарование. Я не могла иметь детей. Никто не был в этом виноват, так что вы не имеете права думать плохое о Дэвиде. Вы поняли? Вы не имеете права думать плохое о Дэвиде!

— Понимаю, мэм. Я немедленно ухожу.

Однако Сэм этого не сделал, и его жестокость позволила получить нежданный приз. Это была старая прокурорская уловка, и Сэм ненавидел себя за то, что прибегнул к ней сейчас. Она состояла в том, чтобы задать человеку благородного происхождения совершенно бестактный вопрос, грубо вторгаясь в его личную жизнь. Это зачастую вызывало взрыв эмоций, и прежде, чем человек успевал совладать с собой, у него вырывалось признание, которое нельзя было бы вытащить из него никакими пытками.

— Я не могу иметь детей, — рыдая, выдавила миссис Стоун. — Когда мне было всего двадцать с небольшим лет, я заразилась опасным венерическим заболеванием. Я тогда была на втором месяце беременности. Дэвид отчаянно бился за то, чтобы помочь мне и спасти ребенка, но оказался бессилен. Он винил себя в моем несчастье.

— Мэм, я очень сожалею. Конечно, это не мое дело, но... Мэм, я не могу поверить, что вы могли заразиться такой...

— Меня изнасиловали, мистер Винсент. Однажды ночью. В Азии. Это было страшно.

— Мне очень жаль.

— Болезнь убила моего ребенка, убила всех детей, которые могли бы у меня быть. Так распорядился жестокий мир, и это ярчайший пример тех трагедий, ради предотвращения которых отдал свою жизнь мой муж. А теперь, пожалуйста, Уходите.

— Да, мэм.

Глава 30

Эрл наблюдал и ждал, но продолжения не было. В конце концов он начал сомневаться, не было ли это дьявольской уловкой, частью психологической войны, которую вел против него Окунь: разжечь аппетит, пробудить надежду, а затем снова втоптать в грязь.

И Эрл клял себя на чем свет стоит за то, что купился на обещание старого негодяя. Он не желал признаваться самому себе, какое ужасное разочарование охватило его после того, как в десять вечера был погашен свет и в бараке воцарилась темнота, оглашаемая храпом, стонами и громкими сигналами бурлящих желудков. Эрл ждал во мраке, и чем дольше он ждал, тем сильнее разгоралась переполняющая его ярость. Эта ярость могла стать одним из лучших лекарств от отчаяния, которому он начинал поддаваться.

«Приятель, ты вляпался в отвратительную историю». Эрл гнал прочь подобные мысли, однако он понимал, что они никуда не денутся. Впервые в жизни Эрл был близок к тому, чтобы признать свое поражение.

Наконец после множества воспоминаний о местах, где он бывал, и о жизни, которой больше никогда не будет, Эрла оглушил сон. Сколько он проспал и снилось ли ему что-либо, Эрл сказать не мог, потому что следующее, что он почувствовал, был укус.

Проклятие!

Его разбудила какая-то маленькая тварь, насекомое или мышь, напав оттуда, где ничего не должно было быть, укусив в бок, прижатый к матрасу. Каким образом, черт побери...

Последовал новый неприятный щипок, но теперь Эрл достаточно пришел в себя и понял, что это не укус, а укол. Кто-то тыкал в него через матрас.

Свесившись с койки, Эрл увидел тонкий прут, просунутый между половицами. Именно этот прут и разбудил его. Внизу, под полом, кто-то был.

Бесшумно соскочив с койки, Эрл прижался губами к щели между половицами.

— Да?

— Ползи к третьему окну, считая от восточной стены. И больше ничего.

Застыв на мгновение, Эрл вслушался в храп, стоны, звуки кишечников. Затем без труда дополз до указанного окна, гадая, что будет ждать его там. И вдруг ощутил, как стена словно проваливается наружу: кто-то вынул одну доску. Эрл подождал, когда будет вынута вторая доска, после чего протиснулся в образовавшееся отверстие.

— Иди за мной, — прошептал Окунь.

Поднявшись с земли, он провел Эрла за барак, туда, где они оказались недоступны наблюдателю с ближайшей сторожевой вышки, возвышавшейся над «обезьяньим домом», и при этом оставались достаточно далеко от остальных вышек.

— Здесь нас никто не потревожит, — сказал старик. — Ближайший обход только через полчаса.

— Ты сказал, что можешь вытащить меня отсюда.

— Я этого не говорил. Я сказал, что знаю один способ. Быть может, у тебя хватит духу, чтобы им воспользоваться, быть может, не хватит. Я выводил пятерых. Четверо погибли. Один ушел. Для тебя это не слишком большой риск? Один из пятерых. Сделать это нелегко. Больше того, черт побери, это сложнее всего, с чем тебе приходилось сталкиваться, хотя, готов поспорить, на войне ты насмотрелся всякого. Но это испытание станет самым сложным. Ты хочешь, чтобы я продолжал? Или предпочитаешь, чтобы я исчез, а сам останешься ждать, когда Полумесяц распорет тебе брюхо или Великан оттащит тебя в «дом порок»?

— Почему? — спросил Эрл.

— Что «почему»?

— Почему ты хочешь мне помочь? Ты ведь меня ненавидишь. Я белый. Меня здесь все ненавидят.

— Это ты правильно говоришь. Меня отправили сюда белые, как и всех остальных, кто тут торчит. И мы действительно тебя ненавидим. От вас мы видели только кровь и боль. Ты даже не представляешь, как мы ненавидим всех вас. Вы привезли нас сюда в цепях, и мы по-прежнему остаемся в цепях. Вы трахаете наших женщин, превращая их в шлюх, а когда мы приходим в ярость, вы изображаете невинное удивление. По вашей милости мы бедные и слабые, вы выжимаете из нас все жизненные соки, притворяясь, будто делаете это ради нашего же блага, потому что мы слишком глупы и ничего другого не заслуживаем. Так что для нас остается только твердить: «Да, сэр! Нет, сэр! Да, сэр!», глупо улыбаясь и обнажая белые зубы. Вам очень нравятся наши белые зубы.

— Извини, что спросил.

— Я выбрал тебя по двум причинам. Во-первых, я слышал, что ты зажимал пальцами артерию Малышу, не давая ему умереть от потери крови. Он был сыном моей сестры. Так что я перед тобой в долгу.

— Ты мне ничего не должен. Я сделал бы то же самое ради любого другого человека.

— А я считаю, что в долгу перед тобой. Ну а во-вторых, как я уже говорил, для того, чтобы провернуть это дело, требуется недюжинная храбрость. Немногие могут этим похвастаться. Даже не у всех храбрых, сильных, крепких людей есть это. Тут нужен герой, твою мать. Настоящий герой, твою мать.

— Старик, боюсь, ты обратился не по адресу.

— О нет, я уверен, что не ошибся в тебе. Однако ты должен будешь обещать мне две вещи, и все.

— Какие?

— Скажу позже. Когда вытащу тебя отсюда.

— Я не могу обещать то, чего не знаю.

— Ты должен будешь дать мне слово. Все остальные сделали это, и теперь один из них живет припеваючи на воле.

— Объясни мне хотя бы, что ты затеваешь.

— Все очень просто. Тебе надо будет только отпереть вот это.

Старик протянул ему бронзовый замок, антикварный механизм, весивший почти целый фунт. Чертовски прочный. Эрл что есть силы потянул за ушко, но оно даже не шелохнулось в массивном корпусе замка. Осмотрев и ощупав замок в темноте, Эрл не нашел никаких кнопок или винтов, а одни только заклепки. Он попробовал засунуть в замочную скважину палец, но, разумеется, у него ничего не получилось.

— Я не могу открыть этот замок. Это никому не под силу.

— Дай его мне, — велел Окунь.

Эрл протянул ему замок. Старик накрыл его руками, немножко погладил, словно массируя, и меньше чем через две секунды дужка с едва слышным металлическим щелчком отскочила.

— Господи, — ахнул Эрл. — И ты открыл его голыми руками?

— Отмычкой, — сказал старик, показывая булавку длиной дюйма два. — Потребуется известная практика, но, научившись, ты будешь открывать такие замки за две секунды.