Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего - Константин Романенко

Впрочем, о каком доверии либо недоверии могла вообще идти речь, если Генеральный штаб, по словам самого же Жукова, не знал «истинного положения войск противника и своих войск, что имело решающее значение в управлении войсками».

Но повторим, начальник Генерального штаба отвечал не только за работу подчинявшейся ему военной разведки. Именно в распоряжении Жукова находились « войска связи Генерального штаба ». Не отдельные подразделения, а «войска»! Как уже говорилось, расстрелянный начальник связи ЗапОВО генерал Григорьев на суде показал, что его « части не были отмобилизованы, не были своевременно отмобилизованы войска связи Генштаба ».

И Жуков не забыл своей нервной слезливой истерики. Впоследствии у него даже появился своеобразный патологический комплекс в отношении к связистам. Рядовой связист Николай Лазаренко с горькой иронией рассказывал: «Больше всего наши радисты, которые работали на самом «верху», боялись не немецких пуль и осколков, а собственного командующего… За время войны легендарный полководец около 40% своих радистов отдал под трибунал. А это равносильно тому, что он расстрелял бы их собственноручно.

«Вина» этих рядовых радистов, как правило, заключалась в том, что они не могли сиюминутно установить связь… Человек с другой стороны провода мог просто быть убитым. Однако Жукова такие мелочи вообще не интересовали. Он требовал немедленной связи, а ее отсутствие воспринимал как невыполнение приказа – и не иначе.

Отсюда и псевдоправовая сторона его жестокости – трибунал за невыполнение приказа в военное время. …Взбешенный отсутствием связи, герой войны мог и собственноручно пристрелить ни в чем не повинного солдата» [51] .

Но это будет позже, а пока минула лишь первая неделя войны. Неэффективные действия армии и ее руководства, не сумевшего остановить продвижения противника, стали очевидны, и, конечно, такого темпа наступления немцев Сталин не мог ожидать. У него не было иллюзий в отношении скорого улучшения обстановки, и он уже отдавал себе полный отчет, что ситуация будет ухудшаться и приведет к утрате значительной части территории страны. Война должна была превратиться во всенародную.

Интуиция и жизненный опыт подсказывали ему, что теперь необходимо сказать народу о всей серьезности и остроте положения, в котором оказалась страна. 29 июня он уединился на ближней даче в Волынском, в районе Кунцева. Редактируя «Директиву Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) партийным и советским организациям прифронтовых областей», он вычеркивал и вписывал фразы и предложения, обостряя ее содержание, делая ее более жесткой и требовательной.

В директиве говорилось: « Вероломное нападение фашистской Германии на Советский Союз продолжается. Целью этого нападения является уничтожение советского строя, захват советских земель, порабощение народов Советского Союза, ограбление нашей страны, захват нашего хлеба, нефти, восстановление власти помещиков и капиталистов».

Сталин писал: «…некоторые советские организации и руководители не понимают смысла этой угрозы… не понимают, что война резко изменила положение, что наша Родина оказалась в величайшей опасности и что мы должны перестроить всю свою работу на военный лад».

И, не скрывая сложности создавшегося положения, директива призывала «организовать беспощадную борьбу со всякими дезорганизаторами тыла, дезертирами, паникерами, распространителями слухов, уничтожать шпионов, диверсантов, вражеских парашютистов, оказывая во всем этом быстрое содействие истребительным отрядам».

Она категорически обязывала: «Немедленно предавать суду Военного трибунала всех тех, кто своим паникерством и трусостью мешает делу обороны, – невзирая на лица». Столкнувшись с трудностями, он не опускал руки и призывал к этому соотечественников.

Его директива требовала: «При вынужденном отходе частей Красной Армии угонять подвижной состав, не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, не оставлять противнику ни килограмма хлеба, ни литра горючего».

Война принимала затяжной характер, и директива Сталина призывала к народной борьбе. Она указывала: необходимо «в захваченных районах» создавать партизанские отряды и диверсионные группы «для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога складов и т.п. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия».

Война становилась Отечественной; она продлится 1418 дней. Но мог ли в этой веренице военного труда сложиться более благоприятно для Советской страны 1941 год? Во многих отношениях, несомненно, мог. И Сталин сделал все для того, чтобы нападение встретило достойный отпор.

Он не случайно вписал в директиву слова о том, что «не все еще понимают смысла» создавшегося угрожающего положения. Этого еще не прочувствовали и живущие «благодушно-мирными настроениями» люди из его окружения. Они еще не осознали, что страна оказалась на краю пропасти. Сталин уехал из Наркомата обороны не простившись; и соратники почти в панике поедут к нему на дачу, чтобы предложить опять же ему создать и «возглавить Государственный Комитет Обороны».

После его смерти двое из свидетелей этого сталинского психологического «взрыва» будут сочинять инсинуации, что якобы с 28 по 30 июня Сталин был «подавлен и потрясен». Конечно, он был «потрясен». Но не неожиданностью войны, а тем, что в условиях, когда армия откатывалась на восток, Генеральный штаб не только не руководил боевыми действиями, но даже не знал реального положения на фронтах. Всю невероятно трудную для 63-летнего Вождя предшествующую неделю, полную психологической, физической и духовной напряженности, он не мог получить от военных главного – необходимой ему информации.

Нельзя не заметить, что не только в первые дни и месяцы, а и в первый год войны среди руководства армии не оказалось никого, кто мог бы профессионально взять на себя бремя ответственности по управлению войсками. Наоборот, в самые трудные моменты военные станут по очереди проситься в отставку: то начальник штаба Жуков, то маршал Тимошенко.

Сталин вынужден будет последнему резко заявить: «Что? Отставку просите? Имейте в виду, у нас отставок не просят, а мы их сами даем…» Характерно, что эти истерики и просьбы «отставки» обычно случались после какой-либо очередной оплошности.

В его распоряжении не было великих полководцев. Правда, может прозвучать банальное напоминание о загубленных «гениях». Но кто мог бы стать Кутузовым 41-го года? Бабник и мастер по изготовлению кустарных скрипок Тухачевский, разбитый в пух и прах поляками под Варшавой? Пьяница Блюхер, заперший перед войной в ловушке Дальневосточный округ? Еврей Якир, сдавший подельников по заговору и почти на коленях умолявший сохранить ему жизнь? Нет – не те это фигуры.

Конечно, Сталин был удручен развитием событий. Армия, в вооружение которой он вложил столько сил и энергии, не оправдывала его ожиданий. Сдача Минска открывала немецким войскам путь к Днепру. На повестку дня встал вопрос – «быть или не быть» – государству!

В этот критический момент у него не оставалось иного выхода, как замкнуть на себя все «нервы» Великой Отечественной войны. 30 июня 1941 года был образован Государственный Комитет Обороны (ГКО) под председательством Сталина, в который вошли В.М. Молотов (зам. председателя), К.Е. Ворошилов, Г.М. Маленков, Л.П. Берия. Позднее членами ГКО станут Каганович, Булганин, Микоян и Вознесенский.

В последовавшие четыре года на плечи Сталина легла вся ответственность и вся тяжесть по дальнейшему руководству ведением войны. Он все взял в свои руки. И когда историки говорят о решениях Ставки, то следует без экивоков и двусмысленностей понимать, что речь идет о действиях полководца Сталина. И он блестяще выполнил свою задачу.

В этот же день, 30 июня, он приказал вызвать в Москву Павлова. Командующим Западным фронтом был назначен Еременко, но уже вскоре его сменил маршал Тимошенко. Чтобы не допустить прорыва противника на Москву, Сталин принял решение создать второй эшелон обороны по течению рек Западная Двина и Днепр. С этой целью он выделил из своего стратегического резерва 16, 19, 20, 21 и 22-ю армии.

Знаменательно, что именно накануне, 29 июня 1941 года, Гитлер самоуверенно заявил: «Через четыре недели мы будем в Москве, и она будет перепахана». Недостатка в оптимистичных прогнозах не было. Гиммлер считал, что Москва будет взята 4 августа, Гальдер писал о 25 августа. Позже Гитлер говорил Шуленбургу, что Москва будет взята 15 августа, а вся война на востоке закончится 1 октября.

Впрочем, для такого оптимизма были все основания. Тактическое превосходство Вермахта было очевидно, и немецкое наступление развивалось по плану. План «Барбаросса» предусматривал три основных удара: группой армий «Север» – на Ленинград, группой армий «Центр» – на Москву и группой армий «Юг» – на Киев.